Эзиз сообщил приметы Чары Чамана. Джунаид тотчас же разослал по аулам гонцов, приказав связать и привести Чары Чамана вместе с его спутниками и теми, кто оказал ему гостеприимство.

Слуга внес зажженную лампу. При свете ее Джунаид пытливо взглянул в лицо гостя и увидел на нем следы душевного смятения. Поняв, что с Эзизом случилось что-то неладное, хан решил расспросить его, хотя это тоже шло в разрез с общепринятыми правилами приличия, так как гость еще не успел отдохнуть.

— Эзиз-хан, — обратился Джунаид к своему гостю, когда подали чай, — хотя мы и живем далеко друг от друга, сердца наши близки. Я всегда расспрашиваю о тебе проезжих и приезжающих из Теджена. Твои успехи радовали мое сердце. Мне казалось, что ты достиг всего, чего хотел, или близок к цели. Но твой неожиданный приезд и вид твой, если только это не от усталости, говорят мне о многом. Я не спрашиваю о цели твоего приезда. Мне хотелось бы только знать, чем объяснить разницу между тем, что я слышал о тебе и твоих успехах, и тем, что я вижу?

Эзиз понял, что перед ним проницательный и решительный человек, способный быстро и без раздумий составить себе мнение о людях, как и отдать приказ об уничтожении их. Поэтому следовало подумать, как говорить с ним. Эзиз, неспеша, начал беседу:

— Господин хан, я никогда не забывал твоего совета: «Если хоть смутно почувствуешь намерение врага, — опереди его». Я так и Действовал. Когда мне стало известно о намерении Совета отобрать хлеб у баев, чтобы помочь голодным дейханам, я сам захватил запасы богатых и стал раздавать хлеб населению по твердым ценам. Мусульмане превознесли мое имя. Но твой завет я не выполнил до конца: я послушался пустых болтунов из «национального комитета» и в результате опоздал — получил пощечину.

И он рассказал Джунаиду обо всем, что произошло в Теджене.

Джунаид тотчас спросил:

— Эзиз-хан, почему я живу не в Хиве, не во дворце Исфендиар-хана, а обосновался вот здесь, в Ташаузе?

Вопрос привел Эзиза в недоумение: какое это имеет отношение ко всему тому, о чем он говорил? Сколько он ни думал, ясного ответа найти не мог и вообще не понял, к чему был задан этот вопрос.

— Господин хан, я не знаю, почему ты не живешь в Хиве. Может быть, потому, что ты хан Джунаида?

Джунаид укоризненно посмотрел на своего собеседника:

— Ты и на самом деле этого не понимаешь! Если бы я сидел во дворце Исфендиар-хана в Хиве, то, конечно, считался бы повелителем всего Хорезма, но был бы там в положении соловья в позолоченной клетке. Там со всех сторон крепостные стены, широкая река. Вокруг дворца живут старые чиновники Исфендиара, которые ненавидят меня. Да и русские не питают ко мне никакого доверия. Случись со мной что-нибудь, — все окружающее превратится в кольцо, которое трудно разорвать. В каком же положении я окажусь? А сюда ко мне никто не осмелился подступиться. Всадник лишится копыт, птица — крыльев! Стоит мне только узнать, что в Хиве, в любом месте Хорезма восстают против моей воли, и я в ту же ночь появляюсь там, чтобы разнести все в пух и прах!.. А твое положение? Сидя в городе, кем ты хочешь повелевать, над чем властвовать? Повелевать царскими чиновниками? Не велика честь! Управлять городом? Не удастся! Железная дорога проходит по твоему животу, режет его пополам. Будешь сидеть в городе — железо будет со всех сторон колоть тебя, подобно штыкам. Сегодня ударишь кого-нибудь по лицу, завтра тебе ответят подзатыльником и рот твой забьют землей. С железной дорогой нельзя шутить. Ну, предположим, дам я тебе пятьсот джигитов, и сегодня ты разгромишь тедженских красногвардейцев. Нет сомнения, что разгромишь. Но завтра с двух сторон по железной дороге подвезут тысячу всадников — где у тебя сила устоять против них?.. Ты — сын туркмена, вырос на просторах степей..Ты держись всегда простора, не путайся в тесноте города! Не понравилось тебе что-нибудь в Теджене или власть не угодила твоему сердцу — вот тогда иди в город. Разгроми все в одну ночь — и назад. Тогда, чтобы твои враги ни делали, они не смогут подчинить тебя и одно твое имя будет наводить на них страх. Они даже не смогут напасть на тебя. Да и то учти: стать ханом Теджена — еще не значит стать ханом теке, подчинить своей власти Ахал-Аркач и Мары. Ты отодвинься от железной дороги на север, в глубь степей, и стань покрепче и пошире на ноги. А я всегда подле тебя — только дай знать... И еще скажу: не нравятся мне эти твои новые покровители — Нияз-бек и Ораз-Сердар. Их люди едут и ко мне без конца — не дают высохнуть помету своих коней во дворе. Я хоть и говорю им приятное, но то, что намерен делать, держу в себе. С тобой они говорят на твоем языке, а все же не от сердца. Они хотят сесть на тебя и погонять, как ишака. А ты постарайся сам сделать их своими ишаками. Будь с ними ласков, но не подчиняй им свое сердце. Пусть в серьезных делах не ты, а они обращаются к тебе за советом и помощью...

