Страница оставалась до сих пор чиста. Джессика размышляла над тем, насколько можно откровенничать в своем дневнике о семейных делах за прошедшие семнадцать месяцев. Несмотря на зависть и личные претензии к Толиверам, среди жителей Хоубаткера в целом бытовало мнение, что им надо отдать должное. После войны Толиверы стали еще более влиятельным семейством в городе, чем до нее. Ход событий доказал правоту взглядов Сайласа. Многие жалели, что вовремя не послушали его советов и не последовали примеру хозяина Сомерсета. Томаса, которого прежде критиковали за то, что он не отправился воевать на Юге, впоследствии превозносили за храбрость, проявленную при защите родного штата. Джессика стала легендой Хоубаткера только потому, что она была… Джессикой.
Сомерсет оказался одной из немногих плантаций Восточного Техаса, которые поднялись из «пепла» и, судя по всему, не собирались сдавать своих позиций. Сайласу удалось переправить в Англию большой груз хлопка до начала блокады. После войны за него заплатили несколько тысяч долларов. Томас очень удивился, когда узнал, что у его матери есть счет в бостонском банке. Собрав все деньги вместе, ее сын смог заменить подержанное оборудование, купить тягловый скот, сделать необходимый ремонт и заплатить бывшим рабам столько, что лишь очень немногие ушли с плантации. В этом году урожай выдался хорошим. Торговля хлопком с Севером и Европой возобновилась с удвоенной энергией.
Вернону исполнилось полтора года. Мальчик стал всеобщим любимцем. Своим присутствием он сомкнул края той бездны, которая образовалась в доме после смерти Сайласа. Временами, глядя на внука, Джессика ужасно сожалела о том, что мужу так и не удалось поближе с ним познакомиться. Бабушка беспокоилась, что, когда Вернон подрастет, напряжение в отношениях между родителями будет влиять на него самым негативным образом, но со временем Томас и Присцилла научились относиться друг к другу со зрелым пониманием и налетом учтивости, которые со стороны можно было принять за любовь. Некоторое время казалось, что Присциллу словно подменили. Она вела себя куда свободнее и оживленнее, чем прежде, и выглядела по-настоящему счастливой женщиной. У Джессики не было доказательств того, что в перемене, происшедшей с Присциллой, повинен майор Дункан, но первые изменения появились, когда невестка приступила к преподаванию в новой школе. Женщина просто расцвела. Джессика не думала, что эйфория, в которую впала Присцилла, имеет хоть какое-то отношение к обучению непоседливых, вечно хихикающих, немытых негритят в душной классной комнате. Свекровь догадывалась об источнике взрывного смеха, сверкающих глаз и легкой походки по вечерам, когда Присцилла и Томас собирались вместе.
Джессика никому и словом не обмолвилась о своих подозрениях. Она могла только надеяться на то, что невестка будет вести себя осмотрительно, а Томас и по-прежнему останется в неведении относительно причин ее веселости. Постепенно молодая женщина преодолела застенчивость, нерешительность и настороженность, которые после замужества только усилились в ее характере. Джессика считала, что прежде в этих особенностях ее поведения был повинен в первую очередь сам Томас. К счастью, сын ничего не замечал.
— Учительство — твое призвание, — говорил он Присцилле.
Джессика наблюдала рост его интереса к жене. Томас начал раньше приезжать домой с плантации. Сначала мать боялась, что сын что-то заподозрил, но оказалось, что он просто хочет больше времени проводить вместе с женой и сыном. Джессика находила предлоги, чтобы после ужина пораньше пойти к себе, оставив Томаса наедине с Присциллой и ребенком.
Отношения между супругами улучшились. Однажды утром, спустившись к завтраку, Джессика обнаружила, что в столовой никого нет.
— А где мои сын и невестка? — спросила она у Петунии.
— Они еще не поднялись с кровати, — застенчиво улыбаясь, ответила та. — За ребенком я приглядела.
Спустя два месяца после начала занятий в школе почти одновременно произошли три события. Джессика не знала, взаимосвязаны ли они. Школа сгорела до основания. Никого этот поджог, впрочем, не удивил, так как в городе насчет нововведения велись ожесточенные споры. Многие находили существование школы для «черномазых» оскорбительным для граждан Хоубаткера. На этом учительская карьера Присциллы окончилась. Вскоре после этого майор Дункан попросил и получил перевод, а невестка объявила о своей беременности.
