Ешке взял бритву, и стало слышно, как скребет лезвие. Джонни держал зеркало у него перед лицом. Время от времени Ешке коротким кивком головы давал ему знак, в какую сторону надо наклонить зеркало. Мыльной пены на одутловатых щеках и на подбородке становилось все меньше. Кожа под ней была слегка покрасневшей и гладкой.

— Теперь ты выглядишь вполне здоровым, — сказал Джонни. — Но у тебя все же болит что-то?

Ешке втянул нижнюю губу и закончил брить подбородок.

— Сегодня мне сделали хороший укол. К тому же мне ужасно повезло. Только все это сейчас меня не очень-то радует.

— Как это так? Ведь ты остался жив. А выжить — это уже много, особенно сейчас, когда война кончается.

Ешке стряхнул пену с бритвы и с любопытством посмотрел на Джонни.

— Как это ты дошел до такой мудрости?

Джонни вспомнил о своем друге Густаве, о том, что он ему рассказывал, и ответил:

— Тут нет никакой тайны, война через несколько дней закончится, это знает каждый ребенок.

— Каждый ребенок? — с сомнением промолвил Ешке. — Тогда тебе, дружок, больше известно, чем мне. Знаешь, малыш, я был бы очень доволен, если бы это поняли все мои ошалевшие и заразившиеся стрельбой земляки!

— А сколько же еще может продлиться эта война?

— Не больше трех недель. На Берлин я дал бы не более двух недель. Но до этого прольется еще, к сожалению, немало крови… Ешке начал чертыхаться. — И я больше ничего не могу поделать против этого!

— А что будет с тобой?

Ешке глухо проворчал:

— Если бы эта проклятая пуля не задела легкое! Остальное — легкие ранения в мягкую ткань. Но из-за застрявшей пули дома, видно, мне пока не видать. Придется возвращаться назад, возможно даже в Москву.

— В Москву? Ты уже бывал там?

— Бывал, и даже очень подолгу.

— А как ты туда попал?

— Во всяком случае, совсем не так, как предполагала эта гитлеровская банда.

«Как же это?» — Джонни задумался. Затем спросил:

— Ты ведь коммунист, правда?

Ешке быстро взглянул на Джонни:

— Откуда ты это взял?

— Ганка считает, что ты коммунист.

— Ах, вот оно что!

— Только я совсем не знаю, что это такое — коммунист…

— Не знаешь?

— Нет. Когда нам в школе или еще где-нибудь говорили о врагах, то чаще всего их называли «плутократами» или «большевиками». А коммунисты?..

Промыв бритву в эмалированной миске, Ешке снова уложил все принадлежности в жестяную коробку.

— А что ты представляешь себе под словом «коммунист»?

Джонни пожал плечами.

— Пожалуй, ничего плохого…

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты такой добрый.

— Добрый? Ха-ха, добрый я только иногда. Ты думаешь, я буду таким же дружелюбным, когда встречу на пути какого-нибудь фашиста?

— Тогда коммунист — это тот, кто против Гитлера?

— Тут, пожалуй, прав.

— Значит, я теперь тоже коммунист?

Ешке засмеялся. Все его тело затряслось от смеха. Бывший тракторист, который только что вставил тяжело раненному танкисту новую папиросу в отверстие для рта, с удивлением посмотрел на Джонни. Хотя он и не понял, видимо, ни слова, но заулыбался. Даже раненый в маске из гипса повернулся в сторону койки Ешке. И только слепой майор лежал без движения. Ешке закашлялся. Молодой солдат с раздробленной ногой сказал что-то увещевающее. Наконец Ешке проговорил:

— Твоя логика, малыш, просто поразительна. Можно подумать, что ты уже прошел пару семестров по диалектическому материализму.

Джонни чувствовал себя польщенным, хотя и не понял смысла.

— Во всяком случае, — проговорил он через некоторое время, — если коммунисты против Гитлера, да еще… — Он запнулся.

— Что? — помог ему Ешке.

— Я думаю, что если вы еще и заботитесь о том, чтобы война поскорее закончилась и больше не умирало столько людей, то вы — хорошие.

— Ишь ты, — пробурчал Ешке, вытащил левую руку из-под одеяла и мягко потрепал Джонни за волосы.

