— Возможно, придется действовать быстро и решительно, — предупредил он товарищей. — Имейте это в виду. Будьте начеку и ориентируйтесь на Липинского. Показываться раньше времени нам нельзя.

Они выждали с полчаса, чтобы дозорные успели пробраться вперед, потом Липинский стал впереди колонны и скомандовал по-немецки: «Шагом марш!»

Рота шла медленно — дорога круто поднималась к перевалу, поросшему низким ельником. Переходя просеку на перевале, Липинский заметил патруль. Немцы тотчас же укрылись за деревьями и взяли автоматы на изготовку.

Под гору рота зашагала быстрей, шаги ее гулко отдавались в высоком лесу, который начался чуть пониже перевала.

Немцы выглядывали из-за деревьев и, заметив фельдфебельские нашивки Липинского, вышли из укрытия к сделали роте знак остановиться. Липинский отошел в сторону, дал роте промаршировать еще десять шагов, потом скомандовал: «Стой!»

Солдаты подошли почти вплотную к голове колонны и остановились — двое справа, около Карела, Ирки и Цимбала, один слева. Немцы были в стальных касках и маскировочных комбинезонах, с противогазами через плечо и большими пистолетами на поясе. Тот, что был в форме унтер-офицера, медленно приблизился к Липинскому, держа автомат на изготовку, и лениво козырнул.

— Хайль! — небрежно сказал он и с любопытством оглядел обмундирование роты. — Это еще что такое? — осведомился он, покачав головой.

— Трудовая рота, — строго сказал Липинский. — Неподалеку американцы, мы отступаем.

Унтер-офицер сдвинул каску на затылок и насмешливо свистнул:

— Вот это глупо! Отступаете? А куда?

Липинский пожал плечами.

— Сам не знаю, — сдержанно улыбнулся он. — Может, встретим по дороге немецкую воинскую часть и присоединимся к ней.

— Уже встретили, — сказал немец с автоматом. — Наше подразделение в двадцати минутах ходьбы отсюда. — Он махнул рукой в сторону длинного холма на западе. — Это солдаты?

— Нет, — ответил Липинский. — Вспомогательная рабочая колонна.

— Немцы? — недоверчиво осведомился патрульный, поглядывая на шеренгу.

— Нет, — сказал Липинский, — чехи.

— Что? — унтер-офицер насупился и выпятил челюсть. — Чехи?

— Так точно, — сказал Липинский и бросил взгляд на Карела.

— П-хе, с какой же стати ты тащился с этим сбродом в такую даль? Почему не избавился от них по дороге? Русские будут тут с минуты на минуту, мы ждем их там, на шоссе, — унтер-офицер кивнул в сторону долины. — А эти, чего доброго, ударят нам в спину.

Липинский подошел вплотную к нему.

— Я ведь с ними один, — шепнул он. — Трех человек я потерял на марше.

— П-хе! — сказал немец и сунул в рот веточку, которая была прикреплена у него на каске. — Это же проще простого. Отведем их к нам, а там…

В этот момент Липинский ударил его кулаком в подбородок. Гитлеровец зашатался, его автомат звякнул о камни. Из кустов выскочили Фера и Ота, а с другой стороны на немцев накинулись Карел с Цимбалом. Десяток товарищей бросились им на помощь и в мгновение ока разоружили солдат, связали их и положили на землю.

— Черт подери, — радовался запыхавшийся Ота. — Мне всегда хотелось знать, свалю ли я человека одним ударом. Все не подвертывалось случая попробовать, вот только сейчас довелось. Теперь я вижу, что из меня выйдет неплохой драчун.

Карел повернулся к Липинскому.

— Скажи им, — он кивнул на лежащих солдат, — что они поведут нас навстречу русским. Да так, чтобы немцы не заметили. А не то мы их пристукнем на месте.

Липинский кивнул и перевел его слова солдатам, над которыми стояли с пистолетами Цимбал и Ота. Потом он поднял с земли три автомата, один взял себе, другой подал Карелу.

— Кто возьмет третий? — спросил он.

— Я, — быстро сказал Ота. — Кому же еще дать, как не мне, черт возьми!

Липинский вручил ему автомат и коротко объяснил, как с ним обращаться.

— Пока что научитесь хотя бы стрелять, — сказал он, отнимая у солдат обоймы.

