Лейтенант Закс, рослый, румяный блондин с лицом, которое можно было бы назвать красивым, если бы не тяжелая челюсть и тусклые глаза, глядясь в карманное зеркальце с неприличной картинкой на обороте, тщательно причесывал длинные волосы, увлажненные бриолином.

— Пойдем загружаться, герр обер-лейтенант? — спросил он, не отреагировав на шутку: Закс был начисто лишен чувства юмора.

— Мне грузить нечего. — Карл легко подхватил свой саквояж. Закс, перекосившись под тяжестью кофра,[35] направился в сторону Ю-52, в другой руке он нес рюкзак, источавший запахи копченого окорока.

«Интересно, когда Закс успел организовать запас, ведь мы никуда не отлучались с аэродрома?»

Слыша тяжелое дыхание лейтенанта, тащившего не меньше трех пудов, фон Риттен и не подумал помочь сослуживцу. «Пусть мучается, скряга». О жадности Закса ходили анекдоты. Сам Карл смог достать перед отлетом лишь несколько бутылок польской водки.

Экипаж Ю-52, отойдя метров на тридцать от самолета, дымил сигаретами.

— Доброе утро, — поздоровался Карл, — можно садиться?

— Пойдемте, я помогу вам разместить вещи, — сказал бортмеханик и, затоптав сигарету, прошел вперед.

Вскоре в самолет вошли и остальные члены экипажа.

Зачихал синим дымком левый мотор. По вибрации корпуса Карл чувствовал, как они запускаются один за другим. Затем увидел, что земля в иллюминаторе поползла назад. «Юнкере» начал выруливать. Короткий разбег — и полупустой самолет завис в воздухе. После скоростного «мессершмитта» Карлу показалось, что «юнкерс» ползет, словно допотопная карета.

Внизу расстилалась завоеванная Польша. Из-под крыла выползали мелкие лоскутья крестьянских полей, полунищие деревушки, местечки с костелами и синагогами.

Даже с высоты полета бросалась в глаза скудность и неблагоустроенность: грязные дороги, солома на крышах, жалкие земельные наделы. Богатые усадьбы и фольварки попадались не часто. «Варвары, погрязшие в грязи и лени, — думал Карл о поляках, — теперь мы вас приобщим к немецкой культуре и новому порядку. Мы заставим вас трудиться на пользу рейха!»

Постепенно однообразие ландшафта надоело, и Карл, откинувшись на спину, закрыл глаза.

Все у него складывалось лучше, чем он ожидал. Месяц назад, перед атакой Таруни, он и не предполагал, что польская кампания пройдет так быстро и гладко, словно хорошо отрепетированные маневры.

Тогда его мучила неизвестность, страшила предстоящая встреча с реальным, совсем незнакомым противником, не было твердой уверенности в своем оружии и в своем мастерстве. Словом, голова его была забита сомнениями и тревогой. А теперь он вкусил сладость побед: Польша разгромлена, ее больше не существует, и в этом немалая заслуга его, Карла! Правда, зашевелились союзники Польши, но, пока они раскачиваются, Гитлер поскручивает им головы поодиночке. «Германии была нужна как воздух польская проверка, — думал Карл. — Она закалила наше оружие, уверенность в будущем».

С этими мыслями Карл задремал и очнулся после приземления в Темпельгофе.

На аэродром за летчиками прислали черный «мерседес». В его кабине сидел водитель в щеголеватой эсэсовской форме из тонкого офицерского габардина, хотя по чину он был всего лишь ротенфюрером — младшим вождем отделения.

Закс, сев в машину, стал опасаться за судьбу бесценного кофра и рюкзака со свининой. Летчики знали, что их вызвали в Берлин для награждения. «Что я буду делать, если нас сразу повезут на прием к рейхсмаршалу?» — беспокоился Закс. Не оставит же он свой груз в багажнике: чего доброго, пока он вернется, эсманы слопают всю ветчину. А с них взятки гладки.

Неразговорчивый водитель успокоил его: сначала летчиков доставят в гостиницу.

— Я берлинец, — сказал Карл. — Попрошу завезти меня на Виттенберг-плац.

— Хорошо, — недовольно, сквозь зубы процедил водитель: он явно куда-то торопился.

