— И вы тоже? Отлично! Поздравляю, — сказал майор,

Портной пришивал к его мундиру петлицы подполковника авиации.

Через четверть часа на мундире Карла тоже были заменены знаки различия. Теперь на оранжевом фоне петлиц засверкали три серебряных птички, а на серебряном поле погона появился второй — «капитанский» позолоченный ромбик.

— Куда прикажете доставить вас, герр капитан? — спросил шофер-солдат, приезжавший за ним.

Карлу было радостно и необычно слышать свое новое звание.

Он взглянул на часы. До двенадцати, назначенных Лоттой, был еще почти целый час. «Поеду раньше», — решил он и, заглянув в записную книжку, назвал адрес.

Автомобиль остановился у солидного дома с кариатидами и палисадником, огороженным гранитным забором с чугунной решеткой. На белой эмалированной табличке чернела готическая надпись названия улицы — «Шарлоттенбургер-шоссе». Карл знал этот дом. До 1937 года он принадлежал миллионеру, владельцу самых крупных универсальных магазинов — Киссендлеру, успевшему в числе самых дальновидных евреев выехать в Америку и перевести капиталы за границу.

«Неплохо устроилась крошка, — думал Карл, поднимаясь по широкой мраморной лестнице, освещенной круглыми матовыми фонарями. — Кто же из бонз предоставил ей апартаменты в этом доме и за какие заслуги?»

У тяжелых дубовых дверей с массивной бронзовой ручкой, выполненной в виде кольца, закрепленного в львиной пасти, он остановился и позвонил.

Ему пришлось несколько раз давить на кнопку звонка, прежде чем за дверью послышалось сердитое собачье рычание. Светлое пятнышко линзы смотрового глазка на мгновение затмилось, и послышался шум отпираемого замка.

— Нельзя, Кинг, на место!

Лотта приоткрыла дверь. Волосы ее были тщательно упрятаны под косынку.

— Ты меня заставил выйти из ванной, — сказала она. — Заходи скорее, а то простудишь!

Она снова юркнула в ванную и вышла оттуда минуты через две совершенно нагая.

Карл обалдело смотрел на нее, не подозревая, что Лотта долгое время работала натурщицей и совершенно не стыдилась своего обнаженного тела, даже наоборот — гордилась им.

Лотта подставила щеку для поцелуя:

— Пройди в гостиную, а я приведу себя в порядок.

Она исчезла, оставив на светлом ковре следы мокрых ног.

Зайдя в гостиную, Карл опустился в кресло, закурил сигарету. Напротив него на ковре лежала огромная овчарка и настороженно следила за каждым движением умными и злыми глазами, похожими на глаза штурмбанфюрера, шарившего по его карманам.

Массивные кресла, диван, столы, картины хороших мастеров в тяжелых позолоченных рамах — все это наводило на некоторые мысли: вряд ли это досталось ей по наследству. Вероятнее всего, реквизировано у бежавшего владельца.

Хозяйка занималась своим туалетом основательно. Чтобы убить время, Карл раскрыл альбом с фотографиями. В сафьяновый переплет была вмонтирована серебряная пластинка с гравированной надписью: «Дорогой подружке Лотте от Евы в день рождения». Карл открыл альбом. С первой страницы на него глянули чуть прищуренные глаза фюрера. Он чему-то улыбался. Рядом с ним стояла молодая, красивая женщина. На плече ее покоилась рука Гитлера…

«Ева?» — удивился Карл, посмотрев еще раз на серебряную пластинку. Перевернул второй лист. Ева и Лотта в купальных костюмах на берегу озера. Обе рослые, стройные, белокурые… И он стал кое о чем догадываться: «Ева Браун, сожительница фюрера, и моя мюнхенская подружка Лотта-Мария… Неплохую карьеру сделали девочки…»

Лотта появилась в длинном, закрытом платье, свежая и благоухающая. Волосы распустила, перехватив на затылке голубой лентой.

— О, Лорелея! — воскликнул Карл, поднимаясь ей навстречу. — Тебе не хватает только золотого гребня.

— Этот трофей ты мне привезешь в следующий раз. Кстати, мой друг, ты делаешь успехи. Вчера я рассталась с обер-лейтенантом, а сегодня встречаюсь с гауптманом. Поздравляю! — Лотта села на подлокотник кресла и, обняв Карла за шею, крепко поцеловала.

