С Конни Норденом, моим непосредственным начальником, мне приходилось иметь дело ежедневно. Руководящие указания и критику он сдабривал шуткой и иронией. Я была приучена к подобному стилю Юргеном, и меня вполне устраивало такого рода в высшей степени полезное для меня сотрудничество. Деба учила меня подходить к новому методически и основательно. Для меня много значила ее товарищеская помощь. Скоро я уже отвечала за выходивший дважды в месяц бюллетень против американского империализма, а позднее — за шедшие во все газеты ежедневные правительственные сообщения для печати.

Мы получили квартиру получше, и я забрала к себе детей. Петер пошел в первый класс; вторую половину дня он проводил в тогда еще тесном и переполненном детском очаге. Мальчишка сначала выучил берлинский диалект и только потом — немецкий как таковой. Осваивался он в новой обстановке с трудом и очень радовался, если вечером я приходила домой вовремя. В жизни не забуду, как однажды он, когда я вошла, повис у меня на шее и, пользуясь своим новым словарным запасом, радостно воскликнул: «Приветик, старая хавронья!»

Четырнадцатилетняя Нина быстрее почувствовала себя дома, забросила коллекцию фотографий английской королевской семьи и стала активным членом организации Свободной немецкой молодежи.

Центр согласился на переезд Лена в ГДР. Было договорено, что Социалистическая единая партия Германии найдет ему работу по способностям и проявит по отношению к нему солидарность, которой он заслуживает, как партиец и участник Сопротивления. Я передала Лену это предложение, и он приехал.

При поддержке Вилли Клинга Лен начал работать в информационном агентстве АДН и оставался там двадцать лет. Руководители, сначала Георг Ганзен и Макс Кахане, а с 1953 года Деба Виланд, ценили его как сотрудника и с пониманием относились к трудностям, которые ему приходилось преодолевать. Честность Лена по отношению к окружающим, его высокая порядочность, добросовестная и весьма квалифицированная работа по политическому анализу английской и американской прессы принесли ему уважение всех его коллег. Если по временам настроение у Лена бывало неровным, они не были за это на него в претензии.

Через год после приезда Лена Миша тоже принял решение перебраться в ГДР, я была счастлива, видя всю свою семью снова вместе.

Контактам с Центром был положен конец. Я не получала никаких вестей из Советского Союза, да и не ждала их. Считала, что с прошлым покончено, и занималась работой, порученной мне в ГДР. Только Вилли Клинг знал кое-что из моей жизни. Он считал, что я должна получить мою награду — друзья в СССР упомянули о ней, — и, к моему великому изумлению, она действительно была мне вручена. Но об этом я уже писала.

В 1953 году у нашего ведомства сменились название, функции и руководство. С новым начальством я ладила хуже, чем с прежним. Когда я однажды забыла запереть сейф (в нем, кстати сказать, не было никаких секретных материалов), на меня наложили партийное взыскание за «недостаток бдительности» и даже намекнули на увольнение. Мне дали плохую характеристику, в частности упрекнув меня в «мелкобуржуазных тенденциях». Отмахнуться от всего этого, как от «иронии судьбы», я не смогла, это было не в моем характере. Я начала работать во Внешнеторговой палате.

Еще в ведомстве информации я пользовалась каждым случаем заняться журналистикой или литературой. После моих первых публикаций в печати Герхарт Эйслер и Копии Норден поощряли меня на этом пути. Во Внешнеторговой палате, где я начинала с помощью Вилли Клинга, я наряду с выполнением своих прямых служебных обязанностей как заведующей отделом печати писала рекламные брошюры для наших предприятий, работающих на экспорт. Отклики читателей и позитивная критика со стороны Ф. Вайскопфа упрочили мою уверенность в себе. А это мне было ох как нужно, чтобы решиться в почти пятидесятилетнем возрасте вновь сменить профессию во имя давнишней мечты.

В 1956 году я оставила постоянную работу, чтобы заняться работой над своей первой книгой. С тех пор я была занята непрерывной литературной деятельностью, если не считать времени работы над этими воспоминаниями, которую я не считаю работой чисто литературной.

Просто замечательно и в старости иметь профессию, требующую столь многого. Возможно, испытываемая при мысли об этом радость способствует тому, что я не живу прошлым, а вовсю занята сегодняшним днем. Однако совсем уйти от этого прошлого невозможно.

Если меня ночью мучает кошмар, то это всегда сон, в котором враг гонится за мною по пятам, и у меня не остается времени уничтожить донесение.

Если я оказываюсь в новой местности, то инстинктивно приглядываю местечко для тайника.

А прощания детей с родителями на вокзалах я просто не в состоянии видеть.

Прошлое! Семь лет назад, во время поездки ветеранов на один из приемов в Москву, я встретила старую советскую приятельницу. Обменявшись несколькими словами, мы, счастливые, бросились друг другу в объятия. Наташа, коллега по тому времени, когда моим начальником был Андрей!

Быть может, только старики в состоянии понять, как взволновала нас эта встреча. Я пригласила Наташу к нам, в Берлин. Между прочим, она поинтересовалась, не знаю ли я случайно в ГДР автора книги «Ольга Бенарио», ей во время визита туда очень хотелось бы встретиться с ним. Когда я сказала, что автор стоит перед нею, Наташа снова обняла меня. Сейчас Наташе семьдесят шесть лет. Она воевала — и теперь полковник в отставке. Мы часто видимся. Иногда мы смотрим друг на друга, и нам кажется чудом, что мы обе живы.

Прошлое воскресло, когда меня попросили описать эти двадцать лет моей жизни. Хотя было нелегко преодолевать давно сложившийся у меня «комплекс молчания», я сочла правильным, что партия обратилась к старым товарищам — я была не единственной — с просьбой написать свои воспоминания.

В 1969 году на дом неожиданно прислали приглашение. Как и тридцать два года назад, оно означало, что я должна приодеться. На этот раз на мне был не серый костюм, а черный.

Меня наградили вторым орденом Красного Знамени.

Безмолвно стояла я перед товарищами и думала о Михаиле Ивановиче Калинине, о грузовике, полном молодых красноармейцев, и о том, сколько из них приняли участие в уничтожении фашистской армии. Я думала о других товарищах, которые заслуживали бы трех таких орденов, но которых уже не было в живых.

И вот мне дано задание подготовить мои воспоминания для печати.

Посвящаю их всем тем, кто отдал свою жизнь борьбе, приносил жертвы и делал это с радостью во имя нашего сегодня, основы для лучшего, социалистического мира!