Изменить стиль страницы

В стороне железной дороги еще кое-где раздавались одиночные выстрелы — то отстреливались, уходя, наиболее упорные из отряда Эзиза. Среди них был и Артык. В первые минуты, разбуженный выстрелами, напрасно пытался он остановить перепуганных, бегущих людей. Увидев, что все потеряно, он и сам бросился наутек — перепрыгнул через забор и побежал, временами останавливаясь, чтобы пустить пулю-другую в своих преследователей.

Красногвардейцы не отставали. Слыша свист пуль над своей головой, Артык понял, что кто-то упорно преследует его, и спрятался за какой-то низкой каменной стенкой. Неподалеку укрылся и его преследователь. В ночной темноте опять замелькали вспышки выстрелов: оба не жалели патронов. Довольно долго перестреливались они, темнота лишала их меткости. Вдруг у Артыка патроны кончились, и он выругал себя за излишнюю горячность. Поединок становился неравным — у Артыка оставалось только несколько патронов в револьвере. Но и преследователь его почему-то замешкался с очередным выстрелом. Слышалось щелканье затвора, а выстрела не было. Не спуская глаз с того места, где находился его противник, Артык начал осторожно приподниматься из-за своего укрытия. Красногвардеец тоже поднялся, — темная фигура его ясно обозначилась на фоне звездного неба. В ту же минуту откуда-то со стороны грохнул выстрел. Красногвардеец взмахнул руками и упал. До слуха Артыка донесся заглушённый зов:

— Тыжденко!.. Алеша, помоги!

Этот зов ударил Артыка в самое сердце. Сомнений быть не могло, — голос был ему хорошо знаком. Не раздумывая ни секунды, Артык подбежал к раненому, нагнулся над ним и, уловив неясное бормотанье, тихо спросил, все еще не веря своей догадке:

— Ашир... Это ты, Ашир?

Раненый приподнял голову. В скупом свете ночи глаза его казались огромными.

— Артык... — прошептал он.

— Да, Ашир, это я.

— Ты?

— Это не я тебя ранил! — взволнованно и торопливо сказал Артык.

Ашир слабо пошевелил губами:

— Зна...ю... — Больше у него не было сил говорить, голова его запрокинулась.

Артык поднял друга на руки и оглянулся. Куда идти? В казармы красногвардейцев? Могут задержать как сотника Эзиза. К Чернышову?..

В стороне послышались шаги. Артык позвал:

— Эй, кто там, помоги!

Человек остановился, потом подошел ближе. В руках у него блеснул ствол винтовки.

— В чем дело? — спросил он настороженно.

— Тедженка!.. Брат! — обрадовался Артык. — Помоги отнести раненого... Вашего раненого, Ашира Сахата.

— Ашира? Он ранен?

Не сказав больше ни слова ,и не подав вида, что узнал Артыка, Тыжденко взял винтовку на ремень и переплел свои руки с кистями рук Артыка.

— К Ивану... К Чернышову... — сказал Артык. — Это недалеко.

Тыжденко молча кивнул головой, и они пошли.

Так на сплетенных руках, то останавливаясь передохнуть, то медленно продвигаясь вперед, они осторожно донесли раненого до домика Ивана Тимофеевича.

Напуганная стрельбой, Анна Петровна еще не спала, с тревогой ожидая возвращения мужа. Услышав тяжелый топот на крыльце и слабый стон раненого, она вскрикнула:

— Иван!.. Что — убит?!

— Не волнуйтесь, Анна Петровна, это не Иван Тимофеевич, — сказал Тыжденко, протискиваясь в дверь.— Мы принесли раненого. Сейчас я пришлю за ним санитаров с носилками, а пока пусть он полежит у вас.

Ашира положили на постель, и Анна Петровна захлопотала вокруг него.

Через минуту Ашир открыл глаза. Первые его слова были обращены к Тыжденко.

— Алеша, — сказал он, — это не Артык ранил меня. Тыжденко взглянул на Артыка выжидающе и недоверчиво.

— Да, не я ранил его, — подтвердил Артык, — но я тоже стрелял в него, мог убить.

Тыжденко повернулся к раненому.

— Успокойся, Ашир, — тихо проговорил он. — Мы успеем еще разобраться, кто друг и кто враг.

Он так и не поздоровался с Артыком, не спросил его ни о чем, не порадовался неожиданной встрече, словно никогда не называл его братом.

— Алеша, — снова заговорил Ашир, — мы с тобой еще не раз увидим, как волки становятся ягнятами, когда видят, что деваться некуда...

