— Из резерва?

— Да… Какой-то заградительный отряд.

К повозке, завидев рядом с ней всадника и признав голос комиссара, подходили люди из разных рот и взводов. С каждой минутой их набиралось все больше.

Они робко жались друг к другу, и Степан, взглянув на них, отшатнулся. Это было уже не войско, а лишь беспомощные части его распавшиеся под ударом. Ни одного командира не уцелело.

— Товарищи! — Степан поднялся в стременах, указал плетью на деревню, откуда доносились пулеметный клекот, крики, глухие взрывы гранат. — Врагу не удалось прорвать фронт нашего полка! К нам своевременно прибыли подкрепления! Полк во главе с командиром отражает четвертую за ночь атаку офицеров-марковцев! Надо спешить, товарищи!

Он видел, как подравнивались бойцы, слушая его негромкую речь, как из бесформенной толпы образовались стройные ряды и над ними замерли тонкие иглы штыков.

— Батальон, слушай мою команду! — уже другим, властным голосом скомандовал Степан. — За мной шагом марш!

Он спрыгнул с коня, бросил повод одному из раненых бойцов, а у него взял винтовку и зашагал впереди развернутого строя. Шуряков, сидевший неподвижно за пулеметом, вдруг гаркнул на ездового:

— А ну, ссаживай, которые совсем размякли! Ссаживай, говорю, мне ждать некогда! Не для того я своего «максима» на телегу заволок, чтобы эти задворки стеречь!

— Постой, сынок, куды ж я раненых дену? — заволновался ездовой.

— Куды, куды! Полежат здесь — санитары за ними явятся! А мне никак невозможно отставать от пехоты. Видишь, сам комиссар повел!

И так как ездовой, привыкший больше к обозным порядкам, не слишком торопился на передовую линию, Шуряков помог раненым спуститься на землю. Вырвал у возницы вожжи и погнал лошадей в темноту — за товарищами.

«Заградительный отряд… Какой же это? Может, ошибся пулеметчик, напутал что-нибудь?» — размышлял Степан, обходя за домами место уличной схватки и забираясь белым в тыл.

Он знал, что отряд Терехова находился в армейском резерве, имея совершенно иное назначение. Какая причина заставила командира кинуть такую мелкую единицу в бой? Неужели позади фронта не осталось уже ни одного штыка? Вон левый сосед — стрелковый полк, обескровленный до крайней степени, — тщетно взывал о помощи…

И Степан вдруг ясно понял, что отряд был брошен на поддержку соседней части, но ошибочно попал сюда.

«Плохо! Ой, плохо у нас получается!» — думал он, представляя себе всю фронтовую неурядицу.

Однако в следующую минуту его мысли снова вернулись к Орлику и к возрожденному батальону. Степан круто свернул на ту обойденную полосу деревни, где кипела битва. Гулкая стукотня сразу приблизилась, кто-то закричал с хрипотцой:

— Га-с-пада офицеры, стыдно бежать!.. Назад!

Степан прыжком настиг хриповатого: штык лязгнул, роняя на землю грузную тяжесть. Батальон перегнал комиссара. Красноармейцы бежали молча, сшибая с ног оторопевших врагов. Шуряков припал к пулемету, брызнул горячим свинцом по крыше дома, с которого стрекотал короткими очередями «гочкис».

Это был момент, когда заградительный отряд, выдыхаясь, чуть не оставил деревню. Но даже сам Терехов не заметил, что участь боя решила кучка храбрецов, поработавшая штыком и прикладом в расположении противника.

— За мной! Не зарываться дальше! Не зарываться! — командовал Степан, выводя людей из лабиринта незнакомых переулков.

Он забирал все круче и круче в тыл марковцев, обстреливая их. С помощью невидимого Терехова удалось вытеснить б…лых на южную окраину деревни. Тогда Жердев заметил неподалеку сверкающие языки желтого пламени. Это вражеская батарея вела беглый огонь по другим батальонам семенихинского полка. Луна скрылась за тучу, густую предрассветную тьму с завываньем бороздили снаряды.

Дерзкая мысль пришла в голову Степана.

— Шуряков, есть патроны? — спросил он, усаживаясь на телегу пулеметчика.

— Полторы ленты осталось, товарищ комиссар.

— Гони на батарею!

