- Так то было там, - смутившись, и от этого покраснев, проговорила Мотя. Дуся глянула на нее, поджала губы, хмыкнула тихонько, а потом звонко и весело засмеялась.

- И чего смешного нашла, ну чего? - допытывалась Мотя и не дождавшись ответа, сама залилась смехом.

На них с недоумением смотрели и слегка улыбались девчонки.

- Вы хотя бы нам сказали над чем смеетесь, - спросила Оля. - И мы бы посмеялись.

- Смешинка в рот с огурцом попала, - произнесла Вера, поглядывая то на одну, то на другую. А те, ползая по соломе на четвереньках, продолжали корчиться от смеха.

- Это не к добру вы расходились! - заметила Полина, поглядывая на них. - Хватит вам смеяться! Ешьте... А то не успеете поужинать. Вон, дядя Степа уже поднялся, сейчас заведет молотилку...

- Бывает же... Ни с чего разберет смех, не остановишься, - бросив смеяться, говорила Дуся, вытирая платочком покрасневшие глаза.

- Вот с чего ты смеялась? - спросила у Дуси Полина, с явно выраженным недоумением не лице. - Что ты нашла тут смешного?

Ты только б видела, какое выражение было у Моти, когда она спросила меня про огурец, - ответила Дуся Полине. - Рассказать об этом нельзя, это надо видеть. Такое.., такое, - и она снова засмеялась, но смех у нее на этот раз получился вымученным, не таким заразительным, как в первый раз.

- Что-то не видно председателя? - сказала Moтя с полным ртом, набитым смесью картошки, огурца и хлеба.

- А зачем он тебе понадобился? - спросила ее Дуся, взглянув на подругу.

- Как зачем? - попыталась подшутить над подругой Вера. - Ночь подходит. Как же она будет ее коротать без председателя.

- Неостроумно! - взглянув косо на Веру, отрезала ей Мотя. - Мне интересно знать, - отвечала она на вопрос Дуси, - что ему сказали в райкоме по поводу нашего предложения. А тебе все хаханьки! - это уже в адрес Веры.

- Чтобы бы там не решили, - проглотив еду, сказала Дуся, а мы уже работаем по своему методу.

- Как это работаем по своему методу? - спросила с удивлением ее Вера.

- Вы что, девчонки, и в самом деле не чувствуете нашего метода в работе? - спросила их Дуся, посмотрев на каждую.

- По тупости ума не доходит, - произнесла Мотя, глядя на Дусю. По выражению лиц остальных подруг Дуся поняла, что никто из них тоже не догадывается.

- Ты, наконец, можешь объяснить нам толком? - набросилась на нее Мотя. - А то крутишь вокруг да около. Провели бы так как я предлагала и дело с концом. Без всякой там выдумки.

- Пора бы и самим догадаться, - не обращая на резкий тон Моти, говорила спокойно Дуся. - Но раз не догадываетесь, то слушайте и мотайте на ус.

- Что ж и послушаем, если есть что слушать, - не без иронии сказала Вера.

- Вот подумайте, - начала Дуся. - Стоять у барабана - самая тяжелая работа на обмолоте зерна. Носить, складывать солому, подвозить и подавать снопы - работа не такая уж трудная: устал - отдохни минут пять и снова продолжай работать, а стоять у барабана, ох, как тяжело. Там не отдохнешь. На себе уж испытали. Там ты связана невидимой ниточкой с машиной: она работает без перерыва, и ты обязана поспевать за ней.

- Что ты нам, как профессорша, читаешь лекцию о теории рабочей силы человека и машины! - недослушав Дусю до конца, перебила Вера. - Ты нам суть изложи, да покороче, а то вон тракторист собирается трактор заводить.

- Вот почему председатель выделил нам времени по четыре часа стоять у барабана, а остальные часы работать на другом участке.

- Ну и что из этого? - спросила, все еще не догадываясь, Мотя.

- А то, что мы работаем по пять часов, вместо четырех, - сказала Дуся, удивляясь непонятливости подруги. Один час от каждой из нас идет в нашу общую копилку.

- Как это так? - теперь задала вопрос Оля.

