Волнение и в самом деле подействовало на Ашира. У него не было сил кричать, а тем более драться с хромым мирзой, и он невольно последовал за Ата-Дяли. Но и за чаем, слушая болтовню Ата-Дяли, он не мог успокоиться, — наоборот, волнение его все больше росло. Он думал: «Артык, пожалуй, был прав, он лучше знает хромого мирзу. А я совсем дурак! Состою в отряде вора, становлюсь вроде как пайщиком в грязных делах Куллыхана. Нет, больше этого терпеть нельзя!» — сказал он себе и, не медля ни минуты, пошел к Чернышеву.

Войдя в кабинет, Ашир, даже позабыв приветствовать председателя совета, заговорил возбужденным тоном:

— Иван, ради чего мы дрались с Эзиз-ханом?

— Что за вопрос?

— Для того чтобы захватить оружие в караван-сарае и начать торговать им?

— Ашир, что ты говоришь! Мы не только оружие, мы всю власть в городе взяли в свои руки.

— Мы — или хромой мирза, Куллыхан?

Ивану Тимофеевичу не понравился тон, которым говорил Ашир. Он недовольно поморщился и сказал:

— Ашир, если у тебя дело ко мне — говори. А нет— не обижайся, я не могу тратить время на пустые разговоры.

Эти слова словно подхлестнули Ашира. Заикаясь от волнения, он заторопился высказать все, с чем пришел.

— Иван, я требую, чтобы хромой мирза был предан суду революции! Это одно. И еще хочу спросить тебя: почему ты не добиваешь Эзиз-хана? Ты думаешь — выгнал его из города, и дело с концом? А он опять собирает нукеров, чтобы напасть на тебя. Почему медлишь? Надо самим напасть на него. Этого я тоже требую!

Упрек был справедлив. Чернышев задумался. Затем, медленно отвлекаясь от какой-то мысли, задумчиво проговорил:

— Что верно, то верно. Слишком рано успокоились, недооцениваем этой опасности. Верно говоришь, Ашир! С этим делом надо торопиться, нельзя допускать, чтобы Эзиз снова укрепился... Что касается Куллыхана, я не совсем понимаю тебя. У этого хромого писаря давняя вражда с Эзизом. Следовательно, тут он будет драться честно. А так — и я его знаю...

— Нет, ты его не знаешь!

— Ашир, здесь надо действовать обдуманно. Поспешность . может испортить все, и мы не только не устраним Куллыхана, но добьемся усиления его в Совете. Сейчас в его руках сила - мусульманского большинства...

— Вы же и дали ему эту силу! А он использует ее для воровства и наживы!

— Ашир!..

— Где оружие, захваченное в караван-сарае Эзиза?

— Должно быть, там, на складе...

— Должно быть? Да. Но оно давно уехало на верблюдах Чары Чамана!

— Чары Чамана? Кто это?

— Караван-баши, человек хромого мирзы. Через него тот сбывает все, что удается украсть. А ворует он не только оружие. Проверишь, так узнаешь, что он запускает руку и в пекарню и на хлопковый завод.

И опять задумался Чернышов. Напрашивался единственно правильный вывод: убрать Куллыхана. Но как это сделать? Поймет ли необходимость этой меры мусульманское большинство совета? И не воспользуются ли ашхабадские эсеры и меньшевики неизбежными разногласиями для того, чтобы поставить во главе совета своих людей?.. Так и не придя ни к какому определенному решению, Чернышов тяжело поднялся из-за стола и, видя, что Ашир. ждет от, него ясного ответа, сказал озабоченно:

— Хорошо, Ашир, проверю все эти сведения о Куллыхане. Но если даже и верно все то, что ты говоришь, я не мог отстранить его, а тем более арестовать без ведома и согласия областного центра.

Ашир пристально посмотрел на Чернышева и, ничего не сказав, вышел из кабинета недовольный.

Почувствовав снова упадок сил, он пошел домой отдохнуть. Но не успел он сделать и сотни шагов, как за углом здания лицом к лицу столкнулся с Куллыханом, который шел навстречу в сопровождении трех красногвардейцев.

Все последующее произошло в одну минуту. Куллы-хан преградил путь Аширу и объявил ему:

— Ты арестован!

Ашир сорвал с плеча винтовку, но его тотчас обезоружили и повели. Через полчаса он уже сидел за решеткой. Куллыхан крепко наказал начальнику тюрьмы, чтобы никто не знал об аресте Ашира Сахата.

После этого Куллыхан направился к Чернышеву. Войдя в кабинет, он заговорил развязным тоном:

— Знаешь, председатель, ты под своей подушкой держишь змею!

Чернышев пристально посмотрел, на него и сказал:

— А, пожалуй, это верно.

— Если ты согласен, я сегодня же арестую предателя.

— Кого ты имеешь в виду?

— Конечно, Ашира Сахата.

— Ашира?!

— Он шпион Эзиза, предатель.

Взгляд Ивана Тимофеевича стал гневен.

— По-моему, следует арестовать другого человека.

— Другого?.. А ты о ком говоришь?

Чернышов поднялся с места и с отвращением глядел на хромого, который ежился под его взглядом. Кривя рот, Куллыхан повторил свой вопрос:

— О ком ты говоришь, Иван Тимофеевич?

— Его зовут... Куллыханом!

В глазах Куллыхана мелькнула растерянность

— Иван Тимофеевич, — спросил он, сразу меняя тон, — ты это всерьез или шутишь?

— Где оружие, захваченное красногвардейцами в караван-сарае Эзиза? — спросил в свою очередь Чернышов.

— А-а, я понимаю, от кого это идет. Он провокатор!

— Я у тебя спрашиваю: где оружие?

Куллыхан провел рукой по губам, пальцы его дрожали.

— Ты хочешь очернить меня по доносу провокатора?

— Я хочу всю твою черную душу вывернуть наружу, чтобы люди увидели, наконец, с кем они имеют дело!

— Ты не имеешь права...

— Кончен разговор! Созываю заседание исполкома и ставлю вопрос о твоих подлых делах!

— Ну, что ж, созывай!

Куллыхан злобно посмотрел на председателя совета и торопливо вышел и кабинета, хлопнув дверью.

Глава двадцать четвёртая

О разгроме своего отряда Эзиз узнал от уцелевших нукеров, которые разыскали его в дальнем ауле. Они рассказали и о смерти Халназара. Это мало огорчило Эзиза. Однако, считая себя по меньшей мере ханом Теджена, он не мог допустить, чтобы убийство его советника осталось безнаказанным. Услышав от одного из нукеров, что Халназар убит, по всей вероятности, Ата-Дяли, Эзиз-хан угрюмо сказал:

— Ладно! Этот безмозглый еще попадется мне в руки. Я расправлюсь с ним так, что внуки, его внуков будут со страхом вспоминать его казнь.

Однако все внимание его было поглощено другим сообщением: в караван-сарае, где помещался штаб отряда, красногвардейцы захватили двести восемнадцать винтовок и двенадцать тысяч патронов. Эта потеря была куда тяжелее смерти любого советника. Впрочем, по словам нукеров, еще имелась возможность вернуть оружие. Куллыхан, заботясь больше о своей наживе, чем о безопасности совета, нашел ловкого парня — погонщика верблюдов по имени Чары Чаман — и отправил с ним караван оружия через пустыню в Ташауз. Там оружие легко сбыть или Джунаид-хану или кому-нибудь из хорезмских старейшин, которые не хотели признавать власти Джунаида и копили силы против него.

— Караван не мог далеко уйти,— говорили нукеры,— Если пуститься в погоню на быстроходных верблюдах, винтовки и патроны будут опять в твоих руках.

И Эзиз не медлил ни часу. Не успел день склониться к вечеру, как на шести быстроходных верблюдах, в сопровождении самых верных джигитов, он пустился по бесплодной равнине в погоню за Чары Чаманом.

В открытых степных просторах верблюды неслись с такой быстротой, на какую только были способны. Их ноги мелькали, как крылья ветряной мельницы. Барханы сыпучих песков, похожие на морские волны, заставляли их замедлять движение. Но, перевалив через них, они вновь продолжали свой бег. Песок не успевал покрывать их ступню, а ветер тут же заравнивал их следы.

Из Ташауза по верблюжьим тропинкам шли встречные караваны. При виде всадников Эзиза караванщики шарахались в стороны, принимая их за разбойников.

Поравнявшись с одним из караванов, Эзиз остановил своего верблюда и стал смотреть. Караван выглядел жалко. Обычно верблюды даже после долгого и тяжелого перехода по пустыне высоко держат головы на круто выгнутых шеях, шагают важной поступью, озираясь по сторонам, и у всех вызывает уважение их величественно-гордый вид. Караван, на который смотрел Эзиз, был совсем иным. Худые верблюды с торчащими костями еле плелись, качаясь от слабости. Глаза их тускло поблескивали, как черно-синеватые ягоды колючек; в помертвелых зрачках, казалось, застыли слезы. Многие верблюды шли развьюченные, едва передвигая ноги. Караванщики выглядели не лучше. Некоторые из них, взвалив на спину поклажу, под которой пал верблюд, плелись подле каравана, сгибаясь под тяжестью ноши.