Отель, предназначенный для размещения летчиков, вызванных в Берлин, располагался в парке Тиргартен между Зигес-аллее и Герман Герингштрассе.[36] Даже в этой мелочи чувствовалась продуманная символика.

Отель гудел громкими голосами.

— Фон Риттен! — окликнул Карла знакомый обер-лейтенант со «штукасов», — заходите к нам в четырнадцатый номер.

Летчик был изрядно навеселе.

— Благодарю, Фриц, но я еще не был дома.

— Тогда до завтра. Отъезд из гостиницы в десять часов.

Карл махнул рукой, и неразговорчивый эсэсовец помчал его на Виттенберг-плац.

Летчики в тщательно отутюженных костюмах, благоухающие ароматами первоклассных парикмахерских, расселись на кожаных сиденьях «мерседесов», поданных к отелю. Ехать пришлось недолго. Группа автомобилей остановилась на Вильгельмштрассе у огромного плоского здания с массивными квадратными колоннами из серого мрамора. «Имперская канцелярия», — узнал Карл и внутренне сжался. Все считали, что ордена им вручит Геринг, а их привезли в резиденцию самого фюрера.

Летчиков встретил двухметровый верзила — гауптштурмфюрер СС из эскортного батальона «Адольф Гитлер». Проверив по списку прибывших и их документы, он провел летчиков через внутренний двор канцелярии, мощенный серыми плитами.

У подъезда главного входа неподвижно застыли четыре эсэсовца в стальных касках. Обменявшись с ними нацистским приветствием, гауптштурмфюрер ввел летчиков в роскошный вестибюль. Попросил подождать до его возвращения и указал на тяжелые кресла.

Летчики с любопытством озирались по сторонам: дорогая мебель, тяжелые хрустальные люстры, на стенах шедевры живописи. Вокруг царила обстановка благоговейной торжественности. Еще бы — где-то здесь, совсем рядом, находился человек, вернувший Германии былое величие. Какие-то люди с озабоченными лицами появлялись и исчезали, неслышно ступая по красному ковру, закрывавшему весь пол вестибюля. Здесь даже генералы казались ниже ростом и вели себя смирно, словно послушные ученики на уроке строгого преподавателя. Все разговоры произносились как в храме, полушепотом. Эта обстановка навевала ощущение торжественности перед встречей с главой государства.

Гауптштурмфюрер, возникший из дверей, попросил заходить в кабинет по одному, согласно списку. Первым направился туда старший по званию — майор, командир авиагруппы пикировщиков. Карл числился по списку третьим. Через несколько минут он перешагнул порог кабинета и лицом к лицу оказался против моложавого штурмбанфюрера, сидевшего за письменным столом. Рядом с ним стоял унтерштурмфюрер и укладывал в специальный шкаф сданное личное оружие.

— Хайль Гитлер! — стукнул каблуками Карл и выбросил руку в партийном приветствии.

— Хайль! — ответил штурмбанфюрер, слегка оторвав зад от кресла и вытянув руку, лежавшую на столе.

— Обер-лейтенант фон Риттен! — представился Карл, останавливаясь в трех шагах от эсэсовца.

Штурмбанфюрер окинул его пристальным взглядом.

— Документы!

Карл передал офицерское удостоверение и билет члена НСДАП.

Штурмбанфюрер внимательно проверил их, сравнил фотографии с оригиналом и поставил жирную птичку карандашом против фамилии Карла.

— Сдайте оружие!

Карл передал вальтер унтерштурмфюреру.

— Подойдите ко мне поближе.

Он подошел, остановившись в полутора метрах.

— Еще ближе! — рыкнул эсэсовец.

Недоумевающий Карл подошел вплотную. С ловкостью профессионального карманника штурмбанфюрер ощупал всю его одежду и, убедившись в отсутствии оружия, вернул Карлу документы и приказал пригласить следующего.

Фон Риттена покоробило от такого обращения. Его впервые так неучтиво обыскали. Выйдя из кабинета, он все еще чувствовал противное прикосновение шарящих по телу рук. Торжественное настроение, охватившее его при входе в вестибюль рейхсканцелярии, мгновенно рассеялось. Летчики, прошедшие через кабинет штурмбанфюрера, угрюмо молчали, избегая смотреть друг на друга. И только побагровевший майор вполголоса проворчал, обращаясь к Карлу: