— Я пропустил очередной тактический инструктаж, — нашелся солдат.

— Следующая зона заграждений находится непосредственно на подступах к Берлину.

— И там тоже будут идти бои?

— Слушай, уж не думаешь ли ты, что мы пропустим туда Иванов?

Густав проворчал что-то непонятное себе под нос.

— Или ты в этом сомневаешься?

Солдат, тщетно пытавшийся пальцами вытащить пробку из бутылки, наконец решил сделать это зубами.

— Дожить бы только до дня рождения фюрера, — продолжал болтать парень, — тогда все пойдет иначе!

Густав выплюнул пробку. Потом взял свой носовой платок, смочил его жидкостью из бутылки и приложил к колену Джонни.

— Ну как, лучше? — с участием спросил он.

— Чудесно охлаждает, — ответил мальчик.

И тут Грилле, наблюдавший за всей этой процедурой, спросил неожиданно и строго:

— А где, собственно, расположилась твоя таинственная зенитная батарея?

Густав показал в направлении ближайших к усадьбе высоких деревьев:

— Там, в лесу.

— Зенитные орудия в таком высоком лесу? Как же вы оттуда сможете вступить в наземный бой, например, если появятся русские танки?

Солдат снова смочил платок, пожал плечами.

— Спроси у кого-нибудь другого. Нас, низших чинов, об этом нечего спрашивать.

— Слушай, приятель, у тебя не только нет в физиономии ничего актерского, — насмешливо заговорил Грилле, — но ты, как я посмотрю, вообще совершенно не приспособлен для игры. Ты думаешь, если ты мне сейчас расскажешь, что твой карабин стоит в камере хранения вокзала Фюрстенвальде, я тебе так и поверю? Уж не считаешь ли ты меня за идиота, дружище! Это нехорошо, мое сокровище, очень нехорошо. — Он снял автомат с колен, прислонил его к стенке возле себя и нагнулся к бутылке, которую Густав поставил у своих ног. Вызывающе схватив бутылку, он встряхнул ее, посмотрел на этикетку и понюхал у горлышка. — В самом деле, французская. Настоящая французская водка! Где это ты добыл?

— Трофейная, — недовольно пробурчал Густав, — и в дальнейшем не суй нос не в свое дело.

— Да, да, — прошипел парень, и глаза его угрожающе сузились, — ты рискуешь высказаться откровенно.

— А ты тут мешаешь!

Паренек нагло ухмыльнулся:

— Трофейная. А ты знаешь, что такое грабеж? А знаешь, что будет, если я тебя здесь сейчас же прикончу? Ничего не будет! Тебе небось известен приказ фюрера? — Он снова с видимым удовольствием приложился к бутылке и сделал небольшой глоток.

— Приказ фюрера? — медленно спросил Густав. — Фюрер выпустил много приказов. Все их разве упомнишь.

— Я имею в виду приказ от шестнадцатого апреля, трехдневной давности! Самовольный уход из части — предательство, и предатель должен быть расстрелян на месте…

Джонни испугался. Хотя он и старался внимательно следить за этой словесной перепалкой, принимавшей все более угрожающий характер, но понимал он из нее мало. Его распухшее и ставшее круглым, как мяч, колено занимало все его внимание. Однако слова «предательство», «предатель» сразу же насторожили его. «К кому они относятся? Неужели к Густаву?»

Мальчик видел, что солдат презрительно пожал плечами.

— Убить — в этом нет ничего нового. Такое уже давно можно услышать. А если ты хочешь испортить мне настроение, то это и я с успехом могу тебе сделать.

Грилле сделал еще один большой глоток.

— Ты забываешь одно существенное обстоятельство, мой дорогой. Я… — он махнул рукой в сторону стены, — у меня еще есть оружие.

Джонни вдруг стало безразлично, о чем идет речь в их перепалке. Его беспокоило только то, что Густава, его спутника и товарища, так самоотверженно заботившегося о нем и помогавшего ему вот уже целых два дня, обижает этот парень из гитлерюгенда. Он отнял у них даже бутылку. И все только потому, что у него есть автомат, которым он может хвастаться и всем угрожать? Джонни беспокойно задвигался по крыльцу. Еще кусочек, еще. Теперь осталось только протянуть руку.

— Брр… — произнес в это время Грилле, встряхнул плечами и довольно вытер рукой влажные губы. Потом предостерегающе закричал: — Эй, эй!

