Работа с БСС прекратилась через несколько недель после окончания войны, когда американцы демобилизовали наших товарищей. Другие мои контакты остались в силе. Для СССР были важны данные о послевоенной политике союзников.

В мае 1945 года повсюду устраивались торжества в честь победы. Прямо на улицах были составлены вместе и накрыты столы. Каждый вносил в общий котел все, что мог, из скудного рациона: муку, жир, а то и яйцо — в неделю полагалось одно яйцо на человека. Были испечены кексы, выставлены чай и лимонад.

На нашей улице организацию пиршества взяла на себя миссис Ласки. У меня еще сохранилось фото того кофепития. Я вместе со всеми радовалась победному окончанию войны, испытывала то же чувство облегчения при мысли, что уже не надо волноваться за близких, сражающихся на фронте. Все дружно надеялись на лучший по сравнению с прежним мир, но тут наши представления расходились.

Еще до того, как вместе с окончанием работы Эриха на БСС после конца войны оборвался и мой контакт с ним, он заимообразно передал мне нечто интересное: досье на некоего американского сержанта, подозреваемого в склонности к коммунизму. Это был один из случаев, требовавших срочной внеочередной встречи с Сергеем. Он организовал немедленное перефотографирование примерно двухсот страниц, и они, безусловно, стоили того.

Сиди я в Центре в Москве, я распорядилась бы перевести эти документы и обязала бы всех разведчиков прочесть их. Это заменило бы любой курс лекций о необходимости строжайшей конспирации. Подчеркиваю, речь шла о простом человеке, которого нельзя было упрекнуть ни в чем, кроме довольно расплывчатых коммунистических симпатий, о сержанте, не игравшем особой роли ни в армии, ни в гражданской жизни. Но одного лишь подозрения, что он, не дай бог, коммунист, оказалось достаточно, чтобы буквально препарировать сержанта и завести на него подробнейшее дело объемом в двести страниц. Не было упущено ничего. Начиналось досье со сведений о его родителях, остальных родственниках, школьных годах и дальнейшей учебе. Были перечислены все адреса, по которым он жил, присоединены отзывы домохозяев и многих соседей. Его товарищи по работе, его друзья, круг его чтения, переписка, флирт, жена — одним словом, было тщательно изучено и зафиксировано буквально все. Я сама, при всем моем опыте, сочла бы такое просто невозможным.

После войны лейбористская партия одержала победу на выборах и сформировала правительство. Гарольд Ласки, брат Невилла, был тогда председателем этой партии.

Экономическое положение Англии в послевоенное время было катастрофическим. Спасение мыслилось в виде огромных займов от США. Эти займы закрепили уже существующую зависимость Британии от Америки. Началась «холодная война» Соединенных Штатов и Англии против Советского Союза. Те, кто еще сомневались в этой систематически направляемой акции, расстались с последними иллюзиями после речи Черчилля в Фултоне, Миссури. Лейбористская партия, как это, к прискорбию, случалось нередко, следовала антисоветскому курсу консерваторов.

В мае 1945 года владелица коттеджа «Авеню» решила вернуться в него. Нам снова предстоял вынужденный переезд. Лен еще оставался в Германии, в английской армии. Его демобилизовали лишь через двадцать один месяц после конца войны.

Я была по горло сыта меблированными квартирами с инспекционными налетами хозяек, которые поднимали скандал из-за каждого пятнышка на ковре и неукоснительно требовали возмещения убытков. Однако было по-прежнему невозможно снять даже какие-нибудь меблирашки, а уж о немеблированном жилье не приходилось и мечтать. Случайно одна из соседок упомянула о принадлежащем ей в отдаленной деревушке Грейт-Роллрайт на возвышенности Котсуолд деревенском доме «Сосны», который она хотела бы сдать внаем. Котсуолд со своими холмами находится примерно в тридцати километрах от Оксфорда. Я осмотрела дом: двухэтажное строение с семью комнатами, огромной кухней и уймой подсобных помещений. Всего этого было для нас слишком много. Электричество отсутствовало, мусор не вывозился, автобус в ближайший город ходил раз в сутки. Но окрестности были прелестны, а выстроенный двести пятьдесят лет назад дом с толстенными деревянными балками и низкими потолками, к которому полагались еще двор, амбар и одичавший сад, сразу пришелся мне по сердцу. К тому же арендная плата составляла только треть того, что мы платили до сих пор. Я сняла дом, решив: будь что будет. Быть может, удастся сдать комнату, чтобы кто-то оставался с детьми, если мне придется уехать. Впрочем, с точки зрения моей работы радистки-подпольщицы присутствие посторонних было явно нежелательным.