Глава 70
— Мама! Она похожа на тебя как две капли воды, — сказал Томас, протягивая сверточек Джессике.
Бабушка впервые взглянула на внучку. Из ее груди вырвался возглас:
— Ой! Боже мой!
Из глубин розового одеяльца на нее смотрело покрасневшее личико Регины Елизаветы Толивер.
— Ну же, ну же, — Томас суетился вокруг с видом отца, очень гордого за свое новорожденное дитя. — Я знаю, что тебе никогда не нравились светлая кожа, веснушки и рыжие волосы, но нам с папой они казались очень милыми. Я полюблю моего маленького ангелочка.
Томас коснулся губами лба девочки.
— Надеюсь, что без веснушек обойдется, — сказала Джессика.
Впрочем, учитывая, кем был отец девочки, на подобное рассчитывать не приходилось.
Томас улыбнулся двухлетнему сынишке, который стоял, держась за ногу отца. Ребенок поднял лицо вверх. На нем читалось любопытство. Почему этот сверток так заинтересовал папу? В библиотеке никого больше не было. Вудворды остались наверху, вместе с дочерью. Вскоре придет мать Присциллы и заберет ребенка обратно. Девочку надо будет кормить.
— Ладно, — произнес Томас, — теперь твоя очередь, Вернон. Давай присядем. Я представлю тебя твоей маленькой сестренке.
Джессика наблюдала за тем, как ее высокий сын садится на стул для того, чтобы малыш смог получше разглядеть первую представительницу прекрасного пола в семействе Толиверов за последние двадцать лет. Джессику удивило то, что Томас обрадовался, когда узнал, что у него родилась девочка, а не сын. Ранее он выражал надежду, что родится мальчик, и у Вернона появится товарищ по играм. Томас не скрывал, что хочет, чтобы у сына было много братьев. После смерти Джошуа он, будучи еще ребенком, тяготился своим одиночеством и спрашивал: «Когда же у меня будет еще один братик, как у моих друзей?» Потом он вырос и уже не лез к родителям с расспросами.
— Двадцать лет, — повторила за мужем Присцилла, когда тот рассказал ей малоизвестный факт из семейной истории Толиверов. — Двадцать лет — это целое поколение.
— Ты достигла того, чего не смогла достичь ни одна женщина в семье за все эти годы, — с любовью промокая пот со лба жены, сказал Томас.
— Ты не разочарован? — спросила Присцилла.
Она лежала, измученная продолжавшимися три часа родами. Держалась она на удивление стойко, с завидным самообладанием. Принимать роды позвали конкурента доктора Вудворда. После того, как все благополучно закончилось, врач сказал отцу Присциллы, что никогда не видел роженицы, действующей настолько в согласии с Матерью Природой. «Она очень хочет этого ребенка», — сказал тогда врач.
— Нет, я не разочарован, — мягким голосом ответил муж. — Извини, что позволил во мне засомневаться.
— Ты очень хотел сына.
— Мне хотелось еще одного ребенка. Видя, что вокруг родятся одни только мальчики, я и надеяться не смел, что ты родишь мне девочку.
— Ты не в обиде, что… она не похожа на нас? — спросила Присцилла.
— Ни в коем случае. Она похожа на мамину родню.
— Я очень рада.
Джессика слушала этот разговор, стоя в углу комнаты. Место у изголовья роженицы, лежащей на кровати, в которой прежде спали она и Сайлас, Джессика уступила матери Присциллы. Свекровь задавала себе вопрос: какая разница, кем является отец девочки? И может ли происхождение ребенка помешать полюбить его?
Джессика подозревала, что если Томас хотя бы заподозрит о том, что девочка — не Толивер, то бед не оберешься. Пока что сын ни о чем не догадывался. Сильное притяжение, существовавшее между Присциллой и майором Дунканом, кажется, осталось для него незамеченным. Даже смена настроения жены после отъезда майора из Хоубаткера не вызвала у Томаса ни тени подозрения. Он винил во всем поджог школы.