Однако художнику трудно точно определить результаты своего труда. Поэтому большое значение приобретают здесь, как рке говорилось, воображение, предвосхищение будущего, обнаружение тенденции общественной жизни в художественно-образном видении мира.

Смысл творчества художника заключается в том, чтобы создать такой художественный феномен, который работал бы в оптимальном варианте в системе обратной связи, т.е. создать такое художественное произведение, которое вводит человека в систему оптимальной социально-духовной ориентации. А это значит, что истинное художественное произведение должно отвечать не только на вопросы художественной, эстетической жизни, но и на коренные социальные, политические, моральные вопросы времени (конечно, как художественное произведение), т.е. быть универсальным духовным феноменом, так как подлинно большой художник всегда есть совесть времени, активное начало, преодолевающее косность действительности, способное обнаружить в будничном ростки будущего.

Создал я в тайных Мечтах

Мир идеальной природы.

Что перед ним этот прах —

Горы и долы, и воды.

В. Брюсов

Казалось бы, какое отношение имеют мечты поэта к современному, предельно прагматичному, технотронному миру?

Любая культура создает технологическую систему передачи информации о духовных ценностях своего времени: будь то древнегреческая, римская или христианская — в Европе, буддийская, конфуцианская, синтоистская, зороастрийская или исламская — на Дальнем и Ближнем Востоке. В каждой культуре имеются свои обряды и ритуалы: это поклонение Зевсу и Юпитеру, молитвы Христу и Богоматери, шествия в день рождения Будды и возжигание ароматных палочек перед статуей Конфуция, моления перед киотом Аматэрасу - богини Солнца (в синтоизме), действа у Священного Огня Заратустры или призывы муэдзина к молитве. Все это подкрепляется визуальным рядом: строго определенным расположением статуй античных и римских богов, иконостасом и пространственным решением христианских храмов, изображениями и статуями Будды, сидящего на лотосе, горящим огнем в келье зороастрического аскета и ритмами арабской письменности на порталах мечетей.

Таким образом создается устойчивая целостная система ауто-визуального воздействия на человека, закрепляющая и передающая из поколения в поколение универсальные ценности этих культур. Именно универсальные, ибо в отличие от современных аутовизуальных систем она выражала некие сакральные абсолюты идеального порядка, той идеальной природы, о которой говорит поэт.

Художник воссоздает эти идеальные ценности культуры и вместе с тем создает свою сйЬтему данных ценностей, выражая в них свою неповторимую индивидуальность.

Какие же абсолютные идеальные ценности должны были воплотиться в любой культуре? Истина, добро и красота! И человечеством это было осмыслено с древнейших времен. Так, во всех диалогах Платона проводится мысль об абсолютной ценности названных идей, находящихся на вершине духовной жизни. Для Аристотеля данные идеи имеют уже иерархическое бытие: от истины («Об идеях», «Органон») к добру («Риторика», «Эвдемова этика», «О душе») и от него к красоте («Поэтика») идет возрастание их абсолютной значимости.

В Новое время, начиная с И. Канта, иерархическое бытие этих идей отражает даже философскую и духовную эволюцию мыслителей. Кантовская триада [«Критика чистого разума» (истина) — 1781, «Критика практического разума» (добро) — 1788, «Критика способности суждения» (красота) — 1790] убедительно об этом свидетельствует. У Гегеля подобное восхождение к красоте также явно [«Наука логики» (истина) — 1812, «Энциклопедия философских знаний» (добро) — 1817, «Лекции по эстетике» (красота) — прочитаны в Гейдельберге в 1817—1819 гг. и в Берлине в 1929 г.]. В Новейшее время это убедительно продемонстрировал Д. Лукач [«Душа и форма» (истина) — 1910, «История и классовое сознание» (добро) — 1923, «Своеобразие эстетического» (красота) — 1963].

