Да все мы живем впроголодь, - ответила ей Дуся, - но одни переносят легче, другим дается тяжело. У каждого организм устроен, по-своему.

- Так ты ее за этот проступок оправдываешь? - прямо спросила Мотя.

Нет, не оправдываю, но стараюсь разобраться в содеянном ею. Сколько я ее знаю, была она порою сварлива, нетерпелива, но чтобы украсть, не только у подруги, но и у постороннего, такого за ней не наблюдалось. Помню, в детстве в сады за яблоками лазили, да и ты хорошо знаешь, как она против такого шага была.

- Как же, помню. Такое всю жизнь не забудется. Ну, да ладно, хватит о ней толковать.

- Я тоже так думаю, - сказала Дуся. - Я надеюсь, с нею такое случилось в первый и последний раз. Она уж и сама раскаивается.

Зашла Вера и направилась в угол, где лежали их сумки с остатками еды. Подруги умолкли, наблюдая втихомолку за нею. Она взяла сумку и стала что-то искать в ней.

- Не ищи, больше там нет, - вдруг раздался голос Моти. Вера вздрогнула и медленно встала. Дуся увидела, как ее лицо сделалось розовым, в руке она что-то держала. Мотя поднялась подошла к ней, и несколько секунд они стояли молча друг против друга.

- Ну, говори, что еще хотела? Эх ты, а я тебя еще подругой считала, закадычной подругой. Что ты там прячешь, дай сюда! - и Мотя протянула к ней руку.

- На, это на всех, - тихо сказала Вера, разжав ладонь и протянув к ней руку. У Моти от неожиданности округлились глаза. У Веры на ладони лежал большой, еще довоенного производства, кусок сахара. Он сверкал белизной, и лишь углы его темнели от пятен, оставшихся от долгого хранения в сумке.

- Где.., где ты его взяла? - от неожиданности и волнения медленно спросила ее Мотя.

- Мама еще перед отправкой сюда положила мне в сумку и наказала съесть в самую трудную минуту, голодную минуту, - понурив голову, произнесла Вера. -Вот трудная минута и наступила. - На, раздели поровну на всех, - предложила она, подавая Моте, кусок сахара.

Мотя растерялась и не знала, что делать - брать сахар у Веры или нет.

- Бери, бери, вечером чаю попьем, - пришла ей на помощь Дуся, наблюдавшая за сценой, так внезапно возникшей между подругами.

Мотя взяла кусок сахара и, опустив голову, задумалась. Потом, спустя несколько секунд, медленно и тихо произнесла: "Это и есть дружеская честь делить последнее с подругами, а то называется у нас шкурничеством, когда последнее отнимаешь у подруг. Ну, что же, ты уже сама себя осудила и мы тебя прощаем".

Вера, утирая платком слезы, начала снова всхлипывать.

- Не надо, - задушевно сказала Дуся. - Запомни, никто твоей слабости не видел, а кто видел, уже забыл.

- Нет, Дуся, - тихо произнесла Вера, - ваши отношения ко мне будут не те, что были прежде. Просто вы меня успокаиваете, а сами будете относиться ко мне уже по-другому. Я знаю по себе, к такому человеку, который позарился на последний кусок сала, не спросясь подруг, и я отнеслась бы с неприязнью, может, даже с презрением.

- Вера, за кого ты нас принимаешь? Мы свою точку зрения по этому вопросу уже высказали. И выбрось все из головы. Из-за этого кусочка мы будем терять дружбу, начатую еще с детства? Ты, я вижу, плохого о нас мнения, если так думаешь. Поняла? - успокоила ее Дуся.

Вера повернулась к Дусе, губы ее дрожали. Она подошла к подруге и, обняв ее, торопливо заговорила: "Проснулась я ночью от сосущей боли в желудке, и так мне есть захотелось, до тошноты. Живот подтянуло, казалось до позвоночника. Думаю, поесть бы чего. Знаешь, бывало, дома молока парного со свежеиспеченным душистым хлебом поешь, и так на душе становится приятно, что кажется, горы свернула и не устала бы. А сейчас копаешь землю, а под ложечкой все время гложет, и все тело ноет от усталости. Вспомнила я, что в сумке кусочек хлеба остался, встала, а голова так и кружится, в сторону бросает. Думаю, съем я этот кусочек, а завтра видно будет, что делать. Пошарила в темноте среди сумок и вместо своей сумки попалась твоя, где я и обнаружила в бумажку завернутый кусочек сала. Не удержалась, прости меня, Дуся, съела. А когда чуть-чуть насытилась, ужаснулась. Что же я наделала? Да уже было поздно. И вот легла, а в сердце жжет - воровка, воровка! И с такими мыслями только к утру забылась неспокойным сном. А дальше ты сама знаешь".

