Артюр замолкает на минуту.

— Предположим, назначат меня — веди паровоз. Я откажусь. Меня уволят. А вслед за мной уволят и всех коммунистов, одного за другим, так что у нас некому будет руководить железнодорожниками. Если мне скажут: ты должен отказаться — я лично это сделаю. И многие товарищи поступят так же. Мы и не то делали в своей жизни! Но нужно ли это? Вот в чем вопрос.

— Что ты на меня уставился? — внезапно спрашивает его жена. — Разве я тебе хоть раз в жизни мешала в таких делах?

Этот неожиданный выпад даже понравился Анри, но у других, особенно у мужа, был несколько огорченный, раздосадованный вид. Артюр стукнул ладонью по столу, как бы говоря: «Ты бы лучше помолчала». И раздражение его вызвано было не только женской порывистостью, хотя все же отчасти и ею, но, главное, тем, что Констанс оказала свое слово невпопад. Ведь Артюр имел в виду как раз обратное: будь он уверен, что именно так и следует поступить, его не остановили бы никакие соображения личного характера. Двое других железнодорожников согласились с ним: весь вопрос в том, следует ли так поступать?

— Каждый конкретный случай надо рассматривать в отдельности, — отвечает Анри, тут же замечая, что он никак не отозвался на замечание Констанс, будто и не слышал его. Пожалуй, Констанс обидится. Это уж совсем ни к чему. Она не заслужила… А пока что он дал уклончивый ответ, ведь он и сам не знал, как тут следует поступить. Для него это было еще не ясно, как и многое другое. Нельзя ведь смотреть со стороны, как сказал бы Трико… Когда что-нибудь уже сделано и сделано удачно, тебе кажется, будто все вышло само собой. Через два дня ты уже забываешь, как тебя мучили сомнения в ту минуту, когда надо было принять решение. До того, как ты решился, ты был полон раздумья, неуверенности. Может быть, и есть такие товарищи, которые столько успели сделать за свою жизнь, что когда перед ними возникает новый вопрос, они чувствуют себя вполне уверенно, им все знакомо. Опыт!.. Хотя все равно, редко тебе встретятся две одинаковые трудности, они все в разном обличье проносятся перед твоими глазами!.. Да тут иной раз сходство и вводит больше всего в заблуждение!.. Но как бы там ни было, к Анри это не относится. Для него на каждом шагу — неожиданные помехи, непредвиденные препятствия. И ни в одном случае нельзя отделаться пустыми фразами. А ведь есть такие идиоты, которые считают коммунистов слепыми исполнителями, машинами… Эта мысль часто приходит Анри на ум, и она, как оскорбление, заставляет его гордо вскинуть голову. «Враги не прочь бы нас видеть такими, — думает Анри. — Понятно! Тогда почти ничего и не делалось бы. Интересно, где они, эти «приказы сверху», которые мы будто бы обязаны «слепо выполнять»? Конечно, у нас, к счастью, есть опора в нашей работе: лозунги, выдвинутые партией, приведенные в наших газетах примеры достижений других товарищей, но в каждом конкретном случае надо выходить из положения самому». Сейчас у Анри четко всплывают в памяти слова, которые он часто читал, о том, что указания и линия партии вовсе не дают готовых рецептов на все случаи жизни, а в основном лишь разъясняют, в каком духе нужно проявить инициативу для осуществления той или иной задачи. И до чего же это трудно, чорт побери! Это потруднее, чем решить задачу из задачника, где все хорошо объяснено, изложено, да еще когда знаешь, что решение останется на бумаге. Данные величины нашей задачи — живые люди, мужчины и женщины. И тут малейшая твоя ошибка губительна для них. Сколько настоящих трагедий, в которых зачастую вопрос идет о человеческой жизни, может вызвать неверное слово — написано ли оно или сказано. Последствия твоей оплошности отразятся на множестве людей, а народ и так уж немало страдает. Когда на тебе, как говорится, «лежит ответственность», ты в ответе за свои собственные мысли, за каждое принятое тобой решение: ты отвечаешь перед всеми этими живыми существами, мужчинами и женщинами, полными любви, доверия, надежды и ненависти. Принимая тысячи и тысячи решений, ты всегда сознаешь, что ставишь на карту все доверие, которое тебе оказали, возложив на тебя эту ответственность, ставишь на карту все свое чувство гордости этим доверием, всю свою надежду, что ты заслужишь его и впредь. Многие и не представляют, как это бывает в жизни! Приходит к тебе человек и говорит: «Начинается новое Сопротивление. Ты не думаешь, что нам можно иной раз обойтись без диверсий, не подвергать никого опасности?.. Можно было бы, например, в тот день, когда прибудет американский пароход с оружием, просто закрыть один из шлюзов?» «Тебе не кажется, — спрашивает другой, — что было бы неплохо послать новым коллаборационистам — не мелким, тем, что не понимают, что они делают, а крупным, тем, которые уже «сотрудничали» во время прежней оккупации, — письменное предупреждение, чтобы они пошевелили мозгами? Мы же во время войны посылали предателям маленькие гробики. А сейчас только письмо послать. Как ты считаешь, Анри?» «Слушай, Анри, на нашем заводе будет проведена часовая забастовка; так вот, мы собираемся выпустить листовку. Три четверти ребят наверняка будут согласны поставить на первое место борьбу против перевооружения Германии, а наши требования — на второе место. Ты что думаешь по этому поводу? Погоди, Анри, еще одно: как, по-твоему, лучше — выпустить листовку от имени профсоюза или от имени партийной организации?» «Анри, теперь, после речи Трумэна, неплохо было бы снова собрать подписи под Стокгольмским воззванием, у тех же людей, которые подписали, — теперь-то мы их всех знаем. Ты как думаешь?» А на днях Жожо и Марсель спрашивали: «Можно ли, нужно ли работать на их военном складе?» И сколько еще всяких вопросов задают Анри. Приходит вечер, Анри ищет на них ответа, зная, что найдет его в одном из трудов Мориса, — он всегда дает решения, и уж, конечно, не бумажные. Слова «учиться», «повышать свой идеологический уровень» кажутся сухими… Но это совсем не так, тут дело идет о твоем сердце, о потребности его освободиться от какого-нибудь сомнения, получить живой приток крови. Когда голова чем-то смущена, то и сердце начинает хромать — это известно. А сейчас Анри ведет собрание и размышляет вслух, вовсе не стараясь уверить товарищей, будто он знает больше, чем это есть на самом деле.

