Глава четвертая

Война была какой-то непонятной. Французы, отгородившись от немцев линией Мажино, тешили себя иллюзией безопасности. Немцы за линией Зигфрида вели себя смирно, накапливали силы для будущих кампаний. А чтобы не забыть, что идет война, воюющие нации организовывали поиски патрулей и лениво постреливали друг в друга из пушек и пулеметов. Англичане и французы такую войну окрестила «странной», а немцы назвали зицкригом — «сидячей войной».

Строительство линии Зигфрида было начато в 1938 году. К моменту нападения Германии на Польшу эта линия была скорее «пунктиром» Зигфрида, так как существовала больше на бумаге да в разговорах, подогреваемых пропагандой доктора Геббельса.

Если бы осенью 1939 года французы, имеющие большое численное превосходство, рискнули перейти в наступление, то они легко бы прорвали жиденькие укрепления и смяли группу армий «Д» генерала фон Лееба.

После окончания Польской кампании время было упущено. На линии Зигфрида форсированными темпами работали почти все инженерные части вермахта и огромное количество рабочей силы из «организации Тодта», которые строили огневые точки, доты, противотанковые надолбы от Бельгии до Швейцарии.

На правом фланге линии Зигфрида развернулась группа армий «В» фон Бока, а в центре группа армий «А» генерала Рундштедта, переброшенные из Польши. И чем прочнее становилась немецкая оборона, тем больше мелел поток пропаганды о неприступности линии Зигфрида.

Теперь, когда мощные форты стали реальностью, у департамента доктора Геббельса нашлись дела более существенные: нужно было готовить немецкий народ к перенесению военных трудностей, вырабатывать у них стойкость к невзгодам, потерям и жертвам, а также восхвалять отличившихся на полях сражений.

Поздней осенью, когда низкая облачность, дожди и туманы надолго приземлили авиацию на аэродромах, летчики звена Карла фон Риттена получили отпуск.

Карл взял билет до Берлина. Мысленно он был уже с Луизой. Сложно складывались их отношения, каждая новая встреча отдаляла друг от друга, но он ее любил и скучал по ней безмерно.

«Вот у кого все просто», — позавидовал Карл Руди Шмидту, который договаривался о встрече в Берлине с попутчицей, ехавшей в соседнем купе.

Пока старый Фридрих готовил ванну, Карл поспешил к телефону.

— Луиза, я в Берлине. Очень соскучился и хочу тебя видеть.

— Я всегда рада тебе, дорогой, но сегодня это невозможно. Мы с Герхардом едем на «Аиду».

— Неужели ради моего приезда нельзя отказаться от театра?

— Теперь уже ничего не изменишь, приехал Герхард.

— Как надоела мне твоя тень! Когда его призовут на военную службу? Назови ваши места в театре, я приеду, хотя мне меньше всего хочется видеть тебя вместе с Герхардом.

Карл подъехал к концу второго действия. Поблагодарив театрального служителя, который указал ему место, он поднес к глазам бинокль и начал отыскивать Луизу. Почти сразу увидел ее в ложе напротив. Она была в строгом темном платье, без драгоценностей. Взгляд ее бродил по ложам. Вероятно, она тоже искала его. Герхард, сидевший рядом, наоборот, был целиком захвачен происходящим на сцене.

Когда Карл в перерыве зашел к ним, Луиза была одна. Облокотившись о бортик, обтянутый красным бархатом, она смотрела вниз.

— Здравствуй, Лу, — сказал он.

Луиза поднялась с кресла. Глаза ее засветились радостью.

— Здравствуй, Карл. А ты выглядишь великолепно. Я ожидала встретить солдата, измученного войной.

— Еще все впереди, — рассмеялся Карл. — Поэтому, пока не поблек и не полинял, хочу взять тебя в жены.

— Карл, я тебя просила никогда не говорить на эту тему… Если бы это было возможно, я давно бы согласилась.

— Хорошо… — Он поцеловал ее в щеку. — Ты знаешь, как я соскучился по тебе? Мы должны завтра куда-нибудь убежать вдвоем, пока твоя тень, как червь-древоточец, будет вгрызаться в науку.

— Я подумаю и позвоню тебе часиков в десять…

Дверь в ложу открылась.

