Первая встреча в новой стране всегда волнует. Придет ли кто-нибудь? Какое конкретное задание даст на этот раз Центр? Смогу ли я его выполнить? А что, если никто не явится?

Один или два из предусмотренных сроков уже прошли, поскольку я не рассчитывала на такую задержку в Португалии и на путешествие по морю, занявшее несколько недель. Вероятно, и партнер будет рад, что на этот раз пришел не напрасно.

Я ждала долго сверх условленного времени, но никого не было. Во второй вечер — опять неудача. Спустя две недели ожидание вновь оказалось тщетным. Сейчас уже не могу припомнить, сколько раз я ездила в Лондон, как часто прогуливалась по улице взад и вперед. К тому же место было выбрано крайне неудачно: это был квартал, где промышляли проститутки, которые косились на мои частые появления там. Меня охватывала все большая тревога. Какое-нибудь недоразумение с местом встречи? Быть может, я что-то перепутала? Наведываться в советское посольство не разрешалось, да я бы так никогда и не поступила.

Не исключалось, что я неумышленно допустила какую-то ошибку, что в Швейцарии произошло что-то в связи с арестом Германа или с предательством Олло. Наконец, что-то могло случиться в аппарате Альберта, совершенно безотносительно ко мне. Я знала, что контакт с агентами, способными поставить под угрозу работу, прекращается, и, случись такое, не обиделась бы. В нелегальных условиях самое важное — обезопасить работу. Я собиралась, если не смогу продолжать свою прежнюю деятельность, подыскать себе какой-нибудь заработок, вступить в английскую партию и по-прежнему работать как коммунистка.

Вскоре не осталось почти никакой надежды на встречу с посланцем Центра.

Мы приехали в Англию без всего, если не считать небольшого запаса одежды; у меня не было мебели, я не могла претендовать на жилье и должна была платить за двоих детей в интернат. Деньги подходили к концу. Родных я в свои финансовые трудности не посвящала. Никто из них не был особо состоятелен, и поселиться у них я тоже не могла. Родители теснились у друзей в Оксфорде, Рева сама искала жилье, Бригитта жила в одной комнате, Сабина собиралась замуж и бегала в поисках квартиры. Рени училась в Кембридже. Юргеновой квартиры только-только хватало для его семьи из четырех человек. Я не видела никакой возможности продолжать платить в школу за детей, найти кров над головой, встретить кого-нибудь из Центра или добиться возвращения Лена в Англию.

Кроме того, я тревожилась за Рольфа. Из Китая он пусть редко, но писал мне в Швейцарию или на адрес моих брата и сестер, а также не забывал о днях рождения ребятишек. Потом он сообщил, что уезжает в глубь страны; писем не было много месяцев. Наконец, мне стадо известно, что Рольф арестован китайцами. Я знала, что его жизнь в опасности.

Впоследствии до меня дошли подробности. Эрнсту и Рольфу не удалось наладить работу в Шанхае. Рольф надеялся связаться с кем-нибудь в городе Чунцине, где тогда находилось правительство. Там его и арестовали, когда он налаживал радиосвязь или впервые вышел в эфир. Насколько мне известно, на свободе он оказался благодаря усилиям Советского Союза.

В апреле 1941 года мне наконец повезло, и я нашла меблированный домишко. Он находился в предместье, на расстоянии четырех километров от Оксфорда. За аренду запросили очень дорого. Я проживала последние сбережения. Но какое это было счастье — не иметь больше дела с хозяйками и, самое главное, получить возможность вновь забрать к себе детей.

В мае я снова отправилась в Лондон, уже почти не смея на что-нибудь надеяться. Какой-то мужчина подошел ко мне — не первый на этой окаянной улице, но на этот раз именно тот, кого я ждала. Он приветствовал меня паролем, и я как на крыльях пролетела еще две улицы, до окончательного места нашей встречи. Советский товарищ Сергей (так называла его я) передал мне приветы и поздравления с приездом, а также вручил деньги — сумму достаточную, чтобы избавить меня от всех финансовых забот. Оказалось, что он попал в автокатастрофу и поэтому не мог встретиться со мной раньше.

