Черкез, наблюдавший ссору со стороны, покачал головой:

— Видно вот о таких и говорят: «Пахарь отказался от джугары, а воробьи не поделят ее».

Бабахан грозно посмотрел на него:

— А ты что понимаешь в этих делах? Ну-ка проваливай отсюда!

От Черкеза о проделках городских кооператоров узнал весь аул.

Жар знойного лета уже спадал, веяло дыханием осени. Летучий караван облаков, не показывавшихся с самой весны, медленно проплывал в ясном небе, по земле бежали густые тени. Легкий ветерок доносил в аул запах гребенчука, дикой акации и полыни. На месте обычных сборищ расположилась группа дейхан. Лежа на боку, они чертили пальцем пыльную землю и с задумчивым видом вели неторопливую беседу.

— Так, значит, Черкез-ага... Говоришь, начали отпускать и для нас продукты, да только расходятся они по рукам городских узкоштанников?

— И я слышал. Говорят, выдают будто такие маленькие книжечки, и по ним можно брать в лавке и хлеб, и сахар, и чай — как молоко у коровы.

— Да, а вот как добыть эти книжечки, если из-за них Куллыхан и Тошлы-толмач горло друг другу рвут?

— Такая уж у дейханина доля сиротская. Всяк его обжулит, обманет, а жаловаться не смей.

— Выходит, от этой ревлиюсы тоже добра не жди.

— А сколько наобещали! Я слышал, на одной сходке в городе, один из этих, в узких штанах, говорил: правительство уберет старшин и волостных, даст права народу, уравняет богатых и бедных...

— Э, что там говорить! Новое правительство, видать, тоже баи купили.

Черкез вмешался в разговор:

— Наши отцы не знали нерешительности и страха. Например, они говорили: «Это не кибитка! Разрушим ее и поставим шалаш. Хоть шалаш—да новый!» Так и мы можем сказать: «Это не жизнь. Если нельзя ее исправить, надо разрушить!» Будем ждать, пока о нас кто-то позаботится, все с голоду помрем». Недаром говорят: «Чем спать, лучше стрелять». Надо покончить с чиновниками, пока они не покончили с нами!

Артык подхватил слова Черкеза:

— Вот это правильные слова! Надо опять напасть на правителей!

Некоторые невнятно проговорили: «Да, так бы и надо сделать». Но большинство дейхан молчало. Они еще помнили неудачу прошлогоднего восстания.

На следующий день Артык с утра направился к старшине Бабахану.

Бабахан по одному только виду Артыка почувствовал, что пришел он не просить, а требовать, может быть — мстить. Но за что? За своего гнедого? Или за то, что его держали шесть месяцев в тюрьме? И старшина решил обезоружить Артыка своей обходительностью. Не успел Артык сесть, как перед ним уже стоял чай, сахар и сладости.

— Артык, поздравляю тебя, братец! — начал Бабахан, и на лице его появилась самая любезная улыбка, какою он не часто встречал гостей.—Говорят: лучше поздно, чем никогда. Хоть минуло немало дней с тех пор, как ты вернулся, свидеться нам не пришлось. Все думал — надо сходить, поздравить, поговорить о житье-бытье, но — будь проклята эта служба! — забот много. Оторваться никак не могу. Когда я увидел, что тебя отправляют в тюрьму, у меня сердце упало. По правде говоря, не надеялся, что ты вернешься... Да, слышал, что ты женился. Было у тебя два глаза — стало четыре! Одним словом, хан мой, ты настоящий волк — выхватил невесту у Халназар-бая из-под самого носа!

Артык по бегающим глазам Бабахана понял, что все это — сплошное лицемерие, что старшина считает его простодушным малым, которого легко расположить к себе. Но вскоре Бабахан заметил, что Артыка не обманешь. Поэтому он решил подойти с другого конца.

— Артык, ты, хан мой, натерпелся мучений. Да зачтутся они тебе на том свете! Ты женился — и, конечно, поизрасходовался. Тебе нужна помощь. В чем ты нуждаешься? Говори без стеснений. У Бабахана найдется чем помочь. Я уже заранее приготовил для твоего свадебного тоя двух баранов да вьюк пшеницы. А помимо этого — что захочешь...

«Два барана, вьюк пшеницы и сверх того —что захочешь...» Что за щедрость! В нынешнее голодное время кому такое приснится? Ведь это хлеб и мясо на три-четыре месяца. Кто же откажется от такого добра? Можно обрадовать мать, похвалиться удачей перед молодой женой да еще уделить кое-что от дарового хлеба такому бедняку, как Гандым. Какое счастье выпало на долю Артыка!..