— Вот так я и представлял себе конец войны, — в восторге воскликнул Ота. — С добрым автоматом в руках гнать немчуру к чертовой матери! Дадите мне эту штучку домой?

Кованда вернулся к Станде.

— Придется тебе слезть, Станда, и малость потопать на своих двоих. Уж очень ты заметен издалека, башка у тебя как пивной котел. В тебя и слепой попадет из пустого ружья.

— А в чем дело-то? — забеспокоился Станда, неуклюже спешившись. — Они уже тут?

— Кто?

— Ну, этот патруль.

— Да, — сказал Кованда. — И спрашивают, можешь ли ты идти пешком.

— А как же! — отозвался Станда. — А куда мы идем?

— Еще неизвестно.

— Ты меня поведешь?

— За руку? — ухмыльнулся Кованда. — Или надеть на тебя уздечку?

Немцы в касках стояли на дороге, хмуро поглядывая на сторожившего их Оту.

— Вы что, голубчики, глядите сычами? — разглагольствовал Ота. — Лучше будьте паиньками, а примерным поведением заслужите прощение.

По узкой лесной тропинке, где идти можно было только по двое, рота, растянувшись длинной вереницей, спускалась в долину. Парни настороженно поглядывали по сторонам, особенно внимательно наблюдая шоссе, на котором могли появиться русские. Еще с полпути они услышали вдали глухую орудийную пальбу, но, когда добрались до подножья холма, выстрелы стали уже много громче. Шедшие впереди немецкие солдаты то и дело беспокойно озирались.

— Ясно, что это русские, — подтрунивал над ними Ота. — Куда вам до них, разве ваша артиллерия может так гвоздить!

Узкая долина вилась между холмами; в том месте, где чехи спускались к шоссе, она имела форму латинского «S». Там, где долина круто сворачивала на запад, ее как бы перегораживал высокий конусовидный холм, поросший ельником. На вершине холма виднелась широкая просека.

Рота уже почти час спускалась в долину, откуда слышалась канонада и отдаленный рокот моторов.

— Станда, — с чувством проговорил Кованда. — Ты слышишь этот приятный шум? Сегодня мне в первый раз не противно слышать моторы. Те, что грохотали у нас над головой, всякий раз грозили нам смертью, а эти несут жизнь, братец. Соображаешь ты или нет, какой сегодня для нас великий день? Конец проклятой войне, конец собачьей жизни, что тянется уже третий год. Когда эти машины проедут мимо, можно будет уже не прятаться. Я просто очумею от радости!

Станда осторожно ступал на своих измученных ногах, по лицу его текли слезы.

— Это я с досады плачу, — смущенно твердил он, утирая глаза. — Не от радости… а с досады, что у меня нет очков и я, слепой олух, ничего не увижу. Ни русских солдат, ни этих машин, когда они пройдут по шоссе, о господи!

Немцы осторожно переходили от дерева к дереву, все время поглядывали вправо, а около последних деревьев, в начале просеки, начали шептаться.

— Эй, вы там! — прикрикнул на них Ота. — Хватит лясы точить, пошевеливайтесь! Куда идти, вы хорошо знаете, так нечего филонить!

Немцы вышли на просеку и пошли по ней наискосок, к шоссе. Просека была шириной метров сорок и местами поросла редким кустарником. Немцы подняли руки и шагали почти вплотную один за другим.

— Эй, — крикнул Ота, — это что еще за фокусы? Или они так меня боятся, что подняли руки?

Немцы были уже на полпути к шоссе, когда на просеку вышла голова колонны — Ота, Карел, Липинский, Цимбал, Кованда со Стандой и пятеро других. На просеке пахло прелой прошлогодней травой, молодой зеленью и утренней сыростью. Когда чехи приблизились к середине просеки, пленные немцы уж вступали в редкий лесок у дороги. В этот момент справа, с вершины конусовидного холма, хрипло залаял станковый пулемет. Пули начали косить траву на просеке, оставляя на ней длинные борозды.

— Ложись! — крикнул Липинский.

Ота, споткнувшись, повалился в траву, рядом с ним Карел, Цимбал и Кованда, который увлек за собой Станду и других. Остальная часть роты, едва вышедшая на просеку, бросилась обратно и залегла за деревьями.

— Здесь оставаться нельзя! — крикнул Карел, поджимая ноги. — Надо вперед!