Панарский тяжело вздохнул, пожал плечами:

— Виноват! Иного не скажешь. Когда творится беззаконие— чиновники правосудия всегда виноваты.

И стряпчий пустился в объяснения, почему именно он виноват. Он знал о том, что Рахманов и Арешев обращались в окружной суд с гражданским иском и чем это дело кончилось. Ему ведомо было то, что городской голова сам кормился и устроил это многим чиновникам городских и окружных учреждений. Первым желанием было прижать пользующегося своей властью голову, но в окружном совете предупредили: Афанасьева не

трогать.

Что касается городничего, Панарский также пытался указать надворному советнику на бездеятельность, но попытки стряпчего также не увенчались успехом. Комендант Якубович, он же окружной начальник, дал стряпчему понять, что яйца курицу не учат.

Что касается остальных анонимных жалоб, то Па-нарский видит их впервые, а если бы они и поступили, то на основании законоположения не были бы рассмотрены, так как приравниваются к навету, лжи закулисной, и поэтому находятся вне закона.

Генерал-майор Худинский язвительно улыбнулся:

— А вы, любезный Яков Алексеевич, ловко умеете уходить от ответственности!

— А что, разве я не прав?—уже смело спросил Па-нарский, чувствуя, что гроза начинает уходить в сторону.

_ Ну, где же «прав»?.. Ежели судить не по закону, а по совести, то вся ваша защита г—карточный домик. Возьмем анонимки. Почему люди не подписываются под жалобой?.. Боятся расправы! А ведь в каждой анонимке есть крупицы правды. Скажите, положа руку на сердце, покупают ваши чиновники товар у купцов за полцены?

— Конечно, покупают. Но не только у нас, но и у вас, в Ставрополе.

— Воровство в городе процветает? Так ведь? Командующий приказал пресечь сии преступления,— открыл карты областной прокурор.

— Это уже другой разговор,— окончательно оправился Панарский, поняв, что если бы не приказ Еману-еля, то вряд ли Худинский сам приехал в Пятигорск, проделав утомительный путь, а отослал бы жалобы почтой с предписанием разобраться на месте и принять надлежащие меры. На том бы и кончилось. А теперь вот будут тревоги и волнения. И непременно жертвы.

— Что ж, придется привлекать к ответственности Кондратия Афанасьева,— наметил Панарский. первую жертву.

— Непременно! Предать суду за использование власти в корыстных целях,— подтвердил генерал.

— Жалко не Кондратия, а других... Других зацепим и запятнаем, добрых, порядочных чиновников. Они просто поддались на хитрость городского головы,— почесал затылок Панарский, выясняя, как на это дело смотрит областной прокурор.

— Добрые и порядочные не поддаются!—изрек генерал известную и незыблемую истину.—Всякие преступления наказуемы. Слава богу, перед законом все равны.

— И все ж таки позор! Чиновников городских и окружных властей будут судить,— тяжело вздохнул стряпчий, обдумывая, как повернуть дело Афанасьева, чтобы овцы были целы и волки сыты, закон соблюден и побочных жертв и громкой огласки не было. «Следствие-то не станет вести сам генерал, а поручит мне. Судить будет наш окружной суд, а там люди свои — ворон ворону глаз не выклюет...»

— И Вишневского отстранят от должности городничего?— забросил вторую удочку стряпчий.

— Непременно!

— Сие будет удар господину Якубовичу. А он поставлен самим графом Паскевичем и утвержден государем,— закинул стряпчий третью удочку, опасаясь, как бы этот удар не задел рикошетом и его, и Худинского, и, быть может, даже самого Емануеля.

— Боюсь, что придется и здесь наказать виновных. Командующему стало известно безалаберное растранжиривание денег на закупку строительных материалов. И каких денег!.. За одно это по головке не гладят, милостивый государь...

Пока Панарский вел следствие по некрасивому делу Кондратия Афанасьева, пока областной прокурор лично давал ход жалобе генерал-майора Фролова, допрашивая Вишневского и вникая в деятельность частной управы и Строительной комиссии, Пятигорск потрясло новое неприятное известие: шайка абреков напала на селение Незлобное, подожгла его, разграбила, зарезала священника, захватила в плен молодых женщин, в том числе двух поповских дочерей, угнала скот. На бульваре, на базаре, в лавках, купальнях и у источников только об этом и говорили.

