— Офицеров рейха обыскивают, как карманников в полицейском участке…

Закончив процедуру проверки летчиков, штурмбанфюрер приказал следовать за ним. Он ввел их в большой кабинет и построил в одну шеренгу. Минуты через две боковая дверь кабинета открылась и из нее вышел Гитлер, сопровождаемый Герингом и Геббельсом.

Все замерли. Почти одновременно из других дверей появился полковник с портфелем и представители прессы, допущенные на церемонию вручения наград.

Награждение началось с правого фланга. Идя вдоль строя, Гитлер останавливался, выслушивал звание и фамилию награжденного, пожимал ему руку и вручал орден, который передавал полковник, извлекая его из большого портфеля. Сказав несколько поздравительных слов ошалевшему от радости пилоту, Гитлер переходил к следующему. Затем к награжденному подходили Геринг и Геббельс.

Наконец и Карл, застывший в неподвижности, увидел прямо перед собой мешковатую фигуру фюрера. Глядя в мутные, серо-голубые глаза Гитлера, Карл назвал себя.

— Поздравляю с высокой наградой. Вы честно заслужили Железный крест в битве с врагами рейха.

Вспышки «блицев» ослепили глаза.

— Благодарю, мой фюрер!

Рукопожатие Гитлера было вялым. «Наверное, фюреру нездоровится», — подумал Карл, глядя на его бледно-серое лицо, и постеснялся пожать покрепче мясистую, влажную ладонь.

Зато «толстый Герман» придавил его руку довольно чувствительно, оставив отпечатки своих перстней. Рейхсмаршал был в белом мундире, на котором висело не меньше дюжины орденов, в необъятных белых бриджах, заправленных в широченные голенища черных лакированных сапог, плотно облегавших толстые икры. В белой форме он казался массивнее, чем обычно. Мощный зад и внушительный живот рейхсмаршала авиации подрагивали в такт тяжелым шагам. От Геринга, казалось, исходило сияние. Сверкало золотом шитье мундира, ордена, драгоценные камни на нерстнях и маршальском жезле.

Геринг сказал Карлу, что хорошо помнит его отца, служившего под началом Геринга-старшего, в бытность того генерал-губернатором немецкой колонии в Восточной Африке. Карлу были приятны лестные слова рейхомаршала, сказанные в адрес покойного родителя и его самого.

Геббельс, стоявший рядом, с интересом прислушивался к разговору Геринга с фон Риттеном. Когда рейхсмаршал отошел к следующему пилоту, Карлом завладел министр пропаганды. Корреспонденты, почтительно стоявшие позади своего шефа, пытались не пропустить ни одного слова, стенографировали запись в блокноты.

Геббельс поинтересовался, на каком самолете летает Карл, сколько сделал вылетов и каких боевых успехов добился.

— Фатерлянд надеется, что фон Риттен-младший будет достойным продолжателем славного рода немецких воинов, — сказал ему малорослый министр и отошел, припадая на одну ногу. Рука у Геббельса была маленькая, цепкая и горячая, словно у старой обезьянки, привезенной отцом из Африки.

«Неужели все то, что рассказывают о его любовных похождениях, правда? — подумал Риттен. — Хотя вполне возможно — актрисы, дикторши, писательницы и поэтессы находятся в руках этого сатира».

Сказав короткую поздравительную речь, Гитлер вместе с Геббельсом покинул кабинет. Геринг задержался на несколько минут.

— Приглашаю всех награжденных через час в Дом летчиков. Там состоится пресс-конференция, показ нового фильма о разгроме Польши и банкет в вашу честь. Возможно, — Геринг улыбнулся, — кое-кто в этом фильме увидит и себя.

Ход пресс-конференции снимался кинооператорами. Карл вначале чувствовал себя стесненно, но затем стройная девушка, лицо которой показалось ему знакомым, увлекла его разговором. Он довольно непринужденно рассказал ей и звукооператорам об ударе по Таруни, о воздушных боях, в которых сбил два истребителя и бомбардировщик, о штурмовых ударах по польским войскам и железнодорожным эшелонам.

— Почему мне знакомо ваше лицо? — спросил Карл у девушки.

Она рассмеялась:

— Попытайтесь вспомнить.

Имя девушки — Лотта — ничего ему не говорило.

После пресс-конференции летчиков пригласили в зрятельный зал. Карл сел рядом с Лоттой. — Мечтаю оказаться вашим соседом и на банкете, — шепнул он ей.