— Какой сюрприз! — произнес неприятно удивленный Гольдберг.

Карл оглянулся и встретился с недобрым взглядом темных глаз.

Элегантно одетый Герхард словно спрыгнул с сусальной новогодней открытки: такой же красивый, томный, с длинными вьющимися локонами.

Карлу с детства не нравились подобные мальчики, от которых за полкилометра несло воспитанностью и стерильной добропорядочностью. Они не курили в гимназических уборных и не усваивали к концу первого года обучения полного набора бранных слов. По всем дисциплинам, кроме гимнастики, у них имелся высший балл…

«Боже! — подумал Карл, — неужели в тылу еще не перевелись такие красавчики? Что от этого юноши останется, когда он попадет в руки бравого фельдфебеля?»

— Здравствуйте, господин Гольдберг, — произнес он вслух. Получилось гораздо суше, чем этого хотелось.

Мужчины обменялись рукопожатиями.

— Какими судьбами? — интересовался Гольдберг. — Я думал, что вы на фронте, льете кровь ручьями… вражескую и свою.

— Не только вам одним наслаждаться тыловой жизнью. Иногда и нам отламываются кусочки радости.

— Надолго в Берлин?

— Да нет, на два-три дня, — покривил душой Карл (зачем ему настораживать Гольдберга), — небольшая командировка в столицу.

Раздался звонок, оповещавший о конце антракта. В ложе были свободные места, но Гольдберг и не подумал предложить Карлу остаться с ними.

— Не прощаюсь, — Карл взглянул на Луизу. — Надеюсь, с вами сегодня еще увидимся.

В середине действия Карл заметил, что Гольдберг поднялся и стал настойчиво убеждать Луизу. Та сначала отрицательно качала головой, а потом резко поднялась и направилась к выходу. Гольдберг поспешил за ней.

«Нет, любезный, вы так легко не избавитесь от моего присутствия», — подумал Карл и направился в раздевалку.

— О! — изобразил он удивление, — вы тоже покидаете театр?

— Да, что-то у Луизы разболелась голова.

— Нужно прогуляться по воздуху. Сегодня великолепная погода. Такая бывает раз в двадцать лет.

На улице было тихо, легкий морозец серебрил ветви деревьев, легкие пушинки инея плавали в свете электрических огней. После душного театра дышалось особенно легко.

— Пойдемте пешком, — предложила Луиза.

— С удовольствием, — согласился Карл.

— Но это очень далеко, не меньше трех километров, — возразил жених.

— Кстати, потренируетесь, господин Гольдберг. Когда на вас наденут солдатскую шинель, тогда и тридцать километров будет не расстояние.

— Этому не бывать! — Герхард не на шутку сердился. — Думаю, что не доставлю вам удовольствия стать вашим подчиненным. Я освобожден от воинской службы.

— Простите, если не секрет, за что с вами обошлись так жестоко?

— Врожденный порок сердца.

— Я бы не хотел жить с таким изъяном, — сочувственно вздохнул Карл.

— Мне и моей работе он не слишком большая помеха. Скажите, барон, а какая у вас профессия?

— Летчик-истребитель. Я кадровый военный.

— Можно ли назвать профессией дело, не приносящее пользы человечеству?

Луиза улыбалась, не вмешиваясь в их спор. Ей было понятно, из-за чего он затеян.

— Впервые встречаю человека, мыслящего так странно, — кипятился Карл. — Впрочем, имея ваше здоровье, нельзя и мечтать о воздухе. Вам остается одно утешение — чернить нашу профессию.

— Человечество прекрасно обходилось без вашей профессии, И не появись она тридцать шесть лет назад, мы только бы выиграли от этого. По крайней мере, нам не нужно было бы прятаться по подвалам, задавая всякий раз вопрос: какая тревога — учебная или боевая?

— Слишком узкое и субъективное мышление, герр Гольдберг. Сотни лет мечтали люди о крыльях. Еще древние греки сложили миф о Дедале и Икаре…

Карл, довольный своим красноречием, покосился на Луизу. Она молча шла между ними. Было непонятно, на чьей она стороне.

— Коль зашел разговор о греках… Вы видели картину Питера Брейгеля-старшего «Гибель Икара»? — поинтересовался Герхард.