Он посмотрел в сторону мужчин, - они продолжали сидеть в той же позе, как и раньше.

Их изможденность и унылый вид приводил его в отчаяние.

"Эй! Мужики! - снова крикнул он, - заберите свой завтрак, а то и этого не получите. Да проваливайте отсюда, а то скоро председатель по этой дороге будет ехать, он вас уж, наверняка, не отпустит, он у нас принципиальный и чикаться с вами не будет", - соврал Вася.

Один из мужчин, что поплотнее, поднял голову и посмотрел в сторону Васи, а затем с трудом поднялся и пошел нетвердой походкой к месту, где была оставлена еда. Вася на несколько метров отъехал от продуктов и стал наблюдать за ним.

Мужчина подошел к тому месту, где Вася оставил продукты, нагнулся, взял бутылку и, запрокинув голову отпил молока, захватив остальные и хлеб и хотел уходить, но потоптавшись на месте повернулся к Васе и сказал: "Эй, парень, я вижу, ты по натуре добрый, дай еще что-нибудь. Для троих голодных мужиков это капля в море. Мы уже третьи сутки во рту ничего не держали".

- Нету для вас у меня ничего, последнее вам отдал, теперь целый день сам буду голодным, - ответил ему Вася, продолжая зорко наблюдать за ним.

- Ну, что ж и на этом спасибо, - поблагодарил его мужчина.

- А откуда вы тут взялись? - спросил Вася. - Вы кто? Дезертиры или бывшие полицаи? - наивно спросил Вася.

- А какая тебе разница, кто мы? - повернувшись, ответил он. - Божьи человеки, - и пошел нетвердым шагом к своим товарищам.

- Эй, мужик! - крикнул Вася ему вдогонку. - Бутылки оставьте, где я сказал, а то мне за них отчитаться надо. Посуды сейчас, сами знаете, днем с огнем не найдешь.

- Хорошо, оставим, - не оборачиваясь, пообещал мужчина.

Всю дорогу до Оскольца не покидали его голову мысли о мужчинах, так внезапно появившихся на его пути. Кто они, так он и не понял, но твердо знал: раз скрываются, значит, нарушили закон. «Некуда им деться, обязательно придут с повинной,» - думал он, успокаивая себя.

22

Когда Вася ехал по раннему еще прохладному полю, полный достоинства и гордости за оказанное ему доверие, в конце его пути начали просыпаться девчонки.

Раньше всех проснулась Дуся, намереваясь сварить простенький пшенный суп. Продукты подходили к концу, осталось на два-три супа пшена и несколько десятков старых, сморщенных, как у столетней старухи лицо, картофелин.

Засыпав в бурлящий кипяток пшено, она принялась чистить картошку. В это время открылась дверь амбара, и на пороге показалась заспанная, с взлохмаченными волосами Мотя. Сладко зевая и потягиваясь, она направилась к Дусе.

- Что-то ты, подруга, сегодня так рано поднялась? - подходя к Дусе и все еще зевая, спросила она. На ней была простая холстинная рубашка чуть выше колен, открывшая загорелые красивые и стройные ножки. Небольшая упругая девичья грудь угадывалась за грубой материей полотна. Дуся, не отвечая на вопрос, молча смотрела на подругу и откровенно любовалась ею.

- Что ты так уставилась на меня? - не дождавшись ответа, спросила Мотя.

- Смотрю я на тебя, Мотя, и думаю, какая ты красивая. Я, девка, и то в тебя влюбилась. Куда только парни смотрят.

- Ты вечно что-нибудь придумаешь, - смутившись от внезапной похвалы подруги, сказала Мотя, а парням, может быть, и приглянулась бы, да их нету. Все наши парни на фронте. И запела:

... Наши парни на войне,

С немцами сражаются.

А мы девочки в тылу,

Ударницы считаемся...

- Ну да ладно, - махнула она рукой, - пойду собираться. - И, глубоко вздохнув, направилась к амбару, ступая босыми ногами по холодной утренней траве.

Дуся молча смотрела ей вслед, разрезая картошку на мелкие дольки.

- Тебе, может, помочь? - обернувшись к ней, спросила Мотя.

- Да нет, я сама управлюсь.

Закончив с картошкой, она взяла ложку и стала помешивать пшено. Убедившись в том, что оно почти разварилось, добавила туда картошки. Как только суп снова закипел, она разгребла под чугунком угли, чтобы уменьшить под ним жар, и направилась в амбар за салом. Она знала, что сала осталось всего граммов пятьдесят, не более и решила разрезать на два кусочка. Один использует на зажарку сегодня, а другой оставит на завтра.

Когда она зашла в амбар, девчонки уже все проснулись: одни лежали на своих скомканных за ночь постелях, другие уже одевались, причесывались, заправляли постели.

Одна Полина, прогулявшая ночью со своим Сашей допоздна, не смотря на шум, спала.

- А что вы Полину не будите? - спросила Дуся, конкретно ни к кому не обращаясь. - Завтрак готов, да и на работу скоро уж идти.

- Пусть минутку лишнюю поспит, - ответила за всех Оля. - Она, считай, на рассвете пришла.

- Когда бы ни пришла, а на работу явиться все равно надо вовремя, -начальственным голосом ответила ей Дуся. - Сама знаешь, что за опоздание может быть.

Подошла к Полине и стала ее будить.

"Эй, соня, проснись!" - начала она ее тормошить. Та, что-то мыкала во сне, двигала руками, но глаза не открывала. "Ты что, в самом деле не можешь проснуться?" - уже, сердясь, кричала Дуся на подругу, но та только отмахивалась и сонным голосом произносила: "Уйди, я спать хочу," - и еще больше прижималась головой к подушке.

«Оля, или ты, Мотя, разбудите ее, а то у меня еще суп не заправлен», - обратилась она к подругам, а сама пошла к сумке, где находились их продукты.

Порывшись в одной сумке, в другой, она отбросила их и обратилась к девчатам: "Девочки, тут оставалось немного сала для заправки супа, куда оно могло деться?" Все, кто был в амбаре, обернулись к ней, побросав свои дела.

Наступила тишина, все молчали.

- Я вас спрашиваю, кто взял сало? - все более раздражаясь, спросила она.

- Может, ты в другое место положила? - с неуверенностью в голосе тихо спросила Оля и немигающе уставилась на нее в ожидании страшного ответа.

- По-твоему, я с ума спятила? - резко ответила ей Дуся. - Я хорошо помню, как вчера положила его вот в эту сумку, и вот бумажка, в которую оно было завернуто, -она показала бумажку, которая действительно была пропитана жиром.

- Полина, может, ты после свидания проголодалась и, не сдержавшись, съела его? - набросилась на нее Дуся, когда Оля все же растормошила Полину. Та, зевая до хруста в челюстях, поднималась с постели.

- Да ты что, Дусь, надумала? - ответила Полина, продолжая зевать. - Да мне легче свой язык откусить, чем твое сало украдкой съесть. Я хотя и голодная пришла, но о сале даже и не подумала. Так что на меня ты не думай.

- Ну кто же, тогда, ты, Оля?

- Клянусь, Дуся, я не трогала! - чуть не с плачем отказалась Оля.

- Да что же за народ! - возмущалась Дуся. - Берегла на заправку, сама не ела, думала, как вкуснее суп для вас же приготовить, а какая-то сволочь, не думая о других, постаралась свой желудок напихать. И как только не подавилась! Видать, совесть совсем потеряла, от своих, таких же голодных подруг последний кусочек своровала! - все больше распаляясь, кричала Дуся.

- Может, кошка, - потупившись в пол, неуверенно говорит Мотя.

- Рукастая кошка, я согласна с тобой, - все еще возмущалась Дуся. - Какая же тут кошка, когда и сумка завязана, и дырки нигде нет.

- Кто-то нечестно поступил, считай предал. Продукты на исходе, - продолжала она, - колхоз не думает о нас, а тут еще воровство объявилось. Как бы я хотела узнать, кто польстился на последний кусочек сала, так необходимый для нас сейчас.

- Посмотри, Дуся, там оставалось немного подсолнечного масла, - посоветовала ей Мотя. - Можно на нем поджарить лук для супа.

- Это я и сама знаю, но досадно то, что среди нас нашелся наглец, думающий только о своей утробе.

- Не наглец, а наглая, - поправила ее Мотя.

- Ах, какая разница! - воскликнула Дуся. - Суть дела от этого не меняется, - произнесла Дуся, и взяв бутылку с подсолнечным маслом, вышла во двор.