— Я, герр обер-лейтенант, не возражала бы против такого соседства. Но, — Лотта театрально вздохнула, — твердо обещать не могу. Я на работе.

Свет стал плавно меркнуть, и, как только погас совсем, на экране появились титры — «Боевое крещение». Зазвучала торжественная музыка, переходящая в победный марш, перекрываемый мужественным басом диктора, и на экране появились кадры.

Из трюмов пароходов торгового флота, стоящих на рейде Данцига, высаживаются скрывавшиеся там немецкие солдаты и бросаются на штурм фортов Вестерплятте. Их атаку поддерживают гидропланы и орудия учебного линкора «Шлезвиг-Гольштейн»…

Лязгая гусеницами, мчатся танки с черно-белыми крестами на башнях. Они врезаются в эскадроны польской кавалерии, идущие в атаку на бронированные машины с палашами наголо…

Грохочут тяжелые артиллерийские орудия, сметая жидкие укрепления польских частей, перешедших к обороне…

Бредут пленные. Много-много пленных… И главный гвоздь содержания фильма — действия германских ВВС.

Рвутся бомбы на стоянках польских аэродромов. Пылают огнем авиабазы в Кракове, Окенце, Мокотове, Кутно, Гродно, Гдыне…

Улыбающееся лицо Геринга, посетившего фронтовые аэродромы. Рейхсмаршал беседует с летчиками, вернувшимися из боевых вылетов.

И в заключение фильма — массированные удары «хейнкелей», «дорнье», «юнкерсов» по Варшаве. Как карточные домики, рушатся и рассыпаются многоэтажные дома. Польская столица охвачена огнем, дым застлал небо… Могилы прямо на улицах города. А вот и живые люди — жалкие, трясущиеся, еще не пришедшие в себя после перенесенного ужаса массированной бомбежки. Дети, женщины, пожилые мужчины…

Сочный бас диктора с восторгом комментирует результаты опроса жителей:

— …Моральный эффект воздействия массированных авиационных ударов сильнее эффекта артиллерийского обстрела.

Конец фильма летчики встретили дружными аплодисментами.

На банкете Геринг отсутствовал. Его замещал генерал-полковник Удет. С ним летчики чувствовали себя непринужденнее.

После двух тостов к Лотте, сидевшей рядом с Карлом, подошел человек в штатском и что-то шепнул на ухо.

— Извини, Карл, я должна ехать. Провожать не нужно, адрес и телефон мой возьми.

И Карл вспомнил: Мюнхен, 1934 год, танцы перед ратушей в годовщину «пивного путча», белокурую Мари, сидящую с ним в прокуренном зале Хофбройтсхауза…

— Подожди одну минуту…

— Жду, — остановилась Лотта.

— Но ведь тогда тебя звали не Лоттой?

— Вспомнил? Наконец-то! Но то было в Мюнхене. — Она подставила Карлу щеку для поцелуя. — Все, я побежала. Жду завтра у себя в двенадцать. Не потеряй адрес.

Лотта улыбнулась и ушла, навеяв легкую, беспричинную грусть.

После нескольких тостов официальность исчезла, а в соседнем зале заиграл оркестр. Распорядитель объявил о начале танцев.

Карла разбудил настойчивый стук в дверь. Он оторвал тяжелую голову от подушки и огляделся. «Где я?» Оказалось, дома, в своей спальне.

Стук в дверь повторился.

«Какого дьявола поднимают так рано?» — подумал он и крикнул:

— Войдите!

Вошел старый Фридрих.

— Господин барон, звонили из штаба ВВС. Сказали, что за вами вышла машина. Вам назначен прием на десять часов.

— Спасибо, Фридрих, сейчас поднимаюсь.

Разогнал сон душем и выпил чашку кофе. Ему не давала покоя мысль: «Зачем вызывают?»

Карла принял Удет.

— Ну как, капитан, жив после вчерашнего банкета?

— Так точно, экселенц! — Карл подумал, что Удет оговорился, назвав его капитаном.

— Вчера вечером рейхсмаршал подписал приказ о присвоении вам очередного чина. Одновременно вы назначаетесь командиром отряда. Рад поздравить вас, фон Риттен. Передайте мой привет майору Келленбергу и скажите, что рейхсмаршал доволен им.

Закончив аудиенцию, Удет пожал ему руку и попросил зайти в соседний кабинет. Там Карл увидел сияющего командира группы пикировщиков, с которым был на приеме у фюрера. Тот сидел в нижней рубашке на диване и дымил сигаретой.