Уже ранее я решил, что не буду больше заниматься юридической работой. Всю жизнь я увлекался художественной резьбой по дереву, и мне посоветовали идти в трест, ведавший сувенирными изделиями, которые, как оказалось, никто тут из дерева не делал. Меня, действительно, приняли, собравшись организовать мастерскую деревянных сувениров. Доказательством моего умения послужили вещи моей работы: я их предусмотрительно взял с собой.
Получив с работы письмо в милицию и прописавшись, я пошел искать комнату. Ведь давая право прописки, квартиру не дают. Где же прописывать паспорт? Приходится искать человека, который согласен за деньги лишь прописать тебя: с этого момента ты живешь у него «на бумаге». А фактически снимаешь комнату где-то еще. Западный читатель спросит: зачем такие сложности? почему не прописаться у того, кто сдает комнату? Очень просто: никто не рискует впустить к себе человека, фактически прописанного — ведь в этом случае жилец получает законное право отнять у хозяина снятую комнату. Как будто, и закон разумный, призванный бороться со спекуляцией жильем. Но на деле это приводит к страшному жилищному кризису: люди боятся сдать комнату, а государство строит медленно и своевременно обеспечить людей квартирами не может. Страшнее квартирного вопроса, пожалуй, лишь арест: годами, а иногда и всю жизнь люди мучаются в невыносимых условиях — в подвалах, землянках; комната в обшей квартире с тремя-четырьмя соседями считается нормальным явлением, а владелец ее — счастливым человеком.
Перед тем, как выехать из Казахстана, я объехал всю эту республику, Узбекистан, Киргизию, Туркмению, Кавказ, Краснодарский край, Западную Украину, побывал в Алма-Ате, Ташкенте, Бухаре, Ашхабаде, Душанбе, Дербенте, Тбилиси, Краснодаре, Станиславе, Львове. С обстановкой в Москве я был знаком и до этого. Везде жилищный вопрос — первый и почти неразрешимый. Люди, получившие квартиру, боятся тронуться с места: переезд означает лишение жилья, а значит — опять мучения.
Начав жить в Одессе, я сразу же внутренне привязался к этому городу. Есть в нем что-то одновременно уютное и непровинциальное. И в одесситах есть какая-то симпатичность южан, скрашивающая даже их отрицательные стороны.
Город оказался переполненным еврейской молодежью: не так просто выгнать одессита из Одессы, даже не давая ему учиться в университете, и всячески мешая его продвижению по работе.
Вскоре я чувствовал себя в Одессе своим и по мере сил собирал маленький (вначале) кружок молодежи. Одним из первых постоянных посетителей стал Анатолий Альтман; уже после моего выезда в Израиль он был осужден на 12 лет тюрьмы. Не добившись официального разрешения на отъезд из России, он с Эдиком Кузнецовым и другими друзьями совершил отчаянную попытку улететь нелегально, захватив самолет в Ленинграде. И я лишь одобряю усилия этих людей, вынужденных незаконными действиями правительства прибегать к крайним мерам.
Одним из первых наших дел — помимо дальнейшего печатания «Экзодуса», — было распространение книг Владимира Жаботинского. Ведь он был одесситом, ходил по этим улицам, жил в шумных домах с проходными двориками, купался в этом же море. Но не поэтому был нам близок и дорог Жаботинский: его мысли и труды не старели! Мы читали его старые сионистские работы и удивлялись: ведь и сегодня каждая строчка била в цель, задевала нужные струны сердца, объясняла ситуацию.
К сожалению, и говоря об одесситах, я снова не могу называть многих людей, и поныне работающих там и добивающихся разрешения на выезд в Израиль. Однако кое-кто из ходивших под угрозой ареста, но не прекращавших работы, уже здесь: Галя Ладыженская, постоянно курсировавшая между Одессой, Москвой и Ригой с пачками сионистской литературы; Эмма Малис, несмотря на очень тяжелую домашнюю обстановку, всегда находившая время и силы для работы; три брата Хазины, пришедшие к сионизму и активно помогавшие другим на этом пути; полковник, инвалид войны, отбывший 15 лет в концлагерях Семен Крапивский; талантливый поэт Исай Авербух и вышедшая за него замуж Рут Александрович... — как приятно писать о них, уже вырвавшихся из ада!