Я приобрела подержанную мебель, а сестры пожертвовали из своего хозяйства что у них было лишнего. В длинном коридоре я развесила китайские картинки эпохи Минской династии. Просто удивительно, как удачно вписались эти рисунки на шелке в интерьер старого крестьянского дома.

В деревне было трудно подружиться с соседями. Напротив нас лежала усадьба богатого помещика Лонсдейла. Когда-то он был известным флотоводцем. Принц Филипп в молодости служил под его началом. Когда мы там жили, Филипп со своей женой, будущей королевой Елизаветой, еще навещал владельца поместья. Что касается других жителей, то это были сельскохозяйственные рабочие и мелкие фермеры, не особенно расположенные к «иностранцам» вроде меня.

Следовательно, общаться мне было не с кем, но у меня была моя работа, были Нина и Петер, да и Миша приезжал из своего интерната домой на праздники и каникулы. В конце концов, и Лен будет же наезжать из Германии в отпуск! Я знала, что ему нравится Котсуолд. Мы еще раньше исколесили эти места на велосипедах. Я заранее радовалась, предвкушая, как буду показывать Лену наш первый настоящий семейный дом. Перед тем как он приехал в отпуск, десятилетняя Нина говорила:

«Держу пари, он не спит всю ночь от волнения, не может лежать спокойно в постели. Ему хочется спрыгнуть с корабля и поплыть к нам».

Однако Лен, прибыв наконец из Травемюнде, еле взглянул на наш дом и идиллическую деревню. Ведь позади у него была Германия с ее бедами, острыми конфликтами, напряженностью и трудностями.

Я тоже загрустила и после его отъезда старалась хотя бы своими письмами внушить ему чувство связи с семьей.

Лето 1946 года

«…С девяти утра до семи вечера пробыла с ребятами в Стратфорд-он-Эйвон. Это была давно обещанная грандиозная летняя прогулка, и они кутили вовсю. По четыре раза лимонад, по три порции мороженого с вафлями, двойной обход всего «Вулворта»[42] и вещи более возвышенные: дом, где родился Шекспир, знакомство с театральными залами. А потом поездка по реке на моторке и несколько часов в прекрасно расположенном плавательном бассейне».

Февраль 1946 года[43]

«Ко дню рождения купила Мише галстук, который он до этого жадно и долго пожирал глазами, увидев его на витрине. Вопиюще желтый, с изображениями лошадиных морд. Жуткая штука, просто для гардероба какого-нибудь наемного танцора. Если захочешь послать ему что-то, пусть это будет пестрый шелковый носовой платок, и чем вульгарнее, тем лучше…»

Декабрь 1946 года

«…Рождество получилось очень своеобразное. Я пригласила к нам на праздник двух немецких военнопленных, которые работают здесь на большой ферме у Лонсдейла. Они прошли через «лагерь демократического воспитания» для пленных. Не успели мы сесть за кофе с настоящей коврижкой — стук в дверь. Появились восемь «звонарей» и повели себя согласно старому обычаю: у них в руках было четырнадцать колокольчиков, каждый со своим звучанием, и они изумительно исполнили рождественские мелодии. Селяне опешили, увидев моих гостей, и я сочла уместным произнести небольшую речь насчет рождества, мира на земле и преодоления вражды военных лет».