— Основное — это массовая борьба. Вы это знаете не хуже меня. На нее и должны быть направлены все наши усилия. Но… Разве не бывает случаев, когда индивидуальная борьба не противоречит массовой? Вспомним Раймонду Дьен, Анри Мартэна, Мишеля Боттэна. Если вникнуть хорошенько, их действия никак нельзя назвать «индивидуальными». В отношении Анри Мартэна и Мишеля Боттэна это сразу увидишь: они составляли и распространяли листовки. А сколько тысяч товарищей делают то же самое! В героическом поступке Раймонды Дьен это, может быть, не так бросается в глаза, однако, и он сводится к тому же. Раймонда легла на рельсы, но не забывайте — она была не одна. Она это сделала во время демонстрации. Не будь демонстрации, ее просто убрали бы с рельс и поезд пошел бы дальше. Для разрешения стоящих перед нами задач мы должны ко всему подходить практически. И это нисколько не умаляет мужества Раймонды Дьен, наоборот! Героический поступок, даже если его совершает отдельный человек, может служить примером. Мне кажется, можно сказать, что в некоторых случаях индивидуальная борьба, когда она ведется в полной гласности, недалека от массовой борьбы. Как вы думаете, товарищи? Отважное выступление одного человека во имя справедливой цели поднимает, мобилизует массы, служит примером и доказательством, что борьба возможна.

Анри на минуту умолкает. Он не удовлетворен собой. Товарищи тоже. Они ждали более четкого ответа — скажи: да или нет? Но для этого Анри еще недостаточно уверен в себе. Еще менее он уверен в том, что тут простым «да» или «нет» можно все разрешить. Он продолжает:

— Не будем говорить о борьбе против репрессий и о движении солидарности, которые вызываются такими действиями, — это уж другое дело. Как вам поступать? Нужно ли идти на то, чтобы вас уволили? Необходимо в каждом отдельном случае взвесить все «за» и «против». Нельзя обезглавливать движение; да и по-человечески жаль: такой-то товарищ должен пойти на жертву… нельзя бросаться людьми. С другой стороны, это как раз могло бы поднять массовое движение. В каждом отдельном случае, товарищи, нужно самим обдумывать и мужественно брать на себя ответственность. Никаких красивых жестов, бесцельного удальства, все должно делаться в интересах движения, невзирая на любые трудности. Как по-вашему?..