— Изобилие вашему урожаю! Салям! — раздался голос за его спиной.

— Изобилие и вам! — ответил один из пайщиков.

Голос пришедшего не понравился Артыку. Он обернулся и увидел сына аульного торговца, державшего в поводу трех верблюдов. Артык покупал у торговца чай, взял у него материю себе на штаны и рубаху, Шекер на платье, еще что-то по мелочам. Но он знал, что на уплату долгов ему не хватило бы всего урожая, и потому решил не оповещать об обмолоте пшеницы тех, кому был особенно много должен. Он намеревался прежде всего оставить себе на пропитание до нового урожая, а остальное пустить на уплату долгов. Но этот сын торговца со своим «изобилие вам» расстраивал все его планы.

Артык огляделся вокруг. На гумнах дейхане таскали снопы, обмолачивали и провеивали пшеницу. С разных сторон к ним направлялись вереницы верблюдов.

Четыре пайщика чувалами стали делить зерно. По мере того как ворох пшеницы распадался на четыре части, все больше подходило людей с верблюдами, все чаще слышалось «Изобилие вашему урожаю!». К концу дележа на гумне стало шумно и тесно, как на базаре.

На долю каждого пайщика пришлось по двадцать шесть верблюжьих вьюков зерна. Артык одну долю земли арендовал, за нее надо было уплатить треть урожая. Поэтому каждый третий чувал пшеницы он отсыпал отдельно. Ему самому оставалось немало, но нахлынувшим заимодавцам причиталось значительно больше. Многие приехали со своими весами. Сын торговца уже налаживал коромысловые весы. Все, приготовив чувалы, вертелись около пшеницы Артыка.

Не успел Артык сообразить, кому и сколько надо отдать в погашение долга, как на пегих лошадках подъехали еще двое с мешками и все с тем же пожеланием: «Изобилие вам!» Это были старики с седыми бородами, в полосатых халатах и белых чалмах. Артык только искоса взглянул на них, но один из его заимодавцев набросился на вновь прибывших.

— Эй вы, о которых говорят: «Не пахал, не сеял, а на гумне тут как тут!» Не стойте здесь со своими паршивыми чалмами, поворачивайте назад!

Это были попрошайки-ходжи. Человек, набросившийся ни них, и раньше жадными глазами смотрел на пшеницу Артыка, боясь, что ему не хватит. Артык с удовольствием повторил бы его слова, обратившись ко всем заимодавцам. Но вместо этого он подошел к весам и стал развешивать пшеницу. Прежде всего он отсыпал двадцать батманов владельцу кобылы, на которой молотил пшеницу, потом — тридцать батманов в покрытие долга за гнедого; отвесил еще кое-кому по три, по пять батманов. Глаза всех толпившихся вокруг поднимались и опускались вместе с чашками весов. Каждый старался протолкаться вперед. Поднялись крики:

— Сыпь сюда!

— Почему ему отдаешь, а мне нет?

— Когда брал, в три погибели гнулся, а отдавать— так не замечаешь?!

— Сыпь сюда!

— Дай сюда гири!

Сын торговца схватился за весы. Кто-то, не дождавшись, когда ему отвесят, сам начал насыпать чувал, приговаривая:

— Если так, то лучше быть впереди!

Артык не знал, кому отвечать, кого хватать за руку. Он стоял и только растерянно глядел, как жадные люди расхватывали его пшеницу, словно звери, бросившиеся на легкую добычу. Потом, плюнув на все, он сел на омет соломы и стал смотреть со стороны.

Сын торговца и один из аульных богачей, оба покраснев от натуги, тянули чувал с пшеницей в разные стороны и кричали:

— Ты не возьмешь!

— Попробуй не дать!

— Попробуй взять! Посмотрим, какой ты мужчина!

Артык с отчаяния стал подзадоривать:

— А ну, подеритесь!

Вокруг пшеницы мелькали чужие мешки, шарили чужие, жадные руки. Пшеницу, о которой Артык мечтал в течение целого года и которую он мысленно делил в течение всего дня, растащили быстрей, чем можно было выпить пиалу чаю. Кто наполнил чувал, кто нахватал на целый верблюжий вьюк. Те же, кому не досталось ничего, подчищали с гумна остатки с пылью. Сын торговца и тот, с кем он спорил раньше, сцепились снова:

— Хей, негодяй!

— Хей, собака!