Спокойный и неторопливый, как это свойственно вообще русским, он наверняка не понял бы, какими мучительными были для меня эти месяцы. Я же на будущее решила не переживать из-за таких случаев, а, памятуя о словах владивостокского лоцмана, сравнивать время каждого ожидания с колоссальным расстоянием между Землей и Солнцем.

Сергей пояснил мне важность работы в стране, которая воюет с нацистами, но в которой влиятельные реакционные круги способны в любой момент пойти на сделку с Гитлером за счет СССР. Центру были нужны разведданные. Какие связи могу я установить? С военными? С политическими кругами? Я должна постараться создать сеть для сбора таких сведений. Когда сможет начать работу моя рация?

Как всегда, времени давалось достаточно. Вообще Центр никогда не торопил меня со сроками. Впрочем, я сама по характеру нетерпелива и склонна скорее спешить, нежели медлить. Так что у меня уже были куплены все необходимые радиодетали, и я возилась с ними в промежутках между молитвами и игрой в карты в доме священника. За двадцать четыре часа аппаратуру можно было привести в состояние полной готовности.

Я надеялась, что Юрген и, быть может, отец помогут мне при сборе информации. Отец, отличавшийся редкой тактичностью, никогда не спрашивал меня о моей деятельности. Теперь мне казалось уместным кое-что сообщить ему, не упоминая о моей профессии и месте работы. Ему, единственному из всей семьи, я рассказала о своем ордене. Он ничего не понимал в орденах и не связал эту награду ни с какими военными делами, но был растроган, узнав, что мне вручил ее в Кремле Михаил Иванович Калинин.

Было вполне достаточно сказать ему, какой интерес для меня с моей работой представляют факты политического и научного характера. Он кивнул, и это было все. По сравнению с прошлым наши беседы почти не изменились: они всегда в значительной мере сводились к обсуждению политических тем. Отец общался главным образом с учеными-экономистами левой ориентации и политическими деятелями из лейбористской партии. В то время многие из них занимались делами, связанными с войной, и он рассказывал мне об этом.

Нападение Гитлера на Советский Союз в июне 1941 года произвело в Англии сильнейшее впечатление. Излишне описывать, как потрясло это событие меня. Впрочем, времени на размышления оставалось мало.

Я прослушала речь премьер-министра Черчилля, пообещавшего СССР, полную поддержку, сделала кое-какие заметки и попыталась оценить ее. Как и большинство речей Черчилля, это был блестящий по стилю образец риторики. Приехав в Лондон, чтобы поговорить с отцом, я узнала от него, что, по мнению ведущих политических и военных кругов Англии, Советский Союз потерпит поражение не позднее чем через три месяца. Эту точку зрения в беседе с отцом подтвердил видный деятель лейбористской партии сэр Стаффорд Криппс, который с 1940 по 1942 год был послом в СССР.

«Германский вермахт пройдет сквозь Россию, как горячий нож проходит сквозь масло», — добавил Криппс. Позднее это выражение стало повсеместно известным, но, когда я сообщила о нем, Центр и, я думаю, Советский Союз вообще услышали его впервые. Я получила от Директора радиограмму с выражением благодарности. Такое случалось редко. Возможно, поэтому, забыв многое другое, я помню об этом сообщении.

Правительства капиталистических стран долго допускали ошибку, недооценивая СССР.

У них не укладывалось в голове, что рабочее государство, где у власти стоят коммунисты, может «выстоять». Это их заблуждение началось с попыток военной интервенции после Октябрьской революции, нашло свое продолжение в многолетнем непризнании СССР и, как о том свидетельствуют слова Криппса, существовало еще в начале второй мировой войны.

Гитлер бросил против Советского Союза всю мощь своих сухопутных войск и авиации. Англичанам сразу стало значительно легче: была устранена опасность вторжения и даже воздушные налеты пошли на убыль.