- Объясню проще, - повторила Дуся, начиная выходить из равновесия от непонятливости подруг. - Председатель сказал, что молотилка будет работать все двадцать четыре часа в сутки: от и до. Если, конечно, не обломается. Теперь считай: двадцать четыре часа разделить на шесть человек - по четыре, а нас не шесть человек, а пять, значит, шестой и будет покойница Рая. Понятно теперь вам, мои дорогие тупицы, - произнесла Дуся, снисходительно улыбаясь, и окидывая повеселевшими глазами своих подруг.

- По-нят-но, наша ум-ни-ца! - сказала, растягивая слова, Мотя.

- Понятно! - повторили остальные девчонки за ней.

- Наша с вами, задача, - продолжала Дуся, - добиться, чтобы председатель нашу затею не пустил на самотек, а отнесся серьезно. А там, смотри, и район поддержит, а не поддержит и ладно, сами разберемся, примем Мотин вариант.

От села, по проселочной дороге, катилась знакомая линейка. Лошадь шла крупной рысью, оставляя позади длинный хвост пыли.

Председатель, а это был он, пронесся мимо скирды, не сдерживая коня, и только у самой молотилки круто осадил и, окинув взором наполовину обмолоченный скирд, женщин, сидящих кучками на примятой соломе в разных местах, встал на подножку линейки.

Глаза его сверкали восторгом, а лицо озарила счастливая улыбка.

- Товарищи! - прозвучал его зычный голос, - я привез вам очень приятную новость!

Все повернули в его сторону лица, но еще не сознавая, что кроется в его словах, и, что надо делать им, смотрели молча на председателя.

- Я прошу вас всех подойти ближе ко мне, - громко сказал он, доставая газету из кармана.

Женщины зашевелились, поднимаясь со своих мест, одергивая юбки и поправляя платки на головах, направились к линейке.

Повариха поспешила убрать остатки еды с дороги женщин и отошла к бричке бригадира. Машинист с трактористом тут же стояли у молотилки.

Пришли женщины и подростки от скирды, где они укладывали обмолоченную солому.

Председатель подождал, когда соберутся все и начал говорить: "Товарищи женщины, - говорил он, потрясая над головой свернутой газетой. - В результате длительных оборонительных боев на Курско-Харьковском направлении, измотав значительные силы противника, наши войска сегодня утром перешли в решительное наступление. Противник, неся значительные потери в живой силе и технике, отступает по всему фронту".

Затем он развернул газету и стал перечислять сколько взято в плен гитлеровцев, сколько убитых осталось на Белгородской земле, сколько подбито танков, орудий и другой военной техники противника.

- Ура, товарищи! - кончив читать, прокричал он и стал спускаться с линейки. Его окружили со всех сторон. Молодежь кричала «ура», прыгала на месте, махала платками. Пожилые женщины что-то шептали, шевеля губами, у многих на глазах слезы. Кто-то плакал, кто-то кричал "ура", потом обнимались и целовались друг с другом.

Ликованию не было конца.

Наконец пришел долгожданный день, которого так ждали люди этого небольшого лесо-степного села, жившие все эти месяцы с постоянной тревогой, и думали, не вернется ли снова к ним всеми проклятый супостат.

- Ну что, порадовались, отдохнули? - обратился Максим Федорович к женщинам, пряча газету в карман. - Теперь за работу! После такой победы наших войск под Прохоровкой и Белгородом мы должны работать с удвоенной энергией, чтобы отправить больше хлеба из нового урожая нашей доблестной армии. Чтобы она знала, что мы здесь, в тылу, не сидим, сложа руки, а добываем хлеб и другие продукты для ее храбрых солдат. Пусть идут дальше - на запад, а мы их не подведем. Заводи! - крикнул он трактористу, обернувшись к нему.

Тракторист, как бы ожидал сигнала и, покрутив рукояткой, завел трактор. Женщины заспешили к своим местам.

Вера стала у барабана - подошла ее очередь. В воздухе, нарушая вечернюю тишину, повис трескуче стреляющий шум тракторного двигателя. И снова закипела работа.

Председатель прошелся вокруг необмолоченной скирды, поговорил с некоторыми женщинами, подошел к машинисту, взял у него защитные очки, вскочил на мостик молотилки и встал рядом с Верой. Постоял несколько минут, наблюдая за работой барабана, и что-то стал говорить Вере. Та, видать, не соглашалась с ним. Тогда он оттеснил ее в сторону, и сам стал подавать развязанные снопы в барабан. Барабан взвыл от чрезмерной нагрузки и остановился.