В предыдущих разделах мы привели факты и соображения, дающие нам право сделать следующие выводы:
1. Основная цель «Слова», центр его тяжести, скрытая пружина, обусловившая создание самого произведения, это не эстетика, а политика. Автор «Слова» не ставил своей целью только развлечь слушателя, но, главным образом, призвать его к действию в данный исторический момент.
С течением времени это значение «Слова» стушевалось, его действительность отошла, но это не дает основания забывать его первоначальной цели. Она определяет форму, содержание и детали «Слова» и служит одной из руководящих нитей при расшифровке его.
2. Настоящим героем песни является не Игорь, князь Новгород Северский, а русский народ, бедствия которого, в первую очередь, волнуют автора «Слова». Игорь дорог певцу, как свой, как храбрец, как защитник родины, может быть, и просчитавшийся в оценке своих сил, но испытавший тягость ран, унижение плена и не бросивший войска на произвол судьбы в критический момент. Не забывает певец и его соратников, и тех князей, которые защищали Русь.
3. Не поняли нашей национальной гордости: в XII веке ни одно светское произведение запада не поднималось до высоты общественно-политической, в лучшем случае они имели моральное и эстетическое значение. Зрелости ума, государственной возмужалости руси XII века не заметили, а искали сравнения с фантастическими, полусказочными рыцарскими повестями вроде «Песни о Роланде». Это обстоятельство является совершенно непростительным, бесспорным доказательством низкого уровня критической мысли и уж, конечно, Иловайским, Невским, Мезонам не по плечу разрешать загадки «Слова», автор «Слова» на целую голову их выше.
4. Автор «Слова» был не только недюжинным поэтом, но и превосходным знатокам природы того времени и места. Он необыкновенно красочен, но в то же время и точен. Он знает природу, понимает ее и живет ею, для него язык природы его язык, каждое его душевное движение вызывает воспоминания о природе, и он щедpo пользуется ими, чтобы создать общий язык между собой и слушателями.
Проглядели и это. Если филологи в силу вполне понятных причин не поняли всего в «Слове», ибо оно было изложено не терминами и образами филологии, а естественной истории, то должно было прибегнуть давно к помощи натуралистов. Однако на пути к этому стояло ложное понимание «Слова» как риторического произведения только отчасти исторического характера.
Между тем певец, натуралист в душе, сам громогласно заявил, что будет петь быль, а не выдумки. Слово свое он сдержал. Он всюду точен и реалистичен. Мистика, волшeбcтво, всякая заумность совершенно далеки ему. В связи с этим находится и отношение его к религии.
5. Автор «Слова» не был глубоко религиозен. Христианство он воспринял поверхностно и в своем произведении обошел его. Не был он и пламенным язычником, он весьма поверхностно относился и к язычеству, ибо нигде он не противопоставляет его христианству, не предпочитает его. Он скорее всего атеист, воспринимающий природу анимистически, но не входящий с ней и какие-то религиозные обязательства. Кое-что он хранит по традиции от язычества, но основы христианства не тронули его души.
Поэтому все упоминания в «Слове» о христианстве чрезвычайно подозрительны в отношении их аутентичности.
И это обстоятельство - ключ к решению многих загадок «Слова».
6. Воспевая быль и будучи вообще человеком, склонным больше к реальности, чем к безудержной фантазии, певец изложил событяя похода очень точно и подробно. Точен он и в передаче других исторических деталей.
Все вышеизложенное дает в руки, в сущности, новый метод исследования: поскольку в «Слове» все точно и реально, постольку при расшифровке «Слова» следует исходить из понятия верности «Слова», а не видеть в непонятом какую-то вольность, ошибку или просто фантaзию певца.
Если нам в данной работе и удалось сделать что-то в решении загадок «Слова», то этому мы обязаны новому пониманию «Слова», в более же умелых и талантливых руках этот метод даст еще больше.
Пользуясь им, прежде всего, конечно, придется отрешиться от порочного метода: натолкнувшись на непонятное место в «Слове», тотчас же решать, что здесь в этом или ином слове описка. Изменив букву, начинают фантазировать на тысячу ладов и начинается то, что один из исследователей «Слова» удачно назвал вздыманием «Слова» на дыбу. Нам кажется, что «Слово» не только пытали обычными способами, но четвертовали и колесовали. Результаты общеизвестны.
Натолкнется, скажем, талантливый, не без критической мысли исследователь на выражение: «а мы и дружина жадни веселия». Слова «жадни» он не знает (от «жадати», - т. е. сильно хотеть, нуждаться); чтобы как-то понять, он переделывает слово в «задни» и переводит, как «позади веселия», т. е. без веселия. Смысл почти верно угадан, но мы нуждаемся не в догадках, а в знании. Надо рыться в древних источниках, в словарях славянских народов и… рано или поздно решение будет найдено. Это будет положительное знание - находка древнего слова, а не блестящая, но не доказанная догадка.
«Слово» гораздо более точно, чем думают, у него нужно учиться, а не втискивать в прокрустово ложе знаний современного русского языка.
Мы сознаем отлично, что и в нашей работе, возможно есть ошибки, - это не значит, однако, если они будут доказаны, что неверны, плохи установленные наши принципы, - это будет только значить, что мы их плохо приложили на деле.
Наконец, капитальное значение имеет факт, что «Слово» дошло с пропусками, перестановками, вставками и искажениями. Верить в непогрешимость текста «Слова» в издании 1800 г., значит намеренно закрывать путь для дальнейших исследований и успехов.
7. ПОДЛИННО ЛИ «СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»?
Изложенные выше соображения и факты дают нам возможность ответить с исчерпывающей полнотой и достоверностью на вопрос: подлинно ли «Слово» или это подделка конца XVIII века?
Вопрос этот чрезвычайно важен и не только потому, что он касается самого, так сказать, существования «Слова», но и потому, что решение его затрагивает гораздо более серьезный вопрос: что представляла собой культура Руси в XII веке. Попутно решение этого вопроса покажет ложную методику исследования некоторых филологов, порочность методов их мышлении вообще. Тот, кто запутался со «Словом» и не смог отличить серебра от свинца и золота от меди, не может безукоризненно решать и другие аналогичные вопросы. Это замечание касается в равной мере как наших, так и иностранных ученых, поэтому мы остановимся подробнее на выяснении этого вопроса.
Уже почти с момента своего напечатания в 1800 году «Слово» вызвало подозрения в своей подлинности: слишком уж резко отличалось оно от всего остального наследия древней литературы, тогда известного.
А. С. Пушкин отметил это свойство «Слова» очень кратко и метко: «Слово о полку Игореве» возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности».
И действительно, «Слово» занимает совершенно изолированное положение во всей древней словесности. Это единственное почти историческое светское произведение, носящее на себе только слабые следы христианства; «Слово» полно языческим мироощущением, все же остальные произведения проникнуты насквозь и (нечего греха таить) обесценены церковью. «3адонщина» и «Сказание о битве на Куликовом поле» : — жалкие подражания, они сухи и бесцветны, несмотря на подражание блестящему образцу.
«Слово» на фоне сухих, риторических церковных или полуцерковных произведений казалось чудом образности и красоты, - отсюда мысль о его позднейшей подделке. Эту мысль поддерживало некоторое количество авторов от Каченовского и Сенковского и до теперешнего известного французского слависта проф. Андрэ Мазона.
Скептицизм этих лиц фактическим ничем не обоснован, их утверждения базируются, главным образом, на «внутреннем убеждении», не поддающемся; как известно, логике, зато легко поддающемся национальным, политическим и прочим, еще менее почтенным влияниям.