Они стукнули друг друга кулаками. Один из пайщиков сказал:

— Вот это и есть то, о чем говорят: «Владелец джугары отрекся от джугары, а воробьи не ладят».

Артык, с отвращением смотревший на все происходящее, раздраженно ответил:

— Меня они уже оставили голодным. Пусть теперь хоть глотки перегрызут друг другу!

Толстый рыжий человек с красным лицом, уцепившись за ворот сына торговца, оторвал у него полрубашки. Сын торговца схватил рыжего за ворот чекменя, но не смог разорвать его и ударил кулаком по бритой голове. Их разняли. Рыжебородый рвался и кричал:

— Пустите меня! Я заставлю его мать залиться слезами!

К Артыку подошел высокий худой старик с редкой бородой — Косе. Ему ничего не досталось от этого «дележа», и он стал жалобно умолять:

— Артык, ты, сынок, дай мне хоть эту соломку. Остальное... как-нибудь в будущий урожай...

В конце зимы Косе дал Артыку полудохлого барана. Ему причиталось десять батманов пшеницы, а «этой соломки», которую он просил, было не меньше шестидесяти больших мешков.

Артык хотел было ответить Косе, но тут примчался на коне Баллы. По тому, как он торопился, подстегивая коня, видно было, что он очень разгневан. Вслед за ним Мавы вел целый караван верблюдов, гремящих колокольцами.

Осадив коня, Баллы окинул взглядом людей, толпившихся на гумне, затем посмотрел на Артыка, который с безучастным видом сидел на соломе. Вытянув вперед ноги в стременах и откинувшись назад, Баллы важно спросил:

— Это что значит, Артык? Почему не известил меня?

Артык, даже не пошевельнувшись, спокойно бросил в ответ:

— А кого я извещал?

— Почему, не известив, начал делить?!

Артык горько улыбнулся и ничего не ответил.

— Где моя пшеница?

— Это ты спроси вон тех. Они сами делили здесь.

Рыжебородый, завязывая веревочкой чувал, проговорил с досадой:

— Да-а, те, что раньше приехали, тут насладились.

Баллы окончательно взбесился:

— Значит, мне никакого уважения?! — крикнул он, почти наезжая конем на омет.

— Как хочешь, так и считай!

— Брать — это можно, а отдавать — зад болит?

Артык вскочил:

— Ты не очень распускай язык!

— Так-то ты держишь слово?

— Никого я сюда не звал! Вы сами набежали, как жуки на навоз!

— Ах, вот как! Долгов не платишь, да еще обзываешь навозными жуками?

Артык спрыгнул с омета:

— Жука тронешь, он уползает, а вы...

Баллы, осадив коня, поднял камчу:

— Так я напомню тебе, негодяй, с кем ты разговариваешь! Я заставлю тебя продать сестру, но долг ты мне заплатишь!

Артык схватил вилы, воткнутые в солому, и пустил их в Баллы. Но тот хлестнул коня. Вилы, скользнув по крупу лошади, воткнулись в шею верблюда, на которого грузили пшеницу. Верблюд с ревом вскочил на ноги и шарахнулся в сторону. Рыжебородый вместе со своим чувалом брякнулся наземь. Другие верблюды встали на ноги и рванулись кто куда. В общей суматохе сына торговца сбили с ног, его не завязанные еще чувалы опрокинули, пшеница из них высыпалась. Не обращая ни на кого внимания, Артык подхватил вилы и бросился на Баллы, но тот уже скакал полем во весь опор.

Артык остановился. В голове у него стучало, сердце бешено колотилось. Он долго не мог прийти в себя.

«Навозные жуки» расползлись в разные стороны. Артык подошел к омету, сел и стал обуваться, искоса поглядывая на свой ток. Он был пуст. От всего урожая ему осталась лишь горсточка зерен, застрявших в чокаях. Артык вытряхнул их на землю: доля птиц...

Глава тридцатая

Во второй половине дня Ашир зашел в кибитку Мереда. Мама пила чай, облокотившись на большую подушку. Айна сидела за каким-то шитьем.

Ашир поприветствовал хозяйку:

— Как здоровье, тетушка Мама?

Мама приподнялась, пригладила волосы на висках.

— Слава богу. Проходи, садись, сынок.

— Спасибо, я пришел повидать дядю Мереда.

— Он поехал к сестре. Зачем он тебе?

Ашир опустился на корточки.