Шуряков сразу оценил намерение Жердева и ударил по лошадям. Из-под колес полетели комья земли, влажной и тяжелой. Стучали конские копыта, шуршало подмятое жнивье. Красноармейская цепь отстала, прислушиваясь к звукам уносившейся вдаль повозки.

— Заворачивай! Живо!

Шуряков дал круг возле самой артиллерийской позиции, осадил. Пригнувшись к шероховатым рукояткам затыльника, Степан нажал спуск. Захлопотал «максим», играя золотыми блестками пламени. Видно было, как заметалась в темноте орудийная прислуга, как бежала пехота, выделенная для прикрытия батареи, и тоже гибла под свинцовым ливнем.

Марковские подразделения, собираясь в пятый раз атаковать красных, переполошились. У них за спиной внезапно смолкли пушки и разгорелась пулеметная трескотня.

Семенихин, находясь в передовой цепи своего полка, закричал:

— Братцы! Пора кончать разговор! — и пошел, прихрамывая, на желтые огоньки винтовочных выстрелов.

— Урррр-а! — поднимаясь из окопов, грянули советские батальоны.

Марковцы сначала отползали. Потом кинулись бежать, оставляя на поле боя оружие, санитарные двуколки, дымящиеся кухни с жирной бараниной.

К рассвету полк Семенихина занял село южнее Орлика. Командир и комиссар встретились в штабе на новой стоянке. У Степана была перевязана кисть правой руки, но выглядел он бодро и счастливо.

— Ранен? — нахмурился Семенихин.

— Шальная, понимаешь, задела… Да пустяки! Главное, с Халепским-то у них не все выдурилось!

— Не пустяки, — возразил командир. — Человек, лишенный правой руки, теряет девяносто девять процентов трудоспособности.

— Разве я ее потерял?

— На сегодня—да! И на завтра. А нам, брат, еще воевать да воевать..

И протянул комиссару только что полученный приказ: оставить село и двигаться на север, к железной дороге.

Степан побледнел. Вся тяжесть ночного напряжения; вдруг прилила откуда-то в его мышцы, в сердце, в кровь. Он сказал медленно, с передышкой:

— От-сту-пать?

— Белые прорвали наш фронт на стыке тринадцатой и четырнадцатой армий, — Семенихин развернул карту, отыскивая нужный пункт. — Эти стыки, будь они прокляты, всегда отличаются уязвимостью.

Он покрутил стрелку черного уса, отодвинул карту и добавил:

— Дело дрянь! Резерва у нас нет. А Деникин пустил в прорыв самую лучшую из своих дивизий — корниловскую. Вот мы и выравниваем линию.

Глава сорок шестая

Давно уже кончилась жатва в Черноземье, но продолжалась на полях военная страда. Красноармейцы забывали о горячей пище, отражая атаки белых, и кашеварам приходилось выливать в канаву прокисший суп. Все реже стреляла советская артиллерия из-за нехватки снарядов; пехотинцы берегли каждый патрон. Все гуще… вырастали на пройденных рубежах свежие холмики могил.

Тяжело было Степану смотреть, как села, хутора и бескрайние равнины оставлялись врагу. Часто задерживался он на пыльных дорогах, перетянутых голубыми нитями осенней паутины, кидал вокруг потемневшим взором — искал позицию, чтобы упереться и не отступать.

Но прорвавшиеся корниловцы нависали на левом фланге. Полк Семенихина нес потери от перекрестного огня и откатывался назад. День за днем белые расширяли брешь между тринадцатой и четырнадцатой армиями, сосредоточивая тут главные силы добровольцев Май-Маевского.

Деникин спешил доказать, что он — и только он! — может в короткий срок справиться с большевиками.

И Антанта поощряла его ретивость. Теперь она готовилась нанести решающий удар по Республике Советов с юга и не жалела средств для снабжения своего нового избранника. Королевство Великобритания прислало в Новороссийск пятьсот восемьдесят восемь орудий, двенадцать танков, два миллиона снарядов, миллион шестьсот тысяч ружейных патронов и двести пятьдесят тысяч комплектов обмундирования. Америка доставила сто тысяч винтовок, свыше трех миллионов патронов, триста девятнадцать тысяч семьсот пар сапог, сто восемьдесят восемь тысяч шерстяных фуфаек, двести тысяч простых фуфаек и столько же шинелей. В портах Севастополя и Новороссийска выгружались французские танки, аэропланы, грузовые машины и снаряжение.