— Убьют! Ни за что убьют! — волновался командир.

На тополе темнело журавлиное гнездо. Искры с горящей рядом крыши уже обнимали его огненным роем, вихрясь вверх по стволу.

Дотянувшись до гнезда, Варужан достал одну из птиц, подбросил в воздух. Описав круг над полем, она вернулась обратно и беспокойно окинула взглядом этот безумный мир. Варужан гнал и гнал птиц от гнезда — напрасно: оно влекло их к себе подобно магниту.

Ночное сражение принесло победу армянским партизанам, а Варужан все еще воевал с журавлями. Они остались в гнезде, даже когда пламя лизало уже их клювы. Ослепший от дыма, с обожженными руками, Варужан сполз на землю.

Дерево пылало как факел; по его кроне заплясали огненные птицы и превратились в угли в испепеленном гнезде.

Заняв южный и северный выходы, партизаны задушили врага в его же обороне. Кроме пленных, ни один фашист и в глаза не видел партизан, против них воевали «свои». Комендант гарнизона был искренне удивлен, он был уверен, что они стали жертвой печального недоразумения.

— Ну, герр капитан, что скажете?

— Глупо, лейтенант, глупо…

— Нисколько, милый гауптман, вы меня забавляете…

— За эту трагедию, — не унимался Франц Кох, — вы ответите головой!.. Где это видано, чтобы немцы били немцев?! Безобразие!..

— Давайте уточним, — продолжал улыбаться Ваан.

Бедный гауптман наконец все понял.

До самого рассвета он продолжал качать головой. Нервы сдали.

Когда генерал Каратов прибыл на место ночного боя, открывшаяся глазам картина поразила его. Немыслимо было тягаться с врагом, засевшим в таком мощном оборонительном пункте, да еще выйти победителем.

— Молодцы! Вы совершили подвиг, лейтенант! — обнял он Чобаняна.

— Право крови превыше геройства, товарищ генерал! — Ваан открыто смотрел в глаза Каратову: — Кстати… кстати, ваши кавалеристы ничем нам не помогли, хотя во время атаки их помощь была бы не лишней…

— Лейтенант, сынок, вы меня вызываете на откровенность. Говоря по правде, они не в помощь вам были приданы… — Генерал смотрел в глаза прямо. — Это было мерой предосторожности…

— Ясно, — отрубил Ваан.

— Чего греха таить, будем откровенны до конца: было у нас на этот счет сомнение.

— А теперь?

— Пролитая кровь — доказательство многому. — Генерал поднялся. — Право крови превыше всего…

3

Немецкая команда взорвалась в ночи. Посыпались стекла в окнах окраинных хат, и нити трассирующих пуль протянулись через все село. Ракеты будто наложили на черный покров ночи заплаты. В их дрожащем свете немцы различили своих.

Пока разбирались, что к чему, фашистская рота лишилась целого взвода, который пытался оказать сопротивление загадочному противнику. Взвод полег на исходных позициях. Растерянный, полураздетый командир приказал открыть огонь по всему, что движется, если даже это будет в немецкой форме.

Тем временем партизаны отошли и закрепились в садах за селом. Противник методически поливал свинцом окна в домах напротив, где засели солдаты других взводов. Те отвечали огнем. Обезумевшие от страха фашисты искали врага среди своих. Все, кто пытался спастись бегством, падали под пулями. Остальных уничтожали партизаны.

Бой был недолгим. Мало кому из фашистов удалось унести ноги.

Наутро крестьяне, не разобравшие спервоначалу, что к чему, бросились обнимать своих избавителей в немецкой форме. Плакали и радовались. Радовались и плакали.

Командир роты обер-лейтенант Отто Виль, узнав, что взят в плен партизанами, сразу обмяк. Он и сельский староста Сергей Васильчук укрылись в сарае крестьянки Марии. Офицер стрелял и ранил ее в руку, но вооруженная вилами женщина справилась с обоими.

Перед зданием школы, на сельской площади качались на виселице тела мужа и жены Марченко. Отто Виль повесил их за укрытие зерна от немецкой армии. Ваан посветил фонариком и увидел рядом коленопреклоненную мать. Старуха не плакала, не поднимала глаз на повешенных.

— Встаньте, мама, — сказал он.

Старая женщина не двинулась, будто не слышала.

— Снимите их! — приказал Ваан.