Карл попытался обнять ее, но услышал угрожающее рычание. Кинг стоял рядом, готовый по первому сигналу броситься на защиту хозяйки.

Лотта потрепала собаку:

— Иди, малыш, на место!

«Ничего себе малыш, килограммов па пятьдесят», — усмехнулся Карл, залюбовавшись псом. |

Зазвонил телефон, стоявший на столике под великолепой копией с картины Сальватора Роза «Каин и Авель». Лотта с недовольной гримасой подняла трубку.

«По-видимому, — размышлял Карл, глядя на картину, — этот шедевр висел в кабинете Киссендлера и служил ему напоминанием, что в финансовом мире нет места родственным чувствам».

— А я не могу приехать чуть попозже? — донесся до Карла голос Лотты. Ответ, по-видимому, был отрицательный.

— Хорошо! — скучно ответила она и положила трубку. Подойдя к Карлу, присела на подлокотник и взяла сигарету.

— Сейчас за мной высылают машину.

— Где ты служишь, Лотта? — поинтересовался Карл.

Лотта обняла его за плечи.

— Давай сразу договоримся, что ты никогда не будешь интересоваться моими служебными делами.

— Хорошо, — согласился Карл, — только это будет взаимно.

— Согласна. — И она ушла переодеваться.

Вернулась быстро, в ладно сидевшем черном мундире. На правом плече серебрился погон офицера СС.

— Мой гауптштурмфюрер, вот это сюрприз! А я-то думал, что обнимаю цивильную фрейлейн.

— Видишь, капитан, мы в одном чине. Так что, если у тебя появится желание потискать меня, можешь не стесняться. Это не будет нарушением воинской субординации.

Карла покорежил ее тон. Лотта, преобразившись вместе с формой, заговорила языком казармы.

Она уловила перемену в его настроении.

— Я тебе разонравилась?

— Нет.

— Карл, дорогой, видит бог, как мне не хочется уезжать, но шеф срочно требует на службу.

За окном послышался автомобильный сигнал.

— Это за мной. Ты сегодня свободен?

— Абсолютно.

— Тогда я постараюсь освободиться побыстрее. А ты чувствуй себя как дома. К твоим услугам бар, журналы и газеты, Кинг, лежать здесь! — И она вывела пса в прихожую. — Теперь он тебя не выпустит. Считай, что ты у меня под домашним арестом. На дверные и телефонные звонки не отвечай. Ну, чао! Так говорят наши друзья-макаронники.

За окнами раздался продолжительный сигнал.

— Торопят. Ну, пока, мой пленник. С Кингом не шути, он этого не любит.

Захлопнув дверь, Лотта исчезла. Карл снял сапоги и мундир, прилег на диван. Раскрыл свежий номер газеты «Фолькишер Беобахтен». Обычно продукция доктора Геббельса действовала на него как снотворное. Не подвела она и на сей раз.

Проснулся Карл от голода. Воспользовавшись любезным разрешением хозяйки, заглянул в холодильник и бар. Сделал бутерброды из колбасы и сыра, открыл бутылку мюнхенского пива.

Прошло более четырех часов, а Лотта все не появлялась.

«Позвоню-ка я Луизе. Она даже не знает, что я в Берлине». Но Карл тут же отогнал эту мысль: телефон наверняка прослушивается, не зря же Лотта просила не отвечать на звонки.

В квартире было тихо. Чуть слышно тикали часы, да протяжно зевал в прихожей Кинг.

От скуки Карл снова стал листать альбом с фотографиями. В нем промелькнуло немало знакомых лиц: Гейдрих, Бальдур фон Ширах, его дорогой родственничек Гуго и, наконец, сам министр пропаганды доктор Йозеф Геббельс. Автограф: «Дорогой Валькирии от поклонника нордической красоты». Фотограф, возможно даже сам «профессор» Гоффман,[37] попытался максимально облагородить облик Геббельса, но все его потуги оказались тщетными.

«Странно, — размышлял Карл, — что у красивых женщин бывает нездоровая тяга к таким вот уродцам. И что их толкает к ним в объятия: закон контрастов, любопытство или материальные выгоды? Кто же ты есть на самом деле, дорогая Лотта? Почему связана с видными фигурами рейха?…»

Карлу захотелось убежать из этой квартиры подальше, но он был под охраной чистокровной овчарки, прошедшей через гестаповскую выучку.