— Сколько лет было тихо, мирно и вдруг!..

— А Незлобное-то где? Рядом с Георгиевском, в тылу. Вон куда проникли разбойники!

— И нам теперь, живя на Водах, на самой кордонной линии, несдобровать! Нападут ночью и всех перережут!..

Многие больные стали поспешно уезжать домой, местные жители вооружаться, покупая на базаре пистолеты и кинжалы, ладить запоры на воротах, превращая усадьбы в крепости.

Якубович метал громы и молнии. С пеной у рта доказывал Худинскому, что Энгельгардт настолько развалил кордонную службу, что поставил под угрозу разбойничьих нападений все населенные пункты на Под-кумке, что по-настоящему охраняется только Пятигорск войсками, подчиненными ему, коменданту. Василий Васильевич пытался отвлечь прокурора от следствия по неприятному делу растранжиривания казенных денег и отвести от себя удар.

Худинский, прежде чем донести о случившемся в Ставрополь, направил нарочного в Кисловодск к Энгельгардту, которого просил приехать в Пятигорск для выяснения причин нападения абреков. Но нарочный вернулся ни с чем: Энгельгардта в Кисловодске нет.

— А Устинов, его правая рука, что говорит?—спросил Якубович у курьера.

— И господина Устинова тоже нет.

— Вот видите, ваше превосходительство, обоих нет. Уехали на охоту, а там в картишки играют и винцо попивают!— подливал масла в огонь Василий Васильевич.

А Энгельгардт и Устинов не охотились. Получив известие о набеге на Незлобное, они срочно выехали на восточную оконечность кордонной линии, проехали по всем казачьим заставам, придирчиво проверяя службу нарядов, ища дыру, через которую проскочила шайка абреков. Генерал повелел дежурным на постах прочесать свежеубранные поля, луга, лесные полосы, прис-тально'отыскивая следы копыт на влажной от недавнего дождя земле.

Широкую свежую полосу следов от табуна обнаружили только на участке между станицами Марьинской и Павловской. Там и перестрелка была в прошлый день на рассвете, когда шайка абреков, появившаяся неожиданно с тыла, угоняла за кордон табун коней и десять пленниц. Разбойники бросили насмерть перепуганных женщин, а косяк лошадей все-таки угнали к себе.

Энгельгардт, осматривая полосу, сказал:

— Да, именно здесь они ушли. А вот как они к нам попали?.. Не по воздуху же, не на крыльях перелетели через кордон и оказались вон где —в селении Незлобном... Ищите, ищите след, ведущий в нашу сторону,— приказал он.

Однако поиски не увенчались успехом. Все перешарили, следов не нашли.

— Загадка!—нахмурил брови Энгельгардт и обратился к Устинову:

— Николаша, у тебя нюх как у борзой. Поезжай,

братец, в Незлобную, порасспроси жителей. Быть может, абреки где-то между Невинкой и Кумой, не на нашей линии, прорвались через кордон?.. Поезжай, друг сердечный, а я тебя буду ждать в Пятигорске...

В Пятигорске Владимир Сергеевич наткнулся на генерала Худинского, который сразу же взял его в оборот, высказывая то, что услышал от Якубовича.

— Андрей Семенович, не горячитесь, дорогой, и не пойте с чужого голоса,— сказал Энгельгардт областному прокурору, с которым он был на короткой ноге.— Пойдемте лучше пообедаем, а то у меня с утра не было во рту маковой росинки...

На второй день в Пятигорск приехал Устинов и нашел Энгельгардта в кабинете Якубовича: генерал Ху-динский «мирил» двух комендантов, призывая не ссориться, а сесть за стол и наметить меры по усилению охранной службы.

Увидев Устинова, Энгельгардт живо спросил:

— Ну, что, Николаша?

— Набег лежит на совести предводителя нашего дворянства подполковника Толмачева.

У сидящих вытянулись лица: как? почему? Первым оправился от неожиданного известия прокурор:

— Я не понимаю вас, господин плац-майор... Какое отношение имеет к набегу предводитель дворянства?— спросил он.