Увидев рядом трупы сына и невестки, она подалась вперед и, раскинув руки, с криком повалилась на них, замерла.

Не сказала она ни слова и тогда, когда перед ней поставили Отто Виля и Сергея Васильчука. Только глаза каменной тяжестью застыли на лицах этих иродов.

— Я не виноват, — не выдержал ее взгляда Отто Виль.

— А кто убил этих людей?

Офицер кивнул на Васильчука:

— Он… Он говорил, что это партизаны. Я солдат, я только выполняю приказ. Я только оружие… Вы должны понять!

— Вы не оружие, — возразил ему Чобанян, — вы же человек и — убийца.

— Неправда, я всегда храбро воевал, — возразил офицер.

— Где? Когда?

— Везде, и здесь тоже.

— Не в сарае ли Марии? Вдвоем на безоружную женщину. И она же вас в плен взяла. Чем не герой?!

— Вы не смеете издеваться надо мной. Героями становятся воюя.

— Вы не воевали. Вы карали, уничтожали. Больше безоружных. А это убийство. Убийца не может быть героем, он преступник.

Офицер не нашелся что ответить. Ваан впился глазами в его холеное лицо. Отто Виль весь сжался.

— Судите их! — обратился Ваан к крестьянам. — Сами вынесите им приговор.

— Вешай их!..

… Когда враги закачались на виселице, мать поднялась и молча направилась к дому. Возмездие настигло убийц, но она не желала торжествовать победу смерти над своими злейшими врагами.

Командир роты и политрук проводили ее до хаты. На пороге ждала возвращения бабушки худенькая девочка. Старуха вошла в дом и повалилась на лавку, дав волю слезам.

Потом затихла. Внучка стелила себе, то и дело поглядывая на партизан.

— Солдатики, возьмите мою внучку, пусть партизанит с вами. Ей уже шестнадцать. Возьмите… Мне пора с жизнью счеты свести. Да Анка держит.

Анна бросилась на кровать и закрыла лицо руками.

— Ты не должна так! Ты же не бессердечная!

— Молчи, Анка, помолчи.

— Не имеешь права, не можешь умереть!..

— Ну это ты зря, Анюта, — смягчилась она. — Не плачь. Солдаты, видишь, не хотят тебя брать с собой…

Немного успокоенная, Анка прилегла. Бабушка подсела к внучке и долго гладила ее льняную головку. Попрощавшись, командир с политруком вышли из хаты и зашагали к школе, где разместился штаб роты.

Выстроившись на площади, рота ждала приказа. Начштаба Захарченко доложил, что за успешное выполнение задания командование и лично генерал Каратов приветствуют и поздравляют новых партизан.

— Служим Советскому Союзу!

От бессонницы в голове шумело. Еще звучали в ушах отголоски ночного боя, стояли перед глазами казненные. Под воспаленными веками качался на виселице мир.

Ваан, уединившись в комнате, которую еще вчера занимал обер-лейтенант, хотел отдохнуть. Лучом карманного фонарика он посветил себе, увидел на столе керосиновую лампу, зажег. Огонь весело качнулся, и комната ожила. И вдруг Ваан замер: на кровати, укутавшись в одеяла, лежала женщина. Ее волнистые волосы были рассыпаны по подушке.

— Прошу прощения, фрау! — начал Ваан по-немецки. — Я должен вас потревожить.

Не открывая глаз, женщина сказала:

— Я по-немецки говорю плохо.

— Вы не жена командира роты? — дрогнул голос Ваана.

— А вы что, не немец? — невидимая рука словно смахнула с ее лица улыбку.

— Нет, я командир партизанского отряда.

Женщина сжалась в комок.

— Я из ваших…

— Из наших? — вспыхнул Ваан. — Наши врагов в постели не греют.

Женщина пришла в себя. Как бы случайно откинула покрывало, приоткрыв плечи. Ваан подошел, бесстрастной рукой прикрыл ее краем одеяла.

— Вы, фрау, слишком беспечны. Одевайтесь, нам есть о чем поговорить.

Ваан отвернулся.

Она не спешила. Видно, искала белье. Тень ее ходила по стене перед глазами Ваана. Он поймал себя на мысли, что изучает эту тень.

— Поторопитесь! — повысил он голос. — Поторопитесь, говорю вам! — вырвалось приказным тоном.