Джессика надеялась, что память о дне, когда ее сын прочел прокламацию их рабам, никогда не потускнеет. Со всей плантации негры собрались на похороны. Море черных лиц. На многих видны были слезы. Последние комья земли упали на могилу. Цветы положили у могильного камня. День выдался снисходительно прохладным. Вершину холма обдувал легкий ветерок. Солнце закрывали облачка.

— Тишина, — распорядился Томас, поднимая руку и повышая голос. — Я сейчас прочту вам кое-что важное.

Все речи смолкли. Все лица повернулись в его сторону.

Томас зачитал вслух приказ № 3:

Довожу до сведения жителей Техаса, что в соответствии с прокламацией, разосланной Исполнительным офисом Президента США, все рабы отпускаются на волю. Это подразумевает полное равенство в личных правах и правах на собственность между бывшими хозяевами и рабами. Теперь их отношения могут рассматриваться лишь в категории отношений работодателя и наемного работника. Освобожденным настоятельно рекомендуется, сохраняя спокойствие, оставаться жить и работать по найму на прежних местах. Их необходимо уведомить о том, что им не следует собираться у военных гарнизонов. Праздность в любой ее форме приветствоваться не будет.

Рабы переглянулись. Толпа зашевелилась. Раздались взволнованные возгласы.

Джаспер и его сыновья стояли поблизости. Они уже знали содержание зачитанного.

— И что это значит? — спросил кто-то.

— Это значит, что ты свободен, — ответил Джаспер.

— Мистер Томас больше не мой хозяин?

— Он станет твоим работодателем, если ты останешься жить на плантации.

Большинство остались. Томас даже извлек выгоду из контрактов, которые агент бюро по вопросам бывших невольников подготовил для юридического оформления новых отношений между бывшим хозяином и его освобожденными рабами. К концу месяца весь Сомерсет был поделен на участки по пятьдесят акров, которые сдавались в аренду негритянским семьям. Впоследствии эту систему земледелия назвали хозяйствованием на арендуемой земле. И снова Толиверы оказались в авангарде необратимых перемен. Смена статусов — хозяин стал работодателем, а рабы превратились в наемных работников — в Сомерсете оказалась относительно безболезненной.

Не то чтобы Толиверов не критиковали. Большинство плантаторов хотели повременить с объявлением свободы, пока урожай хлопчатника не собран, но поспешность Томаса разрушила все их надежды. Весть передавалась от поля к полю, и негры уходили сотнями, бросая свои мотыги прямо под ноги.

— Джессика, вы, должно быть, сейчас ужасно собой довольны, — заявил Лоример Дэвис.

— Со времени смерти Сайласа прошло совсем немного времени, — ответила женщина.

— Вы прекрасно понимаете, что я говорю об освобождении рабов.

— А-а-а… Я всегда довольна, когда справедливость берет верх.

Рабы Лоримера оставили хлопок сохнуть несобранным в поле. Никакие посулы и обещания о лучшем обращении не заставили их вернуться к работе. Без рабочих рук плантация Дэвиса, как и многие другие в округе, находилась на грани разорения.

За солдатами генерала Грейнджера последовали еще пятьдесят тысяч солдат федеральной армии. Они расквартировались в городах Техаса и стали выполнять пункты закона о военном положении, принятого Конгрессом США в отношении «завоеванных провинций» Конфедерации. Оккупация стала первой фазой процесса, который вожди Конгресса официально именовали «реконструкцией». Офицеры армии победителей должны были заменить собою гражданские власти на местах, организовать защиту чернокожих от преследований и обеспечить безопасность агентов бюро по вопросам бывших невольников — организации, созданной правительством США для помощи бывшим рабам, получившим свободу. Жители Техаса, чья кровь пролилась ради того, чтобы нога чужака не ступила на их землю, ужасно разгневались и с замиранием сердца ждали, чем обернется эта «оккупация».