И вот, грянули события Шестидневной войны, и никто не знал еще, что она будет всего шестидневной. А радио СССР с первых минут боев кричало о бомбежке городов Израиля и о танках египтян, идущих в атаку, вперед.
Но были у нас, в СССР, и люди, верившие в то, что Израилю — жить! И мы смеялись над плачущими. В ответ они кидались на нас с кулаками. Это тоже было хорошо — волноваться за Израиль может только тот, кто душою с ним.
По городу в первые дни войны ходили шумные группы арабских офицеров — учащихся военных школ СССР: они торжествовали победу и кричали о евреях, «сброшенных в море». Атмосфера была накалена до предела. И не было ничего удивительного в том, что вечером на Пушкинской улице вспыхнула драка между этими арабскими молодчиками и еврейской молодежью.
Арабы торжествовали, евреи были злы. И через пять минут арабов топтали ногами.
Интересно, что мимо дерущихся проезжали на мотоциклах милиционеры, и какой-то араб, рванувшись к ним, закричал: «Сионисты бьют арабов!» — но милиция не остановилась.
А радио СССР уже не передавало победных реляций.
Мы же систематически слушали передачи «Кол Исраэль» и уже знали: арабы разбиты. Давид победил Голиафа!
Еврейская Одесса праздновала победу: многие открыто поздравляли друг друга даже на улицах: счастье переполняло людей.
Кстати, в ряде случаев и русские, и украинцы чистосердечно поздравляли евреев, и делали это не только друзья (это-то неудивительно!), даже антисемиты говорили: «Ай да евреи! Вот это дали арабам! Теперь вместо «Бей жидов!» надо будет говорить «Бей по-жидовски!»
Следует понимать психологию этих людей, всю жизнь проживших под давлением силы и власти: они уважают только силу, других критериев для них нет. Думаю, что если бы в шесть дней победили арабы, они точно так же хвалили бы их силу и мощь.
Вспоминается интересное происшествие: в 1968 году в Одессе, по указанию обкома КПСС и Облоно провели соревнование между комсомольцами-учащимися. Двое победителей (юноша и девушка) должны были на первомайской демонстрации идти впереди колонны школьников и нести знамена настоящих боевых частей (армии и флота), защищавших во время второй мировой войны Одессу — город-герой. И победителями оказались еврейские юноша и девочка. Одели их в офицерскую форму и встали они со знаменами. Но колонны перед парадом осматривают. И осмотр вел секретарь обкома — Синица (о нем шутили: может ли птица съесть человека? — Может, если эта птица — Синица). Увидев два типично семитских лица под знаменами, он громко сказал заведующему Облоно:
— Что, никого, кроме жидов, не нашли?
Это слышали и победители соревнований, и многие школьники. Неудачливых «победителей» срочно увели, сняли с них офицерскую форму и нарядили в нее парня и девушку с «арийскими» лицами. А «развенчанные» вернулись в строй. И там начались разговоры, пересуды, шум... Но вот раздалась команда, и колонна пошла на площадь. С трибуны кричат:
— Да здравствуют советские школьники!
Молчание.
— Да здравствует наша партия!
Молчание.
Сколько с трибуны ни кричали — колонна прошла молча. Заведующего Облоно и руководителя обкома комсомола сняли с работы...
Я знаю случай искреннего выступления русской девушки против еврея, высказавшегося в те дни отрицательно об Израиле: она публично дала ему пощечину; это было на одном из заводов.
События в Израиле дали эмоциональный толчок: те, кто еще не был готов к выезду в Израиль, хотя бы просто заговорили об этой стране — равнодушия больше не было.
Говорили не только евреи. Помню разговор, как-то услышанный в автобусе — спорили громко:
— Да что ты мне говоришь! Евреи все лентяи, им бы только торговать!
— А ты в святые не лезь, — парировал другой голос. — Небось, и сам не прочь деньгу зашибить. А что евреи работать не хотят, так чего удивляться: считай две тыщи лет в чужих людях живут приживалами — на кого им стараться? Вот, немцы у нас работали пленные, так поглядишь на них и удивляешься: двигает лопатой, как в замедленной киносъемке. А почему? Не для себя работает! Чего ты мне поешь? Мы тоже хороши: и на себя работаем, в России живем, а лентяи какие? Нас бы на тысчонку лет в другую страну — поглядел бы я, как бы ты работал!