Иногда в данной триаде меняются местами ценности. Так, для Ф. Шеллинга («Философия и религия») и В. Соловьева («Оправдание добра») высшей ценностью является добро, и триада строится так: истина, красота, добро. Иногда проблема истины присутствует в снятом виде, выражаясь через добро.

В конфуцианстве с момента его возникновения для обозначения прекрасного существуют два иероглифа: мэй — прекрасная форма и шань — высокоморальное содержание. В ранней греческой античности возникает идея калокагатии (прекрасно-доброго), закрепленная Сократом в формуле о совершенном человеке: «прекрасным телом и душою».

Наиболее глубоко суть общечеловеческой культуры выражает, на наш взгляд, постулат Ф.М. Достоевского «Красота спасет мир». Красота спасет мир не в том смысле, что потрясет его своей формой, а в том, что человек, проникая в красоту, проникает в истину, в добро и тем спасется сам и спасет мир. Красота универсальна по своей природе, она интегрирует в себе все человеческие ценности. Вот почему истинный художник, совершенно выразивший красоту, раскрывает абсолютные идеальные ценности любой культуры. Совершенно можно выразить и антикрасоту (безобразное, низменное, ужасное), но как ее отторжение от ценностей и, следовательно, как опосредованное утверждение красоты.

Какие же духовно-предметные структуры позволяли художнику в традиционных культурах через их информационные системы раскрывать и утверждать абсолютные идеальные ценности и как дело обстоит сегодня? Рассмотрим некоторые из них.

1. Книга и компьютер

В повседневной жизни под книгой мы подразумеваем тот тиражируемый предмет нашей культуры, который возник в результате изобретения печатного станка в середине XV в., в результате революции в культуре, совершенной И. Гутенбергом, И. Федоровым, Ф. Скориной. Но в более широком смысле книгой можно считать любой феномен духовно-материальной культуры, который на основе тактильно-визуальной коммуникации передает человеку (посредством слова и вещи) знания и образы мира. В силу этого книгой являются и шумерские глиняные таблички, созданные в конце III тысячелетия до нашей эры, и берестяные грамоты русского средневековья, и рукописные фолианты средневековой европейской и мусульманской культуры.

Итак, в книге объединены визуальное (зрительное) восприятие слова и тактильное ощущение материального предмета, которые подчинены раскрытию идеальных ценностей: истины, добра и красоты. Поэтому книгу создает не только тот, кто ее пишет, но и тот, кто завершает ее превращение в идеальный феномен, — художник. Конечно, текст, создаваемый «автором книги, несет в себе идеальный смысл, но он становится книгой только тогда, когда к нему прикоснется рука художника. (Отсюда рукопись или текст, напечатанный на машинке или компьютером, — это не книга, а всего лишь документ.) Книга начинается с ее тактильного ощущения, с того момента, когда человек берет ее в руки. Путем выбора материала (глина шумерских табличек, береста русских грамот, бумага свитков и фолиантов), формата, объема, обложки художник решает ее судьбу, начиная превращать ее в произведение искусства. И тогда книгу молено, взяв в руки, погладить, почувствовать гармонию ее объема, твердость или упругость обложки и даже ощутить запах свежей типографской краски или веяние былых времен. Ее можно ласкать как любимое существо. Все это превращается в акт глубоко интимного духовного общения, создает предощущение духовного подъема, интеллектуального взлета и погружения в трансцендентальные сферы идеального или, говоря более прозаически, в содержание книги. Не меньшее значение в этом процессе имеет прикосновение к страницам при чтении или просмотре иллюстраций, оно создает естественный ритм проникновения в глубины текста, гармонизирует пространственно-временное бытие в нем.

В восточных культурах особое значение имеет ветхость свитка. Чем он старинней, тем более сакральный смысл приобретает прикосновение к нему, которое связывает человека с потоком духовной жизни, идущим из прошлого. Думается, шероховатость глины шумерских табличек и эластичность и шелковистость бересты славянских грамот также приносили человеческим рукам неизъяснимое ощущение прикосновения к чему-то священному и в то же время близкому душе.