Стоял жаркий день в самом начале июля. Хьюстон-авеню плавилась от зноя. Сонную тишину нарушило цоканье конских копыт по мощенной кирпичом улице. Джессика в то время находилась наверху и с замиранием сердца складывала одежду Сайласа в мешок из-под хлопка. За исключением слуг, никого больше в доме не было. Томас, как обычно в это время, поехал на плантацию. Невестка вместе с маленьким Верноном отправилась навестить свою мать. Джессика замерла, так и не сложив рубашку Сайласа. Она сразу же догадалась, что это «оккупация», которой все ждали и боялись. До Хоубаткера уже долетели вести, что солдаты движутся в их сторону. Жители прятали свои ценные вещи. Из городов, в которых уже расквартировались северяне, доходили сведения о том, что солдаты становятся на постой в частных домах. Ходили слухи, что янки собираются встать лагерем на Хьюстон-авеню, а командный состав займет особняки горожан.

Послышался топот ног на лестнице. По дому разнесся звон дверного колокольчика. Дверь в комнату с грохотом распахнулась. Петуния не потрудилась предварительно в нее постучать.

— Миссис Джессика! На крыльце — солдаты федерации!

Хозяйка спокойно завершила складывать рубашку покойного мужа.

— Хорошо, Петуния, я спущусь и узнаю, что им нужно.

Пока Джессика спускалась по ступенькам лестницы, она старалась, но не могла унять сильного сердцебиения в груди. Она была наслышана о насилии со стороны оккупационных войск. В Гонсалесе несколько солдат-северян обиделись на слова некоего врача, за ноги вытащили того на улицу и пристрелили. Бывали случаи мародерства в домах и лавках. Изымалось личное имущество. Наносился вред частной собственности. К женщинам приставали. Джессика еще несколько месяцев назад спрятала заряженный пистолет в нижний ящик своего гардероба.

Сквозь верхнюю фрамугу окна, имеющую веероподобное членение стекол, женщина увидела верх форменной шляпы офицера-северянина и еще несколько шляп военного образца. Она отперла дверь.

— Добрый день! Что вам угодно?

Офицер был высок, на вид чуть старше тридцати лет. Он как раз стряхивал дорожную пыль, покрывавшую темно-синий, украшенный золотым шитьем мундир. Если бы не форма, впрочем, его почти мальчишеский внешний вид вызвал бы у женщины скорее симпатию. Джессика вообще испытывала симпатию к людям, чьи волосы были одного цвета с ее собственными. Что касается майора, то его огненно-рыжие волосы, светлая кожа и веснушки отнюдь не производили гротескного впечатления. Мужчина обладал правильными чертами лица и белыми, ровными зубами.

При виде женщины он тронул поля своей шляпы и слегка поклонился.

— Майор Эндрю Дункан, мадам! Извините за вторжение и мой несколько запыленный вид. Могу я войти?

— А я могу вам помешать?

— Боюсь, что нет.

Джессика многозначительно посмотрела на офицерские сапоги. Майор улыбнулся и принялся вытирать их о циновку, расстеленную на крыльце.

— Так лучше?

Джессика посторонилась. Майор знáком приказал своим людям оставаться снаружи, а затем вошел через распахнутую дверь. С собой он принес запах мужчины, который дни напролет проводит в седле. Взгляд офицера пробежал по великолепному, увешанному зеркалами фойе и остановился на портрете герцога Сомерсета.

— Так же красиво, как мне и описывали, — произнес он.

Глаза Джессики сузились.

— Кто описывал? — спросила она.

— Мой двоюродный брат, — ответил майор, — Гай Хендли. Уверен, что вы его помните.

Глава 67

— Гай, — повторила за ним Джессика. — Да, я его не забыла.

— Я приезжал сюда несколько лет назад, хотел попытаться завербовать вас в разведчицы на случай войны, но ваша служанка сказала, что вас нет дома. Тогда, я помню, тут шла генеральная стирка.

Джессика задумалась и вспомнила, хотя и неясно, о том, как Стефани Дэвис сделала однажды весьма колючее замечание насчет незнакомца, который якобы крадучись вышел из калитки позади дома Толиверов. Стефани прозрачно намекала, что это был, скорее всего, аболиционист, намеревающийся вовлечь хозяйку в какую-то противоправную деятельность. Джессика некоторое время после этого часто думала о словах Стефани. Как теперь выяснилось, миссис Дэвис в тот раз была права.