Кровь бросилась в лицо Артыку. В эту минуту он вспомнил слова, когда-то сказанные ему Иваном: «Уйдя к Эзизу, ты скоро убедишься, что служишь врагам советской власти и своего народа... А право народа — быть беспощадным к врагам».

Артык понял, что дальше оставаться ему здесь нельзя. Попрощавшись с Анной Петровной, он направился к двери. Никто его не останавливал, не спрашивал, куда он идет. Все же Анна Петровна сказала:

— Артык, ты хоть бы подождал Ивана.

Услышав эти слова русской женщины, говорившей во имя прежней дружбы, Артык растерялся. Это был голос матери, ласковый, идущий от самого сердца; он тронул Артыка до слез. Но оставаться было нельзя.

— Будем живы — увидимся. Прощай, Анна Петровна! — сказал Артык и ушел.

Глава двадцать вторая

Артык шел в аул. Ночной мороз к рассвету стал ослабевать. Яркие звезды затянуло серой пеленой облаков. Сделалось как будто еще темнее. Уверенно шагая знакомой дорогой, Артык рассуждал про себя:

«Невозможно понять, что творится в мире! Все сумрачно, смутно, темно. Думаешь, вот прямая дорога, а шагнешь вперед — провалишься в яму; повернешь в сторону — ткнешься лицом в колючку, а назад и вовсе нет пути. Какими друзьями мы были с Аширом! Мы росли и жили, как братья. И вот только что мы стреляли друг в друга. А почему? Чего- мы не поделили? Из-за кого мы враждуем? Из-за Эзиз-хана? Но Эзиз мне не брат. Где же причина? Идет борьба, и каждый борется за свое. Чего добился отец, не вмешиваясь ни во что, думая только о пропитании на каждый день? Ничего. Чего достиг я в свои двадцать лет, работая от зари до зари? Я был вечно голоден, как собака. Что же мне — укрывшись с головой, трусливо лежать в кибитке и ждать, пока на меня снова накинут узду? Нет, рабом я больше не буду! Чтобы выйти победителем, надо биться с врагом, пока хватит сил. Значит, нельзя мне успокаиваться до тех пор, пока я и другие, такие же, как я, не победим. Надо покончить со всей шайкой баев-грабителей во главе с волостными... Но разве у Ашира, Ивана, Тедженки не те же цели? Не борются ли они так же, как и я, за народ?.. — Пораженный этой мыслью, Артык даже остановился. — Так, может быть, причина того, что я так запутался и мир стал темен в моих глазах — вот эти погоны?»

Он сорвал с себя и отбросил прочь зеленые погоны эзизовского нукера, а когда очнулся от своих дум, мир уже оделся в серый чекмень, — моросил дождь, мелкий и острый, как кончик иглы. Артык двинулся дальше, даже не думая о том, что промокнет. Дождь веселил его печальное сердце, отвлекал от тяжелых дум. Уже в третий раз в этом году хмурилось небо, в воздухе чувствовался запах весны.

Дождь прибил пыль и вскоре унялся. Легкий ветер согнал облака, и синее небо засверкало в лучах восходящего солнца. Мир, который еще недавно казался Артыку тесным и темным, расширился, засиял, его нельзя было обнять взглядом. На пашнях влажно поблескивала только что появившаяся нежная зелень пшеницы. Зерно, не взошедшее в прошлом засушливом году, теперь пробивало своими ростками размягченную дождем почву.

Это зрелище окончательно развеселило сердце Артыка, заставило его снова почувствовать себя сильным и бодрым. Шагая вдоль дороги, он незаметно для себя стал напевать, а приближаясь к аулу, запел совсем громко.

Айна выбежала ему навстречу и так порывисто обняла, словно давно потеряла надежду на его возвращение. Особенно радовал ее веселый вид Артыка и то, что плечи его были свободны от зеленых погонов.

«Когда Айна подле меня, — подумал Артык, — все мои горести исчезают бесследно. Почему я не наслаждаюсь своим счастьем? Что бы там ни происходило в мире, жизнь уже не будет такою, какой была. Я все же легкомыслен; не пора ли образумиться, пожить семейной жизнью? Вот и Айна, наверно, ждет этого от меня».

Смерть Халназара повергла в скорбь все его семейство. Когда тело его привезли на верблюде в аул, у Са-дап-бай чуть не разорвалось сердце. Она уткнулась лицом в чувал и запричитала во весь голос.