Но не так думал Артык. «Поешь сладко, да горька будет отрыжка. Овца, отбившаяся от стада, становится добычей волка. Нет! Не нужно мне ни добычи хитрой борзой, ни вони ее». — И он, спокойно взглянув старшине в глаза, отказался от его дара.

— Арчин-хан, спасибо — мне ничего не надо. Я как-нибудь проживу. Но дейхане голодают. Если можешь, хоть немного помоги им!

Стрела, пущенная старшиной, попала не в дичь, а в камень, и от звука ее удара дрогнуло сердце Бабахана. Кровь его вдруг вскипела от гнева и ему хотелось сказать: «Терпишь — ну и терпи, твое дело!» Если б это было время, когда он отправлял Артыка под конвоем в тюрьму, он бы сказал и порезче. Но теперь нельзя. Теперь просишь охраны — не допросишься, а получишь — она ни на что не годна. Дейхане действительно голодны и обозлены, обидишь одного — все разнесут и разграбят. А кому жаловаться? Кто защитит? Уж не Антонов ли, у которого подрезаны крылья? Или комитет, которого и в городе не слушают?.. От этих мыслей гнев Бабахана перешел в скорбь, и он с видимой озабоченностью и печалью в голосе стал объяснять свое положение.

— Ах, что и говорить, мой сын-хан! Как подумаешь о положении бедного народа — хлеб застревает в горле. Хоть возьми изо рта и отдай. Но что толку, если я отдам даже все, что имею? Ведь это все равно, что толокно замешать в реке. Тут нужны серьезные меры. Горе народа — мое горе...

Артыку уже было невмочь слушать болтовню Бабахана, и он прервал его:

— Арчин-хан, а говорят, для голодающих дейхан уже отпущен хлеб.

— Ах, если б это было так, братец, разве я первый не сообщил бы эту радостную весть народу?

— А вот в кооперативных лавках что-то дают.

— Это, друг мой, только для жителей города. Да и то дают там поименно, по членским книжкам и самую малость. Как говорят дети — дал попробовать, да спрятал.

— А говорят, каждый мирза, каждый толмач имеет по сотне таких книжек.

— Это такая же болтовня, как и слух о том, что в Тедженке появилась вода.

— А еще говорят, что Бабахан-арчин продал имена жителей своего аула узкоштанникам. Это правда?

— Что, что?

— Говорят, что в городе торгуют именами людей! Что Бабахан-арчин наживается на этой торговле!

Выражение лица старшины сразу изменилось. Вены на шее у него вздулись, морщины на лбу пришли в движение, черные глаза уставились на очаг. Он хрустнул пальцами, откашлялся а в замешательстве плюнул на ковер. Потом спросил сдавленным голосом:

— Артык, ты говоришь это шутя или серьезно?

— Арчин-хан, разве торговля людьми — шутка?

— Кто же это торгует людьми?

— А когда Ташлы-толмач подрался с Куллыханом, кто дал им в руки карандаш и сказал: «Пиши»?

— Артык, ты не придирайся к тому, чего нет, скажи сразу: что у тебя на сердце? Если ты считаешь, что я виновник того, что тебе пришлось шесть месяцев отсидеть в тюрьме, скажи прямо. Я тебе не игрушка, я все же арчин!

Артык сдвинул брови и хмуро посмотрел на старшину:

— Арчин-хан, зачем виляешь? Если за тобой нет вины, почему не говоришь спокойно?

— Я не хочу больше разговаривать.

— Ах, вот как! Тогда слушай: я пришел спросить у тебя отчет о тех проданных людях.

— Ты не стоишь надо мной, и я тебе не обязан давать отчет.

— Нет, я теперь господин над тобой! — крикнул Артык. Голос у него задрожал.

— Жаль, что ты под моей крышей. А то я знал бы, как ответить тебе!

— Тогда выйдем отсюда!

Когда они оба, дрожа от злобы, вскочили с мест, перепуганная жена Бабахана Набат завопила:

— Увы, горе мне! Э! Слышишь, тебе говорю: опомнись! Артык-джан, сынок, не связывайся с ним! Слышишь?.. Эй, люди! Спасите! Они убьют друг друга! Эй, помогите!

Едва Артык и Бабахан вышли за дверь, как откуда-то появился Сары. По возбужденному виду мужчин и крикам Набат он сразу понял, что дело тут не в простой драке. Сары приветствовал хозяина дома. Бабахан угрюмо ответил ему. Потом Сары почти насильно втолкнул обоих в кибитку, усадил их и постарался все обратить в шутку.