Куллыхан, задрожав от злобы, прервал Эзиза:

— Не распускай свой поганый язык! — и зашарил у себя на боку, ища кобуру.

Эзиз, не обращая на это внимания, продолжал:

— Если тебе мало всего того, что ты натворил, продолжай свои подлые дела! Дай только отбыть благополучно нашим почетным гостям. После этого я сравняю тебе обе ноги!

Куллыхан выхватил из кобуры револьвер.

Эзиз вскочил на ноги, глаза его налились кровью. Его опередил Артык. Он выхватил револьвер у Куллыхана и замахнулся, чтобы рукояткой ударить его по затылку. Присутствующие бросились их разнимать. Келёвхан, дрожа от страха, спрятался за спины других, а тугодум Кизылхан смотрел на происходящее, не зная, принять ли ему участие в драке, или успокаивать Куллыхана. Ата-Дяли подошел к Артыку и сказал улыбаясь:

— Помилуй бог, — это ведь не игрушка. Дай-ка сюда револьвер.

Артык с изумлением посмотрел на спокойное лицо Ата-безумца, в улыбке которого не было ничего обидного, и сам не заметил, как отдал ему револьвер.

Некоторое время все напряженно молчали.

Эзиз еще долго тяжело дышал и не мог прийти в себя.

Молла Дурды был поражен картиной, которую ему случайно пришлось наблюдать. Она повергла его в уныние: «А где же революция? Опять ханы, опять чиновники, баи! Неужели нельзя покончить с ними? Или будет еще хуже?..»

Когда противники несколько успокоились, Нияз-бек, поняв, что увещеваниями ничего не добьешься, решил сообщить предложения, заранее выработанные представителями «национального комитета».

— Куллыхан! — строго сказал он. — Наша забота не в том, чтобы русские создали свою гвардию. Нам дороже всего туркменские джигиты. Это надо понять! Раздор между вами — раздор туркменского народа. Где единство — там бог укрепит, где раздор — разрушит. Я предлагаю обеим сторонам следующее: пусть оба отряда соединятся. Пусть Эзиз-хан останется главой мусульманского управления, а Куллыхан станет командиром объединенного отряда. Пусть они здесь, в нашем присутствии, помирятся от чистого сердца. Нурберды-ходжам, дай им свое благословение!

Эзиз не подал голоса. Не сразу ответил и Куллыхан. Он подумал немного и пришел к выводу, что принять такое предложение никак нельзя. Если сегодня он станет командиром отряда Эзиз-хана, то завтра превратится в его раба. Кроме того, он был уверен, что с помощью отряда красногвардейцев, ожидаемого из Ашхабада, он разгонит отряд Эзиза. Поэтому, не дожидаясь благословения ходжи, он резко ответил:

— Головы двух баранов в один котел не кладут! Если вы действительно хотите нас помирить, то прикажите Эзизу распустить свой отряд и покинуть город. Только на этом я помирюсь. Конечно, я не родня большевикам, хотя и приходится им служить. Но я подчинюсь вашим указаниям только после того, как вы уберете отсюда Эзиза.

Ораз-Сердар, с безразличным видом смотревший на все происходящее, так же равнодушно выслушал и эти слова Куллыхана. Старейшины смотрели в рот Нияз-беку. Вращая своим бельмом на глазу, тот грозно посмотрел на Куллыхана.

— Куллыхан, ты болтаешь вздор! Ты с оскорбительным непочтением относишься к словам представителей национальной власти. Я тебя в последний раз спрашиваю: согласен ты с нашим предложением или нет?

— Нет!

Нияз-бек, подняв дрожащие пальцы к потолку, гневно сказал:

— Ну, ладно! Я тебя еще раз спрошу, когда тебе наденут петлю на шею!

Эзиз-хан и Куллыхан в сопровождении своих нукеров с шумом двинулись в разные стороны. А комиссия «национального комитета» в тот же день вернулась обратно в Ашхабад.

Глава двадцать первая

Наступил вечер. Белые облака, озаренные последними лучами закатившегося солнца, окрасились в красный цвет. В воздухе чувствовалась какая-то гнетущая тяжесть. Даже воробьи, прыгавшие по веткам голых деревьев, с жалобным чириканьем прятались в укромные места.

