Трико говорит, что в депо железнодорожникам еще меньше приходится сталкиваться с американцами, чем на станции Артюра. Время от времени берут из депо паровозы для их поездов, но об этом уже все сказал Артюр, повторять не стоит…

— Ладно, — согласился Анри. — На этом сегодня закончим. Об остальном поговорим завтра. А сейчас, товарищи, побеседуем по поводу того, что сказал Трико, а раньше говорил Артюр.

По правде говоря, Анри собрал железнодорожников для того, чтобы они обсудили подготовленное им предложение. Но теперь он решил внести это предложение как естественный вывод из выступлений товарищей — так его мысль лучше дойдет до них: не стоит говорить, что она зародилась у него еще до собрания.

— Ты так сказал, Артюр: американские поезда очень редко проходят через нашу станцию, американцев мы почти не видим, мы ничего не можем сделать. А по-моему, это неверно. Товарищи, почему мы считаем, что все наши усилия нужно направить только на одну-единственную цель — не пропускать американские поезда, а все другое недостойно нашего внимания? Это наш недостаток. Правда, мы таким образом доказываем, что сознаем, какая ответственность лежит на железнодорожниках. Но мы уже говорили — есть случаи, когда железно дорожники без помощи со стороны не могут достичь этой важнейшей цели. Что же тогда? Ничего больше и не предпринимать? Нет, есть сотни дел поменьше. Бастьен, не ужасайся! Конечно, я не собираюсь проповедовать, что надо довольствоваться малым и говорить: «Вот я сделал маленькое полезное дело — и хватит. Больше я ничего не обязан делать». Но борьба и в небольших делах помогает подготовить основную, укрепляет в людях уверенность. Мы говорим, мы пишем: «Американцы убирайтесь в Америку!», «Не пропускать оружия для восстановления вермахта!» Очень хорошо, за это нужно бороться. Но раз еще не осуществлены условия для того, чтобы эти лозунги были подкреплены действием, ограничиться их провозглашением так же нелепо, как стрелять в луну. Прав я? А теперь подумайте. У нас на вокзале, например, янки ведут себя, как хозяева. Никаких правил не соблюдают, едут на грузовиках по пешеходным дорожкам и даже не дают сигналов, лезут в любую дверь, не спрашивая, имеют ли они на это право. А ведь все это дает нам возможность в тысячах мелочей оказать сопротивление оккупации. Есть же определенные правила, есть французские законы! Их достаточно часто поворачивают против нас, мы тоже имеем право на них опереться! Значит, надо требовать, чтобы американцы не нарушали наших законов.

Все время Анри думает: «Как они относятся к тому, что я говорю?» И вот сейчас он видит во взгляде Трико сомнение: «Стоит ли заниматься такими пустяками!» Но Трико не спешит высказать это мнение. Он принадлежит к числу внутренне дисциплинированных, выдержанных партийных работников, которые никогда не считают свое первое впечатление окончательным. Во всяком случае они серьезно обдумывают указание руководителя партийной организации. Сейчас секцией руководит Анри. И кто знает, может быть, он передает то, что было сказано в другом месте, гораздо выше?.. Анри понимает, почему его так внимательно слушают. В его лице видят то большое, перед чем и он сам чувствует себя ответственным. Его не покидает чувство ответственности и сознание, что он должен сделать все возможное, чтобы подняться до уровня того, что́ он представляет. Если бы он говорил только от своего имени!..

— Никогда не надо пренебрегать мелкими успехами, считать их бесполезными. Достигая успеха даже в самых незначительных делах, мы продвигаемся к нашей основной цели. Но все будет казаться трудным, невыполнимым, если у нас будет только один лозунг: «Останавливать поезда!» Откровенно говоря, и мы с вами в начале собрания имели далеко не победоносный вид. Кто бы поверил, слыша наши рассуждения, что американцы нас боятся и имеют для этого все основания? Тут они правы — редкий случай, когда американцы правы!

