Майков, занимавшийся специально «Словом» четыре года, приводит в своих замечаниях к «Слову» очень интересный отрывок о мнении одного из его приятелей:

«Не понимаю, говорил тот Майкову, чем могло так заинтересовать вас «Слово», чтобы там ни толковали филологи о его подлинности, все-таки против них есть аргумент посильнее всех их доказательств: это - то уединенное место, которое оно занимает во всей нашей древней литературе Киевской Руси. Ну, судите сами, с какой стати на поле, засеянном пшеницей, вдруг вырос бы розан?»

Приятелем Майкова был не кто иной, как И. А. Гончаров. Мнение его, высказанное в частной форме, конечно, не имеет полноценного значения, ибо мало ли чего говорим мы в виде предположений в частной беседе, но оно хорошо отражает основной опорный пункт сторонников поддельности «Слова».

Мнение Гончарова по нынешним временам может показаться наивным, почти детским, - ведь на его сравнение можно ответить другим сравнением: выкорчуйте поле, заросшее розами, и засейте его пшеницей, - весьма вероятно, что хоть один куст уцелеет и даст ростки,. И среди пшеницы зацветет роза.

Гончаров и другие не понимали, что «Слово» отделялось от печатного его издании сроком более 600 лет. Не приходится удивляться тому, что за этот огромный срок, когда книгохранилищ не было, произведения, подобные «Слову», погибли. Удивляться приходится другому: Татищев, писавший свою «Историю Российского государства», приводит в III томе такие подробности похода Игоря, которых вовсе нет в летописях. Где же эти источники, которыми он пользовался?

Ответом будет: они сгорели! Это случилось менее чем 200 лет тому назад, что же требовать от эпохи за 600 лет до этого?!

А. С. Пушкин это отлично понимал и подлинность «Слова» для него была несомненной.

«Подлинность же самой песни, - писал он, - доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин не поэт. Державин? Но Державин не знал и русского языка, не только языка песни о полку Игореве. Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства».

«Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя. Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления».

Так думал Пушкин, с того времени накопилось огромное количество нового материала и, что самое главное, только в пользу подлинности «Слова». Против «Слова» нет ни единого серьезного факта.

Если во времена Гончарова были еще допустимы мнения, подобные им высказанному, то это понятно: тогда не было науки о «Слове», теперь же, если ополчаются против «Слова» всерьез, единственное допустимое объяснение - это тенденциозность, преднамеренное уничижение «Слова» на основании «доказательств», ничего общего с наукой не имеющих.

Мы не ставим своей задачей излагать полностью все доказательства и со всеми подробностями: многое найдет читатель и сам, как в предыдущих, так и в последующих главах. Мы отметим только значительное количество рубрик, каждая из которых суммирует известную группу наших знаний о «Слове».

Если отдельные детали, на которые опираются эти рубрики, еще могут быть оспариваемы, то каждая рубрика по сути своей не подлежит оспариванию, если только исследователь знает, о чем говорит, и не имеет предвзятого мнения.

I. По красоте, глубине, оригинальности «Слово» далеко превосходит все «3адонщины», «Сказания о Мамаевом побоище» и т. п.

Последние напичканы церковностью, своего рода церковным ложноклассицизмом. Сравнивать «Слово» и «3адонщину» нет никакой возможности, «Слово» на несколько голов выше ее и прочих подобных сказаний. Никогда и нигде копия не может так превосходить оригинал. Если бы было иначе, то не о «Слове», а о «3адонщине» составлялись бы библиографические справочники со многими сотнями названий.

II. «Слово» было опубликовано в 1800 г., сказание о победе Дмитрия Донского в 1829 году, а «3адонщина» только в 1852 году.

Следовательно, мнимый фальсификатор «Слова» должен был иметь в своем распоряжении редчайшие и никем не опубликованные рукописи и так воспламениться ими, что пуститься в подражание. Не проще ли было бы опубликовать указанные рукописи! Ведь он славы не искал (скрыл свое имя). Не проще ли было бы опубликовать «3адонщину», чем выдумывать «Слово»?

Вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что для того, чтобы сфальсифицировать «Слово», нужна была побудительная причина. Но такие вопросы совершенно не интересуют проф. Мазона. Он не считает нужным объяснить: 1) кто мог иметь эти редчайшие рукописи, скрыв их буквально от всех, 2) почему он не опубликовал «3адонщину»? 3) зачем он скрыл свое имя? 4) зачем нужна была «подделка» вообще? На все эти вопросы ни он, ни другие сторонники поддельности «Слова» ответа не дают и не могут дать, ибо логика, истина их менее всего интересует.

III. Весь смысловой и композиционный стержень «3адонщины» является антитезой» к «Слову», а не наоборот. Автор «3адонщииы» говорит: «… взыдем на горы Киевския и посмотрим… на восточную страну, жребий Симов, сына Ноева, от него же родишася Хиновя, поганыи Татаровя, Бусурмановя. Те бо на Каяле одолеша род Афетов. И оттоле Русская земля седит не весела, а от Калоцкия рати до Мамаева побоища тоскою и печалью покрылася …

Снидемся, братья и други… возвеселим Русскую землю, возверзем печаль на восточную страну, в Симов жребий… помянем первых лет времена, восхвалим вещего Бояна, в городе Киеве горазда гудца. Той бо вещий Боян, воскладая свои златые персты на живые струны, пояше славу русским князем, первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичу и Святославу, Ярополку, Владимиру Святославичу, Ярославу Владимировичу, похваляя их песньми и гуслеными буйными словесы. Аз же помяну рязанца Софонию» …

Из этой цитаты видно, что победа над Мамаем рассматривается, как отплата за поражение на Каяле.

Двести лет русские, слушая и читая «Слово», копили свой гнев и тоску по поводу Игорева поражения. «3адонщина» и «Сказание» - это выражение морального удовлетворения русского певца, повторявшего из поколения в поколение с болью в сердце песнь о поражении и, наконец, дождавшегося победы.

Это - 200 лет жданная отплата. Поэтому-то каждая подробность «Слова» перекликается с подробностями в «3адонщине». Автор последней не стесняется заимствованиями из «Слова», наоборот, он подчеркивает это, называя и Бояна, и Каялу. Чем больше напоминаний, тем лучше.

Там были два брата-героя, свои, не чужие герои, но было поражение, и здесь два брата, но зато победа, отечество отмщено.

Слеп тот, кто видит в «3адонщине» только пустое подражание «Слову», нет, - здесь описание возмездия! В этом центральный смысл «3адонщины», она интересует певца не как изолированное счастливое для русских событие, а как сведение старого счета с: врагами.

«Слово» - это теза, «3адонщина» - это антитеза «Слова», «Слово» - звук, «3адонщина» - эхо. Подобные соображения совершенно упущены Мазоном, они и не интересуют его, - ведь он решает все вопросы с поверхности, анализ же просто не его сфера.

IV. К. Ф. Калайдович нашел на пергаментном «Апостоле», написанном в Пскове в 1307 году, запись на полях, которая была занесена игуменом Пантелеймоновского монастыря Зосимой.

Зосима, описывая «бой на Русской земле» между князьями Михаилом Тверским и Георгием Даниловичем Московским, приводит в конце цитату, бесспорно взятую из «Слова» о полку Игореве».

В виду интереса, представляемого этим отрывком, приводим параллельно тексты «Слова» и записи Зосимы.

«Слово», 1186-1187 г.

«Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, в княжих крамолах веци человекомь скратишась»

«Апостол», 1307 г.

«При сих князех сеяшася и ростяше усобицами, ныняше жизнь наша, в князех которы и веци скоротишася человеком»…