Со стесненным сердцем прохаживался Халназар по двору караван-сарая. В сумерках он казался ему мрачным, точно тюремный двор. Его удивляло, почему так долго не возвращается Эзиз. Узнав о прибытии комиссии «национального комитета», Эзиз вызвал из аулов своих советников. Однако, когда Халназар-бай и Алты-Сопы явились в Теджен, они его уже не застали. Не дождавшись своих людей и не сказав, куда он направляется, Эзиз выехал из города сразу же после отъезда комиссии. Сказал, что скоро вернется, но вот уже и день прошел, а его все нет.

С тех пор как сбежала Мехинли, Халназар еще не показывался на людях. Сегодня он первый раз приехал в город. Ему казалось, что все сторонятся его. Даже Алты-Сопы под каким-то. предлогом ушел из штаба, и Халназар не находил себе достойного собеседника. «Что, если и мне пойти к кому-нибудь?» — подумал он и стал перебирать в памяти своих городских знакомых. Артына-ходжайна давно не было в Теджене. После того как власть перешла в руки Советов, он распродал свое имущество и выехал на Кавказ. Пойти к купцу Котуру? Едва подумав о нем, Халназар тут же отказался от своего намерения: купцу, может быть, уже известно о бегстве Мехинли, и он злорадствует по этому поводу. На душе стало еще тяжелее: нет, уж лучше никуда не ходить. Халназар решил пораньше лечь спать.

Долго ему не удавалось заснуть. Он продолжал раздумывать над всем, что с ним случилось, и не находил утешения. За последнее время его богатство явно пошло на убыль. Начался падеж скота. От бескормицы овцы стали дохнуть целыми гуртами. Окрестности аула были усеяны трупами его верблюдов. «Может быть, я сам во всем этом виноват? Может быть, я кого-нибудь обидел, и это — судьба, посланная мне богом?—со страхом думал он и молился: — Боже, каюсь перед тобой, сохрани только от худшего! Если мне не придется, подобно Гандыму, попрошайничать, я и этим буду доволен, буду восхвалять тебя!..» Немного успокоившись, Халназар задремал.

Проснулся он от ружейных залпов. В испуге вскочив, набросил на плечи халат и выбежал во двор. Кругом была темнота. Ее прорезали лишь вспышки выстрелов. Слышалась беготня и беспорядочные крики. Нукеры Эзиза, должно быть, были застигнуты врасплох.

— Эзиз-хан!.. Артык!.. — крикнул Халназар, и в ту же секунду обжигающим ударом его толкнуло в грудь. Он закачался, вытаращенные глаза его перестали что-либо различать. — Сынок... Ата-Дяли... Это я... не враг... — пробормотал он и как подкошенный повалился на землю.

В предсмертной судороге он повел глазами и ничего не увидел. Ему показалось лишь, что идет мать Ашира и говорит: «Ах, чтобы кровь плескалась в твоей кибитке! Чтоб умереть тебе не в своем углу!» Халназару хотелось окликнуть ее, умолить, раскаяться, но язык не слушался. Губы шевелились, голоса не было...

Первым перепрыгнул через забор во двор караван-сарая Ата-Дяли. Ему и в голову не приходило, что его могут убить или схватить. Он видел, как закачался и грохнулся на землю Халназар, слышал стоны раненых. Узнав Халназара, он тронул его ногой:

— Эй, бай-ага! Вставай-ка! Разве можно так беспечно валяться во время битвы?

Халназар не издал ни звука.

— О, да он, кажется, и вправду... — со смехом проговорил Ата-Дяли. — Не уснул ли он последним сном?

В совете весь день шла подготовка к нападению на штаб Эзиза. Операция ночью была проведена быстро и решительно. Отъезд Эзиза облегчил дело. Чернышов передал, командование сводным красногвардейским отрядом Алексею Тыжденко и сам находился при нем неотлучно. Алексей Тыжденко еще днем тщательно изучил расположение караван-сарая, где размещались нукеры Эзиза. После полуночи красногвардейцы под его командованием окружили караван-сарай. Караул поднял тревогу, когда сопротивление было уже бесполезно, — красногвардейцы подошли вплотную. Выскочившие из казармы джигиты Эзиза спросонья открыли беспорядочную стрельбу. Со стороны железной дороги им ответили дружными залпами. Это решило исход боя. Полуголые, разутые нукеры Эзиза пустились в бегство через невысокий забор, бросая оружие и оставив посреди двора бездыханное тело Халназара. Караван-сарай был захвачен со всеми лошадьми и оружием эзизовского отряда.