***

С наступлением 1916 года в парламенте был спешно принят закон о всеобщей воинской повинности, и, к ужасу Кларри, их дом в Саммерхилле затребовали для размещения новобранцев.

— Вам не нужно столько места, — заявил Берти без всякого сочувствия. — А папа вряд ли поправится настолько, чтобы снова тут жить.

— Но это также и дом Уилла, — возразила Кларри, пораженная его грубостью.

— До конца войны Уиллу дом не понадобится, — сказал Берти. — А когда он демобилизуется, то сможет жить у нас.

— А как же я? — спросила Кларри.

— Над чайной есть квартира, — произнес Берти равнодушно. — Она достаточно просторная, и вам будет удобно жить недалеко от работы.

Рассердившись, Кларри решила встретиться с ответственным за реквизицию офицером, подозревая, что это Берти обратил его внимание на пустующий дом.

— Нас уверили, что вы проживаете там одна, — смущенно ответил ей офицер, — и что у вас во владении есть другие жилые помещения.

— Это дом моего мужа. Ему нужно будет куда-то вернуться, — настаивала Кларри. — Я готова отдать часть помещений, но не солдатам.

В конце концов они пришли к соглашению: помещения на первом этаже займут административные работники, а в мансарде поселятся две женщины.

Подавленность и тревоги Кларри усугубились к лету, когда распространились новости о наступлении на Сомме. Массированная атака германских войск собрала кровавую жатву, в считанные часы уничтожив целые полки.

Кларри сидела в чайной, вместе с другими склонившись над газетами. Она пыталась осмыслить полученную информацию. Масштаб массовых убийств не укладывался в ее сознании. Был убит двоюродный брат Долли, один из подчиненных Джеку разносчиков чая пропал без вести, а младшая дочь Айны в двадцать лет стала вдовой. Пока Кларри пыталась приободрить своих сотрудников и убедить Олив в том, что Джека, возможно, не призовут, ей принесли телеграмму.

Она взяла ее дрожащими пальцами и, прочтя, чуть не упала в обморок: Уилл вернулся в Англию. Ему дали увольнительную на неделю.

Он приехал в переполненном поезде, похудевший, бледный, но его улыбка вселяла радость в измученное сердце Кларри. Она хотела отвезти Уилла в чайную, чтобы накормить, но он изъявил желание сразу же поехать домой. По дороге Кларри объяснила ему, что теперь часть помещений отдана под армейские нужды, но его комната свободна.

Приехав, Уилл сразу же улегся в кровать и проспал до вечера. Кларри решила, что Берти может подождать один день, прежде чем его известят о приезде брата. После ванны она накормила Уилла скромным ужином, состоящим из ветчины и вареного картофеля, и рассказала обо всем, что произошло в его отсутствие. Но когда Кларри попыталась расспросить его о событиях в Галлиполи или о его пребывании в Египте, он только пожал плечами.

— Восемьдесят процентов солдатской жизни — смертельная скука, — сказал Уилл.

— А остальные двадцать? — спросила Кларри.

Он ответил не сразу.

— О них лучше вообще не вспоминать.

На следующий день Кларри договорилась встретиться с Уиллом в больнице, после того как она закончит работу в чайной, а он навестит Берти и Вэрити. Она застала его в небольшой палате, куда перевели Герберта. Уилл сидел рядом с отцом. Юноша поднял на нее взгляд, и Кларри увидела, как он потрясен жалким состоянием Герберта.

— Поговори с ним, — тихо попросила Кларри. — Его успокаивает звук голоса, даже если он и не понимает слов.

Уилл попытался завести разговор, но его обычная словоохотливость на этот раз его подвела. Кларри положила руку ему на плечо.

Они сидели в тишине, пока Уилл вдруг не запел «Скалы старого Тойнмаса», поначалу тихо, почти шепотом, а потом громче. Эту народную песню он выучил еще в школе и часто пел отрывки из нее, когда бывал дома.