Полотнище у входа отодвинулось. На какое-то мгновение в палатке посветлело. Вошла Ганка.

— Однако бритье у тебя затянулось, товарищ Ешке, — сказала она с легким упреком в голосе. — Вы хоть познакомились по-настоящему?

Ешке весело ответил:

— Еще бы! Этот твой Джонни довольно смышленый парень. Такой станет, пожалуй, когда-нибудь министром.

— Но сейчас я хочу увести твоего будущего министра. Скоро начнется обход. Да и дядя Коля ждет его на кухне.

Джонни сразу же повернулся к выходу.

— Приходи еще, сынок! — крикнул вслед ему Ешке.

— Хорошо, товарищ Ешке!

На раненого напал новый приступ кашля, но Джонни уже вышел из палатки.

24

Неприветливая тетя Даша.

Обнадеживающие известия.

Что нужно Ганке в Хеннингсдорфе?

Почему прячется Петя?

Дядя Коля снова поручил Джонни чистить картошку. Мальчик удивлялся: то каша без картошки, то капустный суп с картофелем. Он сразу же принялся за работу. Если он быстро все сделает, то часа через три снова сможет пойти к Эрнсту Ешке. Джонни чувствовал симпатию к этому человеку, который оказался таким добрым и откровенным.

В радостном настроении Джонни огляделся вокруг. Жаль, что не с кем было поговорить о новом знакомом. Если бы Петя был здесь? Где это только прячет его Ганка?

Джонни осмотрел фургоны, стоявшие на опушке низкорослого молодого леса, лошадей и ряды палаток. Наконец его взгляд остановился на хорошо замаскированных автомашинах с кузовами-коробками. Может быть, в этих машинах тоже стоят койки и в одной из них — Петя? Но такая машина не место, где можно по-настоящему спрятаться!

Перед палатками снова стало оживленно. Кар и утром, сейчас через определенные промежутки времени начали прибывать автомашины с ранеными. Однако не так много, как утром, отметил про себя Джонни.

В одной из последних машин приехала тетя Даша. На голове у нее была стальная каска, в руках она держала автомат и санитарную сумку. Ватник, который она надела на этот раз поверх гимнастерки, был грязным и изодранным. Она казалась какой-то тихой и еще более сдержанной. Санитаркам она велела следить за порядком, а сама тяжелыми шагами направилась к своей палатке. Ее широкоскулое, усыпанное мелкими морщинками лицо было в капельках пота.

— Добрый день, тетя Даша, — робко поздоровался с ней Джонни, ожидая от нее дружеского, приветливого взгляда.

Но санитарка даже не взглянула на него. Ее сумка, обычно туго набитая перевязочным материалом и медикаментами, болталась почти пустая, ударяясь при каждом шаге о бедро. Она будто засыпала на ходу.

Дядя Коля заторопился. Таким Джонни его еще ни разу не видел. Он понес в палатку тети Даши эмалированный тазик и большой алюминиевый чайник, из которого поднимался горячий пар. Затем подал ей плоскую деревянную коробку, в которой лежали большой кусок ядрового мыла и чистое, хорошо выглаженное полотенце.

Тетя Даша повесила свою каску на обломанный сучок, а автомат прислонила к колесу кухонной повозки, потом медленно сняла свой изодранный ватник. Старый повар, голова которого виднелась над брезентом, поднял вверх алюминиевый чайник и стал выливать из него воду тонкой струей. Из-за брезента слышалось фырканье и всплески воды.

Тетя Даша мылась так долго и основательно, что дяде Коле пришлось несколько раз ходить на кухню за горячей водой.

«Будут ли теперь руки у нее белыми?» — мысленно спрашивал себя Джонни.

Когда санитарка вышла из-за брезента, на ней была чистая, выглаженная гимнастерка. Темные волосы с седыми прядями влажно блестели. Она их тщательно расчесала и завязала на затылке в тугой узел. Ее руки, темно-коричневые, как и прежде, контрастировали со светлым лицом.

Тетя Даша прошла к кухонному столу, на котором повар тем временем приготовил для нее что-то поесть. Нехотя, как показалось Джонни, она ковырнула вилкой в консервной банке, без удовольствия стала жевать кусок хлеба, как будто это был кусок жесткой несъедобной резины.