В это время, в наступившей тишине, послышалось громкое всхлипывание. Мотя повернулась на этот звук и увидела, как Вера, уткнувшись в подушку, тихо плакала.

- Вера, что с тобой? - в недоумении спросила ее Мотя.

Все, кто в был амбаре, побросав свои занятия, смотрели молча на плачущую Веру.

- Что с нею случилось? - обращаясь к Моте, спросила Оля.

- Не знаю, - ответила Мотя, пожав плечами.

- Что случилось, Вера? - повторила Мотя, подойдя к ней.

Вера, еще громче зарыдав, истерически замолотила руками по подушке. - Не могу! Я так больше не могу! - начала кричать она, размазывая слезы по щекам.

- Верунчик, да что случилось с тобой? - с тревогой в голосе спрашивала Мотя. Подошла Оля. Другие девчонки. Начали расспрашивать ее, пытаясь добиться признания, но Вера в ответ на их вопросы еще громче разрыдалась, уткнувшись в подушку.

Тело ее от очередного приступа вздрагивало. Девушки смотрели на нее с недоумением: одни осуждающе, как на очередное притворство; другие с жалостью и вот-вот готовы расплакаться сами.

- Да в конце концов, ты можешь нам объяснить свои слезы? уже с возмущением спросила ее Мотя. - Так и будешь реветь целый день, не объяснив нам причину.

- Пусть выплачется, ей легче станет, - посоветовала Оля. - Я сама по себе знаю.

- Да что-то я ни разу не видела, чтобы ты так ревела, - посмотрев на Олю, сказала Мотя. - А эта ревет, как белуга, и без всякой причины.

- Я так больше не могу! Все к черту! - вдруг закричала Вера и, приподнявшись, села на постель, и стала протирать руками глаза.

- Что ты не можешь? - не скрывая своего раздражения, спросила ее Мотя. - Ты можешь по-человечески, в конце концов, по-русски, объяснить нам чего ревешь?

- Так жить! Это каторга, а не жизнь! - вызывающе, истерически выкрикивала она. Как будто бы девушки, стоявшие перед нею, были в чем-то виноваты. - Ходишь вечно полуголодная, вкалываешь от восхода до захода солнца, даже выходных не дают, - приподнявшись на локте, бросала она тяжелые слова в душу своим подругам.

- Больше я так не могу, сбегу я отсюда. Даже помыться по-человечески негде.

- А куда же ты сбежишь? - иронически спросила ее Мотя.

- Домой!

- Значит, под бочок матери, вернее на ее шею? И что же ты матери скажешь? Здравствуйте, дорогая мамочка, я дезертир трудового фронта, явилась собственной персоной, прошу непутевое твое дитя любить и жаловать, - с сарказмом в голосе говорила Мотя. - Я у тебя дочь уже взрослая, а работать ты меня не научила, так прошу, дорогая мамочка, корми и одевай меня и не пеняй на меня, что я сбежала от непосильного труда. - Не срами людей с тобой работающих да и себя! Что люди подумают о тебе...

Вошла Дуся приглашать девчонок на завтрак и видит, что Вера, опершись на локоть, с поникшей головой, уставилась неподвижными глазами в подушку, а рядом с нею стоят полукругом девушки.

«Не заболела ли Вера,» - подумала она, подходя к ним, затем спросила: Что случилось?

- Да вот, посмотри на будущего дезертира трудового фронта! Говорит, уйду со стройки, не может ее величество трудиться в таких условиях. Подавай, говорит, трехразовое питание и каждый день баню, чтобы она после работы могла свое нежное тело помыть. Может, ей массажиста наймем? Ха-ха!

- Да в чем дело? - повторно спросила Дуся, не поняв сарказма Моти.

- Да вот проснулась и стала плакать, - стала рассказывать Оля. - Мы пытались выяснить, в чем дело, а она кричит: "Не могу я больше так жить, уеду домой!" - Уговоры не помогают. Ну, Мотя ее и отругала.

- Понятно, - сказала Дуся. Идите завтракать, а то на работу опоздаете, а мы тут потолкуем с нею.

- А ты как же? - спросила ее Оля.

- Оставьте нам, мы потом.

Когда девчонки вышли, Дуся подсела к Вере на постель и, посмотрев пристально на нее, сжавшуюсь в комок, спросила: "Верочка, ну что с тобой?"

