О, бедный странник в Городе Красот!

Он кровью сердца молча изойдет.

Я поражен недугом, и врачам

Не исцелить недуг жестокий тот.

Влюбленный — книга мудрая любви.

У книжника — в любви всегда просчет.

Подобных мне в подлунной — не найдешь.

Никто тебе подобной не найдет!

Пускай шумит на улице твоей

Соперников вооруженный сброд,—

Как сладкозвучный соловей, Джами

Весну твою достойно воспоет.

Ты ветки роз прелестней несравненно.

Собой любуйся, — столь ты совершенна!

Что проку пред тобой лежать в пыли?

Поверх земли парит твой взор надменно.

Тебя скрываю от чужих?.. Так что ж?..

Зенице ока я ль не знаю цену?

Он рядом, друг… В неведенье своем

Напрасно мы блуждаем по вселенной.

Небесный Лев, по мне, отнюдь — не Пес,

А для тебя я — только пес презренный!

Джами — твой верный раб. Я — не из тех,

Чье имя — вероломство и измена.

Кто я — навек утративший покой,

Смиренный странник на стезе мирской?

Но каждый вздох мой порождает пламя

И сон бежит меня в ночи глухой.

Лелею в сердце я посев печали,

И нет заботы у меня другой.

Любовь к тебе мою судьбу сгубила.

О, сжалься над загубленной судьбой!

Как локоны твои, мой дух расстроен,

В моей душе — все чувства вразнобой.

Так не вини меня в моих поступках!

Взгляни: я так ничтожен пред тобой.

Моей защитой на суде предстанут

Глаза в слезах, мой бедный лик больной.

Я пред тобой — дорожный прах; неужто

Смутить могу пылинкой твой покой?

Терпи, Джами, вздыхай под зимней стужей

И знай: зима лютей — перед весной.

То ты в сердце моем, то в бессонных глазах.

Оттого я и кровь изливаю в слезах.

Ты свой образ в душе у меня изваяла

И кумиров былого повергла во прах.

Страстно мир тебя жаждет! Подобно Юсуфу,

Ты славна красотою в обоих мирах.

Ты глубокие струны души задеваешь,

Я рыдаю, как чанг, в твоих нежных руках.

«Эй, Джами! — ты спросила, — в кого ты влюбился?»

Все ты знаешь сама, не нуждаясь в словах.

На улице виноторговцев придира некий восхвалял

Того возвышенного мужа, что в майхане запировал,

Который от сорокалетних постов и бдений отрешился

И сорок дней у винной бочки пристанища не покидал.

У Джама был волшебный перстень, и, силой перстня одаренный,

И смертными, н царством джиннов он полновластно управлял.

Приди, налей вина, о кравчий, чтобы волшебным перстнем Джама

Нас одарили капли влаги, сверкающие, словно лал.

Когда ты за подол схватился того, к чему всю жизнь стремился,

Взмахни руками, как дервиши, кружась, покамест не упал.

Душа, свободная от злобы, способна тосковать о милой,

Цветок возвышенной печали не в каждой почве прорастал.

Ты не скликай, о шейх почтенный, отныне нас к своим беседам

У нас теперь иная вера, и толк иной отныне стал.

Когда б михрабом поклоненья для верных были эти брови,—

Весь город пал бы на колени и лбамн к полу бы припал.

Джами отныне возвеличен пред знатным и простолюдином,

Так ярко он в лучах любимой достоинствами заблистал.

Надеюсь, будут иногда твои глаза обращены

На тех, что навсегда тобой до смерти в плен уведены.

Сиянье твоего лица меня заставило забыть,

Что славился когда-то мир сияньем солнца и луны.

Что стройный кипарис в саду пред статью стана твоего?

Со стройной райскою тубой тростинки будут ли равны?

Коль, кроме твоего лица, увижу в мире что-нибудь,—

Не будет тягостней греха и непростительней вины.

Но если впрямь согласна ты моих заступников принять

То эти слезы, как гонцы, к тебе теперь устремлены.

Как горестен мой каждый вздох, свидетельствует сам рассвет

А ведь свидетельства его и неподкупны и верны.

Что за огонь в груди Джами, о чем опять вздыхает он

И неутешно слезы льет среди полночной тишины?

Войско идолов бесчисленно, мой кумир — один,

Звезд полно, а месяц, явленный сквозь эфир, одни.

Сколько всадников прославлены в воинствах земных,—

Мой — в красе его немыслимой — на весь мир один!

Что коронам царским кланяться? — Сто таких корон —

Прах дорожный у дверей твоих… А за дверью — пир.

Там во сне хмельном покоишься, на губах — вино,—

Два рубина мной целованы, в сердце — мир один…

Власть любви не стерпит разума, царство сердца взяв!

Падишах второй не надобен, — мой эмир один.

Убпенье жертв невиннейших — вечный твой закон.

Что ж, убей! Я всех беспомощней, наг и сир, один.

Не меняй кабак на сборище дервишей, Джами! —

В махалла любви не разнятся, будто клир один!