Но было уже поздно. Мальчик схватил автомат за ремень и потянул к себе.

— Густав, держи!

Густав поймал автомат.

— Спасибо, Джонни, отлично действуешь!

Лицо Грилле приняло еще более глупое выражение, чем раньше.

— Отдай автомат! — потребовал он.

Густав быстро подскочил и встал прямо перед ним.

— Ты уже довольно наболтал, — злобно проговорил он, — и достаточно надоел нам.

— Что ты собираешься делать? — спросил Грилле.

— Ты так любезно напомнил мне о приказе фюрера…

Парень откинулся к стене.

— Я готов, — сказал он и расстегнул две верхние пуговицы на гимнастерке. — Можешь стрелять. Ну, стреляй же! — вдруг закричал он, и его тонкий голос оборвался. — Или ты думаешь, я боюсь?

— Ты сейчас в том возрасте, когда ломается голос, — пробормотал Густав, — к тому же я больше ни в кого не стреляю.

Он повернулся к колодцу, открыл крышку ствольной коробки, вынул затвор, потом магазин и выбросил то и другое в колодец. Потом он взял автомат за ствол и стал изо всех сил бить им по каменной колоде колодца, пока ствол не согнулся, а затем выбросил его в колодец.

— Вот так-то лучше, — сказал он, вернувшись, потирая руки. — Вот так! — А потом заметил тоном человека, который в этот день неплохо потрудился: — Время обеда давно прошло, а в животе у нас еще пусто. — Он повернулся к сжавшемуся в комок пареньку и спросил: — У тебя есть что-нибудь пожевать?

Грилле отрицательно покачал головой.

— Ах, мальчики, мальчики, — задумчиво произнес Густав, — они бросают вас в огонь и в воду. А вот есть не дают. Может, у тебя во фляжке что-нибудь осталось?

— Только чай.

— Давай ее сюда. А если у тебя найдется перевязочный пакет для мальчика, тоже давай. И не жалей, за это мы тебя накормим.

Затем они втроем ели запасы из рюкзака Густава; Грилле тоже получил свою порцию. Он уселся в сторонке у стены и зажал между колен банку с тушенкой. Он вынимал вилкой большие куски мяса и накладывал их себе на большой ломоть черного хлеба.

У Джонни не было аппетита. Он съел только несколько небольших кусочков, потом попил чаю.

— Послушай, Густав, — помолчав, сказал он, и неуверенно посмотрел на друга.

— Что тебе?

— Он назвал тебя предателем… — Джонни показал на парня из гитлерюгенда.

— Я это слышал.

— Но ведь ты никакой не предатель, правда?

В эту минуту Грилле отбросил пустую банку на другой край двора. Она покатилась с ужасным шумом. Парень же с удовольствием погладил свой живот.

— Отличное ощущение появляется сразу, когда поешь, — сказал он, слегка отрыгивая, — а вот это вам, наверное, еще пригодится. — Он щелчком подвинул Джонни и солдату перевязочный пакет. — А теперь позвольте вас спросить: когда вы собираетесь трогаться в путь?

— А ты как думаешь? — обратился Густав к Джонни.

— Я бы хотел еще немножко передохнуть, — попросил тот.

— Мы не можем оставаться здесь долго.

— Густав, пожалуйста, ну еще хоть часок!

— Так долго? — подал голос Грилле. — И попасть здесь в руки русских?

— Наелся и опять надулся от спеси? — недовольно проворчал Густав.

Грилле потянулся. Он действительно чувствовал себя отлично.

— Задержать вы меня не можете, — сказал он, позевывая. — А короткая передышка мне и самому нужна. — Он поднялся, вышел на середину двора и снова уселся в тени колодца, повернувшись к Густаву и Джонни спиной.

— Послушай, Джонни, — возобновил Густав прерванный разговор, — я хочу тебе кое-что объяснить.

— Да?

— Когда мы еще были в шалаше, ты мне рассказывал о солдатах, которые хотели ехать на поезде с беглецами, помнишь?

Мальчик кивнул. Перед глазами его снова возникла ужасная картина: полевые жандармы сталкивают с поезда ефрейтора, и тот надрывно плачет.

— Я такой же, как и он, — тихо продолжал Густав. — Но, видишь ли, слово «предатель» здесь никак не подходит. Так говорят только те, — он на секунду замолк, подыскивая нужное слово, — только свиньи, да-да, свиньи. Твоя мать нашла для них самое подходящее название.