Почти из–под самых копыт испуганно взлетали в небо вороны. Никаких пастухов, никаких охотников. Нас никто не преследует. Ночью мы скакали помедленнее. Тенгери спал, скорчившись в седле. Золотой Цветок не спрашивала, далеко ли до северных лесов. И хорошо, что не спрашивала, потому что я и сам этого не знал.

Когда солнце поднялось из росистой травы, мы, усталые, спешились и легли отдохнуть. Мне снились леса и реки, и вдруг степь вокруг меня задрожала, сперва мягко, а потом все сильнее и, наконец, так сильно, что вытряхнула меня из сна, и я, к своему удивлению, увидел трех пастухов, откочевывавших со своими овцами к югу. Они наверняка заметили нас, хотя сейчас и не смотрели в нашу сторону. Земли становились более плодородными. Мы избегали зеленых долин, не желая оказаться вблизи какой–нибудь орды.

На пятую ночь небо затянули тучи. Ни одна звезда не указывала пути на север. Эта темень становилась зловещей. Мы сидели на земле, тесно прижимаясь друг к другу. Сон не шел, и ни зги не видно — куда поскачешь? Где–то вдали подвывали волки, и Тенгери сидел с луком и стрелами в руках.

— Вон там, отец, что–то в траве шевелится, — прошептал он.

А я ответил:

— Это ветер, Тенгери, это ветер ласкает траву!

Он разочарованно опустил лук на колени. Он предпочел бы, чтобы грозно сверкнули волчьи глаза. О страхе, холодившем наши с Золотым Цветком жилы, мы ему ничего не сказали. Мы разговаривали с ним, хотя предпочли бы помолчать, и шутили, хотя нам было вовсе не до смеха.

. — Мы построим себе новую юрту? — спросил мальчик.

И Золотой Цветок ответила:

— Гораздо более красивую, Тенгери, и гораздо более просторную.

— У реки?

— У реки, мой сын, — сказал я. — На невысоком холме, где растут березки, цветут цветы и где неподалеку есть кедры.

Он положил лук и стрелы в траву, словно забыв о волках.

— Ты любишь кедры, отец?

— Да, Тенгери.

— А почему?

— Потому что они всегда зеленые, гордые и красивые, и потом, мой сын, кедры не умирают, они растут из прошлого в будущее, они живут среди нас, как могучие великаны, они — свидетели времен. И когда ветер набрасывается на них, они начинают рассказывать, как умудренные жизнью седовласые старцы. Кто научится понимать их, тоже наберется мудрости, сын мой.

— Там, куда мы скачем, отец, кедры есть?

— Их там тьма–тьмущая, Тенгери.

— Теперь я тоже полюбил их, отец.

— Кто любит правду, полюбит и кедры, сынок, — сказал я еще.

Начался дождь, тихий и ласковый. Лошади всхрапывали и били копытами. Я натянул спящему Тенгери маленькую соболиную шапку на лицо. Иногда луна пробивала дырку в тучах и вонзала в степь острый луч. А потом снова становилось темно, и я с трудом различал даже лицо сидевшей рядом жены. Теперь мы сидели, не прижимаясь друг к другу, и часто поднимались на ноги, чтобы не уснуть.

Беспокойство мое росло.

— Этой ночью, Золотой Цветок, мы теряем то, что обрели в нашу первую ночь.

— А разве преследователи тоже не пережидают темень, Чоно?

— Нет, — ответил я. — Степь велика, и туч не хватит, чтобы затянуть все небо!

Брезжил рассвет.

Мы снова нахлестывали лошадей.

У моего белогубого пегого изо рта вылетали брызги крови. Я давно отпустил поводья и вцепился в его гриву.

— Тенгери! Поддай жару своему! — крикнул я.

— Он летит, отец! — смеялся в ответ мальчик.

Озеро. Брызги воды из–под копыт наших лошадей.

Стая сытых ястребов разлетелась в разные стороны.

— Лес! Лес! Лес! — закричал я.

— У неба! — откликнулся Тенгери.

— Да, у неба! — подтвердила Золотой Цветок.

И правда, небо зацепилось за лес, и мы с тоской и надеждой смотрели в ту сторону. Горизонт был залит синевой. Лес, казавшийся бесконечным, гудел и раскачивался. Деревья вырастали из узкой серебристой полоски, протянувшейся между лесом и степью. И мне вспомнились слова одного старика: небо, дескать, только отражает то, что несет на себе земля.