Эзиз считал себя вполне зрелым правителем, но, послушав Джунаида, почувствовал себя ребенком в большой политике.

«Да, эта старая лиса, — подумал он о Джунаиде,— научилась тысяче и одной хитрости и всяким уловкам». Вспомнилось, что старый хан еще полгода назад обещал свою помощь, и Эзиз сказал:

— Кстати, господин хан, я хотел поблагодарить тебя за привет и обещание помощи. Афганец, который был у тебя с поручением от афганского эмира, заезжал ко мне и передал мне твои слова.

— Афганец?.. — Джунаид-хан задумался, что-то вспоминая, затем спросил: — Это не Абдыкерим-хан?

— Да, он.

— Два раза он был у меня. И других таких посланцев приезжает немало.

Хотя Джунаид и знал, что Абдыкерим-хан не афганец, но не сказал об. этом Эзизу. Но раз уже зашла речь о внешних сношениях, он постарался убедить тедженского хана в необходимости служить тому же государству, которому служил Абдыкерим-хан и сам Джунаид. Он начал издалека:

— Мы переживаем смутное время. Делай что хочешь, и нет такой силы, которая могла бы тебе помешать. Но это время продлится недолго. Порядок скоро придет...

— Откуда? — спросил Эзиз, пользуясь тем, что Джунаид умолк, словно задумавшись над своими словами.

— Вот об этом я и хочу сказать, - продолжал старый хан. — Сегодня сила в наших руках. Но надолго ли? Если мы не воспользуемся этим смутным временем для того, чтобы укрепить свое положение, не останется у нас ни ханской власти, ни ханского достоинства и ничего такого, что выделило бы нас среди обыкновенных смертных. Мы пережили уже такое...

— ...в царское время, — подсказал Эзиз.

— Ты угадал мою мысль. В чьих бы руках ни оказалась власть — в руках русских богачей или русских бедняков — для нас это будет не лучше, чем царское время... Мы должны удержать власть в своих руках. А для этого нам необходимо заручиться могучей поддержкой одной из великих держав.

Эзиз понял, что Джунаид-хан имеет в виду какое-то большое государство, и удивленно спросил:

— Значит, наша надежда — не повелитель Афганистана, не Хабибулла-хан?

— Наши соседи Афганистан и Иран не смогли бы оказать нам помощи, даже если бы захотели. Разве устоять им против России? Нет, мой брат, спасти нас может только одна держава, это... Англия.

«Англия?..» — Эзиз насторожился. С детства он знал, что туркменам издавна ненавистны англичане — захватчики восточных стран и поработители мусульманских народов; про коварного и подлого человека туркмены говорили — «как англичанин». И вот теперь Джунаид-хан советовал искать опору ханской власти в Англии, у этих коварных людей. Эзиз растерянно смотрел на своего названого брата и союзника, не зная, что ответить ему.

— Господин хан, — сказал он, когда уже надо было что-то сказать, — я знаю поговорку: «У кого опорой гора, у того железное сердце». Неплохо бы опереться на силу оружия большого государства, но... Но разве можно доверять англичанам?

— Хотим мы этого или не хотим, — ответил на его сомнения Джунаид-хан, — а, по моим сведениям, англичане скоро придут в Закаспийскую область, чтобы навести здесь порядок. И, конечно, погонят они своих солдат проливать здесь кровь не ради нас, ханов. У них свои расчеты. Немало захватили они мусульманских стран, — почему не воспользоваться нынешней слабостью России и не оторвать от нее Туркестан? Здесь тоже немало всяких богатств: хлопок, шерсть, каракуль, ковры... Есть на чем поживиться английским купцам и промышленникам. Как ты думаешь, Эзиз-хан? Я тоже много думал над этим и пришел к мысли, что для нас это даже выгодно. Пусть наживаются англичане, — если мы останемся ханами, на нашу долю тоже перепадет немало. Золото, звонкую монету будем выручать от торговых дел. У меня вон лабазы забиты разными товарами, а куда их денешь? Не на советские же ничего не стоящие бумажки продавать шерсть, каракуль. А главная наша выгода в том, что англичане не будут посягать на нашу ханскую власть, как это несомненно сделают большевики.