Скалы старого Тойнмаса неприступны и круты,

Но милее их на свете ничего не сыщешь ты.

Слушая его приятный тенор, Кларри вспомнила времена, когда Уилл и Олив пели эту песню вместе в детской. Слезы защипали ей глаза, и к горлу подступил ком.

Где-то там за горизонтом, может, краше есть края,

Но свою любовь и счастье обрели здесь ты и я…

Кларри заметила, что Герберт сосредоточил взгляд на Уилле, как будто какая-то часть его сознания пыталась пробиться к воспоминаниям сквозь болезненный туман.

…здесь души моей отрада, Тойнмас — родина моя.

Когда Уилл допел песню до конца, Кларри попросила его спеть еще. Но он покачал головой, не в силах справиться с захлестнувшими его эмоциями.

Тогда Кларри затянула песню, которую часто слышала в чайной — «Красные паруса на закате». Ее пели Лекси с Эдной. Уилл подхватил. Затем они исполнили отрывки из всех песен, которые только смогли припомнить.

В конце концов дежурная просунула голову из-за приоткрытой двери и сообщила, что время посещения закончилось.

— Вы двое могли бы выступать с концертами, — пошутила она.

Склонившись над Гербертом, чтобы поцеловать его на прощание, Кларри не сомневалась, что он вспомнил, кто она.

— Правда, хорошо, что Уилл вернулся? — прошептала Кларри. — Завтра он снова придет.

Обернувшись на пороге, Кларри увидела, что Герберт все еще смотрит на нее. Она послала ему воздушный поцелуй и вышла. У нее на сердце было легко. Она не чувствовала себя так уже несколько месяцев.

Телефонный звонок разбудил Кларри от глубокого сна. Выбравшись из постели, она поспешила в гардеробную в чем была — в ночной рубашке. Звонили из больницы. Герберт умер во сне незадолго до рассвета.

Глава тридцать третья

Уиллу продлили отпуск, чтобы он смог присутствовать на похоронах отца. Кларри была благодарна ему за то, что он был рядом и поддерживал ее в эти дни, а также не позволил Берти командовать. Берти хотел устроить пышный обряд в кафедральном соборе, но Кларри настояла на том, чтобы отпевание прошло в церкви Джона Нокса, которую Герберт посещал почти всю свою жизнь.

Оставшись наедине с Уиллом, она высказала мнение о том, что Берти стремится произвести впечатление на Ландсдоунов. Кларри согласилась на то, чтобы были устроены поминки. Они должны были состояться в Танкервилле, потому что она не могла принять людей в своем частично реквизированном доме.

— В любом случае мне невыносима мысль о застолье, — сказала она Уиллу.

Кларри совершала все необходимые действия, связанные с панихидой и похоронами. Она была потрясена смертью Герберта. В глубине души Кларри знала, что ее мужу уже не суждено восстановить здоровье после второго инсульта, и все же ходила к нему в больницу день за днем несколько недель, находя успокоение в привычном распорядке и теша себя надеждой.

Она была тронута тем, сколько людей пришло, чтобы выразить ей соболезнования: друзья, клиенты ее мужа, прихожане из церкви и завсегдатаи чайной, которые относились к Герберту с глубоким почтением. Пришли поддержать ее и сотрудницы чайной, а также Олив с Джеком. Джонни ехал всю ночь из Эдинбурга, чтобы тоже присутствовать на похоронах. «Чайная Герберта» была закрыта на неделю в знак скорби и почтения к покойному.

Как только закончились похороны, Берти вызвал Кларри в свой офис, чтобы уладить дела с наследством.

— Нам нужно многое обсудить, — сказал он ей по телефону.

Но она решила не тратить последние драгоценные дни перед отъездом Уилла на нудные правовые вопросы. Уилла они тоже совершенно не интересовали.

— Предоставьте это Берти, — сказал он со скукой в голосе. — Он ничего так не любит, как разбираться в завещаниях.