Мы мчались вперед под восходящим солнцем, все время имея лес перед глазами — и этот день, и всю ночь за ним, а к полудню следующего дня мы были все так же далеко от него, как и вчера. Нет, он почти совсем не вырос.

— Три кедра, отец!

Мы остановились.

Деревья стояли у широкого озера, и Тенгери сказал:

— Половим рыбу?

Лицо мальчика было покрыто желтоватой пылью. Вид у него был нездоровый, усталый и голодный, а глаза воспалены.

— Лови рыбу, Тенгери!

Золотой Цветок устало улыбнулась. Мы сильно проголодались, а лошади до того выдохлись, что мне было больно на них смотреть. Мы разложили костер у самой воды. Через некоторое время Тенгери поймал одну рыбу и сразу еще одну.

— Здесь мы не останемся! — сказал мальчик. — Кедры здесь есть, но рыбы совсем немного!

Мы присели к огню и поджарили рыбу.

Заходящее солнце коснулось высокой травы и окрасило вечнозеленые кедры в красный цвет.

В спускающихся сумерках Золотой Цветок заснула. Мальчик спал, положив ей голову на грудь, и во сне их бледные лица походили на лица мертвецов.

Головешки в костре догорали.

Озеро что–то бормотало во сне.

Цветы закрыли свои головки.

Я поднялся на невысокий холмик и увидел, как из почти совсем зашедшего солнца выехало десять всадников — с копьями, мечами и боевыми топорами. Они быстро приближались к нам. Я еще раз бросил взгляд на три кедра и мысленно произнес, как клятву: «Кедрам не дано умереть, они растут из прошлого в будущее, они живут среди нас, как могучие великаны, они свидетели времен. И когда ветер набрасывается на них, они начинают рассказывать, как умудренные жизнью седовласые старцы. И да умножится мудрость тех, кто будет внимать им. Слышишь, Тенгери?»

И я пошел обратно, к потухшему уже костру, и сел рядом с Золотым Цветком и Тенгери.

Они все еще спали.

А когда всадники спрыгнули с лошадей, я тоже закрыл глаза.

КОММЕНТАРИИ

КУРТ ДАВИД — известный немецкий писатель, родился в 1924 году в Райхенау. Начал писать в пятидесятые годы и обратил на себя внимание читателей первым же своим романом «Совращенные» (1956), своеобразным итогом расчетов целого поколения молодых немцев с недавним фашистским прошлым. Одна за другой выходят его повести «Письма Господу Богу», «Михаэль и его Черный Ангел» и «Прорыв в никуда», отмеченные тонким психологизмом и поэтическим восприятием действительности. Он не без успеха пробует себя и в других жанрах: в юмористических рассказах и повестях для детей и юношества, в приключенческой литературе.

Особую популярность принесла ему историческая дилогия о Чингисхане. Оба романа — «Черный Волк» и «Тенгери, сын Черного Волка» много раз переиздавались в Германии, переведены на другие языки.

Курт Давид говорил: «При написании этой книги я пользовался не только всеми доступными мне историческими материалами, принадлежащими перу европейских авторов, писавших об империи Чингисхана, но и самыми многообразными монгольскими источниками, ибо я исколесил эту страну от голубого Керулена до Алтайских гор, и от пустыни Гоби до северных лесов».

Текст печатается по изданиям: David Kurt. Der Schwarze Wolf. Neues Leben, Berlin, 1966. David Kurt. Tenggeri. Sohn des Schwarzen Wolfs. Neues. Leben, Berlin, 1968.

[1] Тайчиуты — монгольское племя, к которому принадлежал и Темучин. После смерти вождя Есугея многие роды не захотели подчиняться малолетнему наследнику Темучину, отделились от племени, объединившись вокруг нового вождя — Таргутая, и даже воевали с Темучином.

[2] …из Поднебесной — Так в течение долгого времени называли императорский Китай.

[3] Имена братьев Темучина в романе не совпадают с именами, приводимыми различными историческими источниками. Курт Давид писал художественный роман и имел право на вымысел и отклонение от некоторых исторических фактов. Кроме того, у ученых–историков существуют расхождения не только по этому, но и по другим, более значительным вопросам.