Дуся понимала, что на Веру, у которой нервы сейчас натянуты до предела, грубое слово в данное время может повлиять отрицательно: она замкнется, уйдет в себя и тогда из нее ничего не вытянешь. Поэтому она решила в разговоре с Верой применить ласку. На ласковое отношение люди всегда отвечают размягчением души и охотнее идут на откровенность, особенно с близким человеком. А Дуся была ее подруга, с которой они росли вместе с самого детства.

- Ты говоришь, тяжело, - начала она. - А мне думаешь, легко, а девчонкам, а тем солдатам, которые в окопах сейчас сидят? Легко ли им? Да что там отдельным людям, всему нашему народу, ох, как нелегко живется. Вот разобьют фашистов, тогда и заживем.

Вера молчала. Но видать немного отошла.

- Ты, Вера, должна понять, - продолжала говорить Дуся. Нам осталась помучиться всего каких-нибудь две недели. Кончится стройка, и всех распустят по домам. И мы с тобой с чистой совестью вернемся к родителям, и никто нас за это не упрекнет. А то получится как: все время работали хорошо, почти первое место заняли, а в конце разбежались по домам. Ты понимаешь, на что ты идешь? Себя подведешь и весь отряд. Да что там отряд, всю колонну.

- Дуся, милая, - отозвалась Вера. - Пойми у меня сил уже нет... Я вся издергалась. Желудок гложет каждый день. Я дошла до того, что оказалась воровкой. Какой позор.

- Что ты еще мелешь? - повысила голос Дуся.

- Да, да, воровкой!

- Какой еще воровкой?

- Обыкновенной...

- Постой, постой... Что-то я тебя не пойму!

- Кусочек сала я съела, - призналась Вера.

- Ты...

- Я. Кто же я, не воровка? Ох, Дуся, Дуся до чего я дошла? - и она, уткнувшись в подушку, снова горько разрыдалась.

- Ну брось, успокойся, - поглаживая ее по голове, успокаивала Дуся. - С кем в трудную минуту срыва не бывает. Ничего, это не страшно. Этот поступок еще не говорит, что ты воровка.

- Дуся, ты меня прости за мою слабость, - прерывая рыдания, говорила она. - Простишь?

- Считай, что ничего не было, - с душевностью в голосе произнесла Дуся. - Успокойся, моя ты хорошая, и пойдем завтракать. А то и так мы заговорились. Договорим вечером.

Вера поднялась с неохотой и поплелась к двери. Затем обернулась и произнесла просящим голосом: "Дуся, я тебя очень прошу, не говори о съеденном мною сале никому. Очень прошу...

- Хорошо, хорошо, - поспешила успокоить ее Дуся. - Никому...

Когда Вера ушла, Дуся все еще сидела на постели подруги, задумалась. «Что делать мне? - тревожно думала она. - Как поступить с подругой? Рассказать девчонкам? Ославить ее на всю жизнь? Это будет с моей стороны жестоко. И кусочек сала того не стоит. Но зачем я убеждаю себя в этом? Почему мне не поступить по справедливости? Сделал поступок - отвечай! Но ведь она открылась передо мной всей душой, покаялась, а я хочу предать ее? - мучительно думала Дуся. Эх, Вера, Вера...»

Лицо подруги, каким она его видела минут пять тому назад, снова встало перед Дусей. Зареванное, с красными глазами, полными слез, которые стекали ручьями по веснушчатым щекам. В них были отчаяние и растерянность. Дусе снова стало жалко ее.

- Никому я об этом случае не расскажу, - решила она.

В это время скрипнула дверь, и в "ночлежку" зашла Мотя. - Ты знаешь, что выкинула наша Вера? подходя к Дусе, сказала Мотя.

- Нет, а что такое? - спросила Дуся, догадываясь о чем пойдет речь.

- Призналась всему честному народу, что она съела сало, - ответила Мотя. Оправдывая свой поступок пробудившимся вдруг голодом. Какова, а? Как будто мы все ходим сытые и нам жрать не хочется. Я такого поступка от нее не ожидала. Последнее взять у своих же подруг.

- Не осуждай ее так строго за это, - попросила подругу Дуся. - Значит, она действительно была слишком голодна, раз решилась на такой шаг. У людей, постоянно недоедающих к утру развивается волчий аппетит, правда, не у всех. Может она, как раз и относится к сорту таких людей.

- А я, как ты считаешь, сыта? - раздраженно спросила Мотя. - Особенно заметно после работы, желудок ноет, ноет.. Просит что-то забросить в него, а этого что-то как раз и нет. Ходишь и терпишь - терпишь и ходишь.