— А что же плохого в наших рассуждениях? — спрашивает Артюр. — Всегда так бывает. Собираемся мы для того, чтобы нащупать слабые места в нашей работе. А какой смысл хвастать перед товарищами своими достижениями? Мы собрались для того, чтобы выявить, какие у нас прорехи. А если взять мелочи, о которых ты говорил, — они происходят ежедневно. Вот послушай, на днях…

— Нет, Артюр, не рассказывай! Уже поздно. Оставь что-нибудь на завтра. Конечно, это происходит ежедневно. Только я должен сказать вот что: все это носит случайный характер и зависит от реакции того или иного товарища. Такая борьба еще не ведется систематически и по всему фронту. Надо ее организовать и подытоживать все наши маленькие достижения, говорить о них, показать всем, что американцев можно прижать, хотя бы в мелочах. А когда можно сделать вот так, — Анри как будто отрубил себе сначала палец, а потом всю руку до самого плеча, и закончил: — то можно и так!

— А ведь верно, — говорит Трико. — Если сложить вместе все неприятности, которые мы доставили в нашем депо американцам, почти сами того не замечая, то получился бы неплохой итог. Когда мы держимся твердо, они затихают, как мыши. Вот позавчера…

— И ты тоже? — смеется Анри. — Если еще и Бастьен начнет рассказывать о своих успехах, мы никогда не кончим. (Он чувствует, что теперь имеет право их поддразнить.) По началу можно было подумать, что почти все неосуществимо. А теперь послушать вас — так выходит наоборот, все делается само собой!

Собрание явно идет к концу. Трико вынимает жестяную коробку с табаком, на крышке ее приделано приспособление для самокруток.

— Теперь, значит, сиди покуривай, бей баклуши! — смеясь бросает Виктор.

— Нет, серьезно, — говорит в заключение Анри. — Мы вот столкнемся с трудностями и только их и видим. Конечно, надо их видеть, но мы иногда не умеем дать им правильное освещение, не учитываем наших удач, а как раз на них и нужно опираться, чтобы разрешить трудности. Сколько сейчас можно сделать маленьких, но важных дел! Уйму! И надо их делать, какими бы мелкими они ни казались. Вот так и образуются лавины.

— Хочешь? — спрашивает Трико, протягивая Анри первую скрученную сигарету. — Послюнить? — спрашивает он, проводя уже языком по бумажке.

— Ясно! Ты же не заразный, — отвечает Анри. — Так вот, я уверен: если вы до завтрашнего вечера еще поломаете себе голову над этим вопросом, вы придете на заседание комитета секции с целым коробом ценных предложений.

— Ну, уж только не я, — говорит Бастьен, застегивая обтрепанный воротник куртки. — Я-то приглашен в первый раз. Пусть другие говорят, я послушаю.

— Вот тебе на! А зачем же тебя тогда пригласили? Обязательно должен выступить, — говорит Анри, понимая, что в глубине души Бастьену хочется, чтоб его подбодрили.

Все встают, потягиваясь и разминаясь — в кухне так тепло, что кажется тело стало каким-то бескостным и точно приклеилось к стулу.

— Ну, курильщики, потерпите, — говорит Констанс с несколько натянутым смехом. — На улице закурите. А то надымите так, что после вас и не проветришь.

— Да еще и намусорим, — добавляет Трико, отворяя дверь во внутренний дворик, чтобы взять свой велосипед. — Ох, снегу-то сколько навалило, пока мы здесь сидели!.. Пожалуй, еще застряну в дороге… Я пронесу велосипед на руках. Боюсь наследить на полу.

— Подстели газету и кати по ней свою машину, — предлагает Констанс.

— Ты что, с ума сошла? Это же сегодняшний номер «Юма». А я еще не прочитал, какие известия Жанетта[5] привезла о Морисе. Вы читали?

— Еще бы! Это, брат, все читают в первую очередь, — ответил Анри.

Бастьен и Трико уже стоят в дверях, но Артюр подмигнул Анри: задержись на минутку. Анри этого не любит, но что ему делать? Он остается.

— Ты приготовила? — спрашивает Артюр жену.

— Сейчас принесу, — отвечает Констанс, открывая дверь, из которой потянуло сыростью, — очевидно, там был погреб.

— Так вот, — объясняет Артюр. — В кои-то веки ты к нам пришел, и мы тебя не отпустим с пустыми руками. Я приготовил для тебя картошку. И еще утку — жена ее уже ощипала. У меня было целых две. Зажарьте в сочельник.