Когда в мечети вижу я твоих бровей тугую нить,

Я, про молитвы позабыв, готов колени преклонить.

Когда случается пройти мне мимо дома твоего,

Я райских гурий красоту готов насмешливо хулить.

Мне говорили, — ты добра к страдальцам, сломанным судьбой…

Взгляни, как исстрадался я, — нет без тебя желанья жить.

Зачем живая мне вода из рук пророка самого,

Когда отраву уст твоих не доводилось мне испить.

Бросаешь ты подачку псам, — всей своре косточку одну…

Собакой у твоих дверей дозволь мне преданно служить!

От серебра твоих грудей мой лик стал золота желтей,

И золото и серебро теперь не стану я ценить.

Вчера твой пес сказал: «Джами, свои стенания уйми,

Не то от жалости к тебе начну я горестно скулить».

Уста ее красней вина, и я вино в волненье пью.

Когда я с нею разлучен, я не вино — томленье пью.

Истосковался я по ней, изглодан мукой до костей,

Печаль свою и боль свою в бессильном исступленье пью.

Ты не заигрывай со мной, я верен только ей одной,

Пусть без вина я пьян давно, но в странном отупенье пью.

Смакуя, пьют друзья кругом, беседуя о том о сем,—

Я вспомню терпкие уста — и вновь без опьяненья пью.

Одной любовью опьянен, я отвергаю небосклон,

Пусть, словно чаша, полон он, ведь я без утолепья пью.

И если б вдруг Лейли вошла, Меджнуна чару мне дала,

Не удивился вовсе б я, ведь я без иротрезвленья пью.

Сказала роза мне при всех: «Джами, вот чаша, пить не грех!»

И кубок с розовым вином я, преклонив колени, пью.

Я не шейх, не отпрыск шейха. Всемогущему хвала,

Что я не вероотступник, не мюрид и не мулла.

Старый друг виноторговец так воспитывал меня,

Что не верю я муршидам, порожденью лжи и зла.

Ведь муршид меня заставит, покаянья дав обет,

Отстранить хмельную чару, что мне дева подала.

Много раз, как правоверный, посещал я мадраса,

Но любви не видел к ближним: там слова, а не дела.

И средь тех, кто обещанье помогать друг другу дал,

Не осталось бескорыстных, чья душа была светла.

Не беда, что ты к святыне в путь отправился пешком,—

Пусть трудна твоя дорога, лишь бы правильно вела.

А пока, Джами, будь весел, выпей кубок дней своих,—

Их судьба, отмерив щедро, сколько нужно налила.

Доколе бесчинствовать, в винных витая парах,

Лить кровь на пирах и хмельной бушевать во дворах?

Я ранен тобой. Приторочь же добычу к седлу,

Чтоб за полы я не цеплялся в бесплодных мольбах.

Что требует страсть и условье любви каково?

Бежать, привязаться к тоске о любимых устах.

Хлещи скакуна, моя всадница! Ветер, швыряй

На головы наши безумные бедствия прах!

О, как вырывался Джами из оков этих кос!

И все же, как бедный Меджнун, оставался в цепях…

Когда из глины и воды творец меня лепил,

Я пламенем любви к тебе уже охвачен был.

О, если б мне досталась нить, связующая нас,

Разорванное на куски я б это сердце сшил!

Хотя и милости твоей я начисто лишен,

Я знаю: чистотой любви тебе я буду мил.

Когда послание конца писал суровый рок,

Смерть от жестокости твоей он мне определил.

Не склонен к радости Джами — в тот изначальный час

На горе, крови и слезах мой прах замешан был.

Своенравна, остроглаза, с гневным, дерзким языком

Та, что на меня ни разу не взглянула и тайком.

Проливаю в граде муки горьких слез кровавый град

С той поры, как я — в разлуке и с надеждой незнаком.

Пламя грудь мою сжигает. Если меч в нее вонзишь,—

Станет сталь водой живою, освежающим глотком.

Глазом, полным восхищенья, будь мой каждый волосок, —

Разве на волос бы меньше к милой был бы я влеком?!

Возле дома луноликой я брожу из года в год,

Почему не спросит: «Что с ним, с безутешным бедняком?»

Восхищаться красотою я привык с давнишних пор.

Не поможет мне советчик при обычае таком!

Нет, не вырвешь сердце силой из ее силков, Джами,

Если ты привязан к милой каждым тонким волоском!

Суфий, все, что есть в молельне, заложи, купи вина!

Что упущено измладу, возместить спеши сполна!

Опьянен любовным хмелем, в честь пурпурных лалов — губ.

Я напитком цвета лала напиваюсь допьяна.

Страстью к юным похваляться седовласому — грешно:

Седину вином окрасишь, — станет розой седина!

Я стяжал дурную славу, опозорен, изгнан я.

Сторонись меня, святоша, коль молва тебе страшна!

Сын мой, что нам совершенство! У влюбленных расспроси,

В совершенстве ли — блаженство, какова ему цена?!

Жизни смысл — един от века, форм ее вовек не счесть,

Изменяет облик пена, неизменна глубина.

О Джами, твори молитву, обернувшись к кабаку:

Счастье даст тебе не Мекка, а другая сторона.