— А потому, милостивая госпожа, что господин губернатор изволил сказать секретарю — я сам слышал! — что не желает отвечать, если у его высокой гостьи случится несварение желудка. И еще он сказал, что не понимает, кому могло прийти в голову предложить госпоже остановиться в этом проклятом доме.

— Да что вы все так боитесь этого дома? — не выдержала великая княгиня.

Ответа не последовало. Екатерина Павловна пожала плечами и сказала Марии по-русски:

— Прикажи дать этой славной женщине немного денег и пусть она отправляется на свою кухню. Я устала от тайн и глупых предрассудков.

Мария невозмутимо достала откуда-то серебряную монету, вручила ее вмиг разрумянившейся кухарке и отпустила ее, совершенно счастливую от такого удачного общения со знатными гостями. После чего тоже принялась за еду, хотя и с меньшим аппетитом, нежели великая княгиня.

— Хотела бы я знать, — задумчