Изменить стиль страницы

И что теперь думает о них народ?

Революция по определению должна пожирать своих детей, и она это делает неизменно. Русские революции жрут так, что чаще всего и клочка не остается.

И бессмысленно бить тревогу по поводу каких-то вражьих искажений нашей истории XX века, поскольку в самом что ни на есть узаконенном воплощении вся она — сплошная ложь и фальшь. В лучшем случае, когда с нею работают настоящие профессионалы (каких, конечно, немало во всем мире) им мешает выбор оптики — смотрят на события, на людей кто в телескоп, кто в микроскоп. Понятно, что даже при точном следовании фактам либо «лес» не виден из-за отдельных листиков, либо он разглядывается с космических высот, что тоже не помогает приблизиться к истине.

Цель этой книги — добавить в бочку дегтя российской истории каплю истины. Поэтому не станем замахиваться ни на подробное повествование об идеях и событиях, ни на полное хронологическое описание, тем более что на такое и ста томов не хватит. Довольно будет, если авторам удалось устранить пару-другую мутных и грязных пятен.

Глава 1

Ох, вспомнит еше наша интеллигенция — это подлое племя, совершенно потерявшее чутье живой жизни и изолгавшееся насчет совершенно неведомого ему народа… Как возможно народоправство, если нет знания своего государства, ощущения его, — русской земли, а не своей только десятины! Злой народ! Участвовать в общественной жизни, в управлении государством не могут, не хотят, за всю историю. Интеллигенция не знала народа. Молодежь Эрфуртскую программу учила.

И. Бунин

Территория нелюбви

В начале 60-х годов XIX века власть Российской империи, как утверждала официальная советская историография, была паразитической и никуда не годной. Потому «давление под крышкой котла» неминуемо нарастало. Царь-реформатор обманул надежды крестьян: освобождение от крепостного права лишь усугубило тяготы их жизни, поскольку большая и лучшая часть земельных угодий осталась у помещиков. Но народ с передовой интеллигенцией — «революционными демократами» в авангарде все активнее борется за справедливость. Классовая борьба обостряется вплоть до революционного террора, и в конце концов императора Александра Второго убивают герои-народовольцы. Правда, коммунистические идеологи не отрицали того, что царь довольно-таки успешно усовершенствовал судебную систему, воинскую службу, местное самоуправление, а его гибель привела к реставрации многих косных порядков.

После 1991 года оценки поменялись на полярно противоположные. Оказалось, что великий Александр начал замечательные реформы, а те, кто с ним расправился, не дав довести дело до конца, — злобные экстремисты. Политики самых разных взглядов требовали вычеркнуть фамилии цареубийц из отечественной топонимики, а царю и его соратникам наконец воздать должное. Задача решена лишь частично — памятник Александру Второму теперь стоит в центре Москвы. Нашли героев и в пореформенной эпохе: Петр Столыпин зачислен в национальный пантеон как самый выдающийся деятель империи во все времена. Кроме них была, как выясняется, еще целая плеяда ярких личностей: талантливый финансист и дипломат Сергей Витте, мудрый Константин Победоносцев, «вовремя подморозивший» Россию, его гениальный тезка Леонтьев, все предвидевший, коллега последнего по философскому цеху Иван Ильин, все возвестивший и многие, многие другие…

Вроде бы логично, но с таким-то потенциалом — отчего же империю неотвязно преследовали поражения? Блестящие «государственные менеджеры» Витте и Столыпин трудились в совокупности два десятка лет — с 1892 по 1911, и почему все рухнуло практически сразу после них? Несмотря на отдельные впечатляющие прорывы, Россия и в экономике, и в оборонном деле, и в культурных сферах отставала от Великобритании, Франции, Германии, США, в самом конце — совершенно неожиданно не только для себя, но и для мира — даже от Японии. Национальный доход накануне мировой войны был в 8–10 раз ниже, чем в США. Эффективность крестьянского труда (а именно им жила вся страна без малого, 85 % тогдашнего населения) была чрезвычайно низкой. Периодически в разных губерниях и областях случался голод, от которого страдали миллионы сельских жителей. В чем другом, а в этом не соврали марксистско-ленинские толкователи: российское государство во второй половине XIX века действительно было самым слабым звеном в мировой цепи империализма и имело внутри себя целый букет антагонистических, то есть непреодолимых противоречий.

Важнейшее из них — конфликт между дворянством и крестьянством. Или, если взять проблему шире, между «двумя Россиями», словно бы двумя совершенно разными (и объективно чуждыми, сплошь и рядом враждебными друг другу!) народами в лоне одного и того же русского этноса. Между просвещенной частью общества и теми, кого звали простонародьем. Отмена крепостного права, конечно, переменила многое во взаимоотношениях этих классов, но решающего прогресса, а тем более общественной стабильности не принесла. Крестьянство по целому ряду причин — из-за особенностей общинного землеустройства, условий выкупа земли, из-за отсталости аграрных технологий и общей культуры, природных катаклизмов и т. п. — пребывало в перманентном кризисе. К тому же увеличился прирост населения, больше младенцев стало выживать. В деревне стремительно росло число едоков при прежней чудовищно низкой производительности труда. Горький в 1917 году сообщал об урожайности в России: с «площади 3/4 десятины наш крестьянин снимает хлеба и картофеля 20 пуд., тогда как в Японии эта площадь дает 82 пуд., в Англии 84, в Бельгии — 88» [Горький, 1990: 43].

Бухарин [Бухарин, Преображенский, 1994: 41] приводит другую подборку не менее показательных данных:

Каждая десятина давала средний урожай за период с 1901–1910 года, пудов

рожь пшеница ячмень овес картофель
Дания 120 183 158 170
Голландия 111 153 176 145 1079
Англия - 149 127 118 908
Бельгия 145 157 179 161 1042
Германия 109 130 127 122 900
Турция 98 98 117 105
Франция 70 90 84 80 563
США 67 64 93 74 421
Россия 50 (8 ц) 45 (7,4 ц) 51 (8 ц) 50 (8 ц) 410(66 ц)