Рассказ Сергея Степанского
Судьбу искушаю
почти каждый день я,
мне смерть улыбнулась
в минуту рожденья.
Судьбу искушаю и ставлю на карту.
Нет страсти, по силе
подобной азарту.
Играю с огнем и, охвачен пожаром,
сдаю себя в ренту, дарю себя даром,
меняю бессмертье на шалую малость,
дразню и рискую… А что мне осталось?
Сажусь с шулерами — какая беспечность! —
и ставлю на ноль или на бесконечность…
Судьбу искушаю в алькове, в притоне,
на площади, на баррикаде, на лоне
природы — всегда и повсюду… Однако,
поставив с улыбкой на карту и на кон,
не алчу удачи, дрожа и бледнея, —
по мне лишь бы риск проявился яснее.
Играю на все я: на суть сердцевины,
на периферию, на глубь и вершины,
на то, что за гранью, на то, что подспудно,
рискую и пру на рожон безрассудно,
судьбу искушаю и ставлю на карту…
Нет страсти, по силе
подобной азарту.
Меняю бессмертье на малую шалость,
налево даря и направо даруя,
размениваюсь на веселье и жалость,
полцарства меняю на три поцелуя.
Высокое с низким безбожно мешая,
я с виду совсем безразличен, как филин,
но все, что увижу, всосет небольшая
бездонность моих змеевидных извилин.
Меняю бессмертье на старые лампы:
а вдруг среди них хоть одна — Аладдина?
Себя отдаю я банальности в лапы,
в когтях у греха воспаряю невинно,
меняю полжизни на грудь негритянки,
на серьги мулатки,
на взгляд северянки,
на медную брошку,
на меч Сигизмунда,[89]
на глобус у Карла Великого в длани,
который отдам уже через секунду
я за исполнение глупых желаний.
Меняю полжизни на битую карту,
на нимб дурачины,
на сломанный столик,
не скальпель, прописанный Карлу Стюарту,[90]
на бритву, которой побрился Людовик,[91]
на древний романс, на чеканность сонета,
на кошку ангорскую, на мясорубку,
на чертову дюжину, тень минарета,
на ярость куплета, на старую трубку,
на куклу, которая вроде поэта
умеет заплакать и вымолвить «мама»,
на битую карту, на ярость куплета,
на струны гитары, поющей упрямо,
на пышный закат,
на рецепт Эскулапа,
на пару пантер с отдаленной Суматры,
на битую карту, на старую лампу,
на жемчуг, ласкавший ладонь Клеопатры,[92]
на лестницу — ту, что увидел Иаков,[93]
но череп де Грейффа, в который
в экстазе
вмещает он уйму изысканных знаков
усталости, страсти
и пьяных фантазий,
судьбу искушая и ставя на карту…
Нет страсти, по силе
подобной азарту!
Груда хлама
1954
Секвенция[94] одиночества
Фрагменты
* * *
Ловлю ускользающий миг,
но при этом не двигаюсь с места.
Мимолетная греза, скоротечный сон,
забытый мотив, эфемерная радость,
полуистершиеся ароматы…
Ловлю ускользающий миг,
но при этом не двигаюсь с места.
Черпаю ледяное вино, пенящееся в Лете,
и пью его лихорадочными глотками,
а река струится, струится, струится…
* * *
Ты приходишь ко мне из такого далека,
что я уже забыл твое имя.
Образ твой стерся, и только порою
(и то неотчетливо) вспыхивают, мучая память,
твои глаза, — высверк испуганных жемчужин,
обжигающий злопамятной обидой.
Из такого далека ты приходишь,
что я уже забыл твое имя.
* * *
Облака, облака,
растаявшие облака, проплывшие
некогда у меня перед глазами.
Звезды, звезды,
окропившие некогда мой взгляд
голубыми угольками крылатой росы.
Растаявшие облака, растворившиеся звезды…
И сколько еще теней и существ
растворилось, оставив терпкий осадок.
Растворившиеся облака, растаявшие звезды!
* * *
Желаю ветра я ему
попутного, проворного.
Из сердца вон. Из головы.
На все четыре стороны.
Что ж, с богом! В добрый час! Прощай!
Пусть скатертью дорога
его скорее уведет
от моего порога.
Желаю торного пути
и гладкого скольженья!
А мой маршрут — сизифов труд
и сладость пораженья…
* * *
Я уплываю, но куда — не знаю.
По незапамятной лазури,
населенной легендами и кораблями,
чьи трюмы нагружены всем, что когда-нибудь
хоть кому-нибудь примечталось;
по вспененной сини воображенья,
проникнутой смутной тревогой
пристального, напряженного взгляда.
Я уплываю… И не знаю,
куда не плыву.
* * *
Морская гладь — как синяя арена.
За горизонтом где-то вдалеке
поют сирены.
Тьфу, что за чушь! Маяк на маяке
и вдруг — сирены?
Но хоть убей, они таки поют,
они поют, сирены!
И как чертовски хорошо поют:
как вкрадчиво, как нежно, как смиренно!
Для каждого, кто не родится глух,
там, за чертою меркнущей вселенной,
они поют и завораживают слух,
они поют — сирены!
вернуться
89
Вероятно, имеется в виду Сигизмунд I (1368—1437), император Священной Римской империи.
вернуться
90
Очевидно, имеется в виду Карл I, английский король, казненный в 1649 г.
вернуться
91
Речь идет о французском короле Людовике XVI, гильотинированном в 1793 г. во время Великой французской революции.
вернуться
92
Клеопатра (69—30 гг. до н.э.) — царица Египта.
вернуться
93
По библейскому преданию, Иаков увидел во сне лестницу, по которой ангелы взбирались на небо и спускались на землю.
вернуться
94
Секвенция — перемещение одного и того же мотива в одной или нескольких тональностях.