Соответствия
("Воскресный день так солнечен и синь...")
Воскресный день так солнечен и синь,
а каждый луч — как будто желтый шмель.
Мой тамбурин, под солнцем не остынь,
забудь про лень, певучая свирель!
Что за колдун, какой, скажите, маг
со звуком цвет смешать умело смог?
Запевший дрозд, и полыхнувший мак,
и лилии звенящий погремок…
Попробуй-ка так струны сам настрой!
Соцветия стрекоз. Гвоздичный рой.
Цветы поют, а попугая хвост
цветет, как даже лугу не зацвесть,—
как будто чья-то кисть на летний холст
на радость мне кладет благую весть.
Соответствия
("Пьяная песня! Песня угара!..")
Пьяная песня! Песня угара!
Песня, в которой стопы и тропы
с выпитой стопкой ярость галопа
приобретают в сумраке бара!
Пьяная пляска калейдоскопа!
Черные кони, отсвет пожара!
Фавны и нимфы, поступь циклопа,
пьяные слезы, пьяная свара,
пьяная песня! Песня угара!
Тога величья, маска кошмара,
скорбь интеллекта, смех остолопа,
вещая сладость горького взвара,
лунная роща, топот галопа!
Пьяная пляска калейдоскопа!
Фавны и нимфы, поступь циклопа!
Черные кони, отсвет пожара!
Скорбь интеллекта, смех остолопа,
тога величья, маска кошмара…
Пьяная песня! Песня угара!
Фацеция
("Я уверен: мужчина благородного роду...")
Я уверен: мужчина благородного роду
презирает всех женщин
и не любит природу.
Или их обожает.
Изощренность пороков
объявив благородством,
красотой он гордится,
а тем паче — уродством.
Или же не гордится.
Как вампиров, сосущих
кровь его озарений,
избегает он всяких
толп и столпотворений.
Или не избегает.
Бесноватой мечтою
мозг его изобилен.
Лишь единственный идол
у него — это филин.
Или вовсе не филин.
Он, которого душит
наше многоголосье,
должен жить одиноко,
как сосна на утесе.
Или как-то иначе.
А чтоб мысли питались
духом пищи здоровой,
пусть наденет венок он
непременно лавровый.
Или, скажем, терновый.
Пусть он в ночь устремляет
взор, исполненный веры,
в темноте прозревая
нарожденье химеры.
Пусть незримое людям
этот взор обоймет…
Все.
Аминь.
Так и будет.
Или, наоборот.
Леда, Лебедь и Пьеро
I
Трепетно липок
тополя лист.
Шелковых скрипок
шепот и свист.
Раннее лето.
Лунная стынь.
Лебедь и Леда
любят латынь.
Лапы аббатовы,
сколь виноваты вы!
И оттого
Хлое тревожно… Но
все ж невозможного
нет ничего.
II
Трепетно липок
тополя лист.
Шелковых скрипок
шепот и свист.
В парке роняет
ворон перо
и обнимает
Леду Пьеро.
Руки Пьеровы
столь бестолковы
просто беда.
Леде тревожно…
Все невозможно
и — навсегда.
Баллада о статичных сычах
Фрагмент
Посылка
Подобно слову золотому,
которое дороже злата,
сычи, для вас, мои собратья,
сия ужасная баллада.
* * *
Едва луна открылась взорам,
как филины вскричали хором.
Осоловелая луна
была бела, была полна,
плывя над нашим глупым садом.
И филины, усевшись рядом,
заговорили про одно,
и ведьмы заорали «Н-но!..»,
верхом на помело взобравшись,
и началось…
А сад был глуп, упрям и прям:
прямоугольны были клумбы,
прямы стволы, квадратны тумбы,
прямы аллеи. По краям,
как древних римлян легионы,
прямолинейные колонны.
Все было точно, безупречно,
равнотупо, равноконечно,
ригористично, риторично,
кругло, квадратно и конично,
геометрично равнолико,
безлично и равновелико:
одни и те же ароматы,
одни и те же тени.
Стандартны были, как солдаты,
и камни и растенья…
Все идентично и статично,
ригористично, риторично,
геометрично и безлично —
ну, ни одной извилины,
а в довершение сего
дурного шабаша всего —
одни и те же филины.
О, где мой сад видений экзотических,
извилин хаотически-панических,
нигилистических и невротических?
О, где мой сад? Не здесь, не тут,
где лишь сычей стандартный гуд
и одноморфные аллеи,
где только ведьмы, сатанея,
ветлу качают и в пылу
фантазии убогой
кричат, усевшись на метлу:
«Н-но! Трогай!..»