Вера во всем призналась Дусе, и как бы сняла с сердца тяжелый камень, немного успокоилась.

- Да брось ты, хватит каяться! - сказала ей Дуся. - Понимаю твое состояние, и мне приходилось, и не один раз, быть голодной.

Больше о случившемся с Верой они не говорили никогда.

Позавтракав пшенной баландой, девушки ушли на работу.

Дуся, оставшись одна, посмотрела сумки, и по ее подсчетам с продуктами можно было протянуть еще дня два, а что дальше делать, она не знала. "Отпроситься у начальства на один день, - подумала она, - если с рассветом выйти, то к вечеру можно вернуться. А сколько я одна смогу принести? Вот если бы вдвоем, тогда другое дело. И не так боязно в поле и продуктов принесли бы, по крайней мере, на неделю. А что, и в самом деле, махнуть напрямую через совхоз, к обеду дома, а после обеда назад. Вот только начальство может заупрямиться, отказать. А почему он, имела ввиду начальника колонны, должен нам отказать? Ведь норму мы свою давно выполнили, и уже несколько дней работаем сверх задания, так что обязан отпустить".

"Нет, а Вера все же молодец, - переключила она мысли на другую тему". Проявила слабость, но и набралась смелости сознаться во всем и, кажется, чистосердечно. По ее поведению было видно, что здорово переживает. С такими людьми, как Вера, можно не только железную дорогу построить, но и разрушенную фашистами часть страны восстановить.

Русский народ в тяжелое для него время на большие дела всегда способен, были бы руководители умными, деловыми и способны к организации народа, - думала она. - Так было в прошлом, так будет в настоящее время, так будет и в будущем. Его ни в каких испытаниях не сломить".

Утро с ярким солнцем сулило хороший день. Свежий ветерок чуть покачивал ветки деревьев, и листья под его слабым давлением вяло шевелились, создавая тихий шум.

Управившись в "ночлежке" Дуся вышла на свежий воздух и залюбовалась прекрасным утром. Сколько таких дней на своей короткой жизни встречала она, и каждый раз одно утро отличалось от другого. "Отчего это так, - подумала она, - оттого, наверное, какими глазами на него посмотришь, и какое в этот момент у тебя настроение. Вот сегодня, несмотря на неприятный разговор с Верой, на сердце чувствуется приятная легкость". Она вспомнила Лешу, но на душе не стало грустно, как в другие дни, а наоборот, приятно.

Обрадовалась. Правильно в природе устроено. После грозы и бури устанавливаются тихие солнечные дни и кругом снова все благоухает. Так и в человеческой жизни после потрясений, расстройств наступает затишье, и душа, отдыхая, радуется.

Когда началась война и отец ушел на фронт, она от горя не знала куда деться, глядя на мать, думала не переживет. Чего только не приходило в голову. Затем уехал Леша. Хотя о нем и меньше думала, чем об отце, но все же на душе было беспокойно. А когда Рая погибла на глазах, казалось, горю нет конца.

Но жизнь оказалась очень мудрой, распорядилась по-своему, постепенно успокоила и вместе со временем отодвинула куда-то и горе.

Оно, конечно, осталось, но воспоминания о дорогих людях воспринимаются не так уж остро, как в первые дни. - "Значит, время, действительно, лечит душу, - подумала она. - Не зря же говорят в народе: "Время - лучший врач".

23

Осколец - одно из многих сел южной полосы Черноземья, расположилось у кромки пойменного луга, где протекает с одноименным названием небольшая речушка. Ее берега заросли черноталом, крапивой и чертополохом.

Когда Вася въехал в село, солнце поднялось над землей довольно высоко и его лучи заметно пригревали спину.