Песня трубадура
Я играю на свирели
или же на мандолине
и не думаю о цели,
не гадаю о причине,
не загадываю рая,
не боюсь я нынче ада:
я пою и я играю —
больше ничего не надо…
Бог с ней, с публикой: понуро
смотрит или обомлела —
вдохновенью трубадура
нет до слушателей дела.
Пусть, невежливый с толпою,
я с огнем порой играю,
я доверился гобою
и от счастья умираю.
Не владею я волшбою,
просто я сейчас в ударе:
я играю на гобое,
я играю на гитаре.
Пусть играю я со смертью
в пышной княжеской палате,
но не думаю, поверьте,
о расплате или плате.
Да, не ел с позавчера я.
Кашляю кровавым сгустком.
Но не думаю, играя,
о жарком и о бургундском.
Накормите ли, убейте,
все равно я неподкупно
буду жать на нервы флейте,
буду бить в утробу бубна.
Чуя кожу тамбурина,
струны и клавиатуру,
я плюю на свист кретина,
на хохочущую дуру.
Я люблю вас очень, люди,
но (прости меня, мадонна!)
я, припавши к струнам лютни
и к мехам аккордеона,
забываю о заботе
всех жующих на планете.
Я играю на фаготе,
я играю на кларнете.
Я играю на свирели
или же на мандолине,
и, не думая о цели,
не гадая о причине
этой музыки, рожденной
У меня в крови и в сердце,
я, как будто пригвожденный
к сонатине или скерцо,
не владею сам собою:
я в угаре. Я в ударе.
Я играю на гобое.
Я играю на гитаре.
Мне компания тромбона
предпочтительней обузы
всех советов Аполлона
и увещеваний Музы.
Даже Гонгора Арготе
не указ мне, в самом деле,
только были бы фаготы
под рукою… И свирели.
Напев
("Я странник ли неба? Скиталец ли моря?..")
Я странник ли неба? Скиталец ли моря?
Небесный ли странник? Морской ли скиталец?
А может, асфальта мирской постоялец?
Маляр ли веселья? Цирюльник ли горя?
Порвал ли поводья? А может быть, взнуздан?
Я тень Гераклита? Я лень Эпикура?
Быть может, по росту могу я быть узнан?
Не знаю. Не знаю. Я — лик трубадура.
Я облик тамбура, я клавиатура,
что плачет о ветре, рыдает о лете…
Рифмую виденья, играю на флейте.
Я жребий бросаю. Я ставлю на карту.
Плевать мне, что нуль образуется в сумме
Но, правда, порою я, выпивши кварту,
сама осторожность и благоразумье.
Играю на флейте. Рифмую виденья.
Я призрак летучий? Бродячая тень я?
А может, асфальта мирской постоялец?
Играю на флейте. Рифмую виденья.
Небесный ли странник? Морской ли скиталец?
Песенка
("Когда-то мне поэзия казалась...")
Когда-то мне поэзия казалась
серьезным делом. И душой и телом
я был ей предан. Все же оказалась
она сосудом явно опустелым.
Не в том печаль, что часто бракоделом
была она, а в том, что только жалость
она желаньем славы оголтелым
в нас вызывала… Слишком унижалась
она, гордясь высокостью своею.
Не верю в черта и в благую фею,
ни в деловитость я, ни в бесшабашность.
Но верую в тебя, весомость блика,
я, на ветру звенящая былинка,
познавшая и роль свою, и зряшность.
Напев
("Я глуп. Я нищ. Я малолеток...")
Я глуп. Я нищ. Я малолеток.
Но — властелин марионеток.
Я хохочу в глаза сатрапу,
напяливши колпак ли, шляпу,
берет ли, или же клобук.
Смех разберет. Возьмет испуг
от кукольного представленья
его — сатрапа, — если вдруг
возникну, вызвав подозренья
я клоунадой на арене.
Я недоумок, малолеток,
но — властелин марионеток…
Песенка
("Я в эту женщину влюбился...")
Я в эту женщину влюбился
навек и сразу. Я не стою
ее — как знать? Но эти очи
мне стали счастьем и бедою.
Я в эту женщину влюбился,
как не влюблялся я ни разу.
И не влюблюсь. Она и ныне,
наверное, зеленоглаза.
Я в эту женщину влюбился…
Любовь останется со мною
до самой смерти. Где вы ныне,
уста, пропахшие весною?
Я в эту женщину влюбился
и умер, — но, доверясь чуду
ее души, воскрес… Любимой
я и в могиле не забуду.
Ее зовут… Нет, эта тайна
умрет со мной — и с нею тоже.
Смерть не страшна. Но жаль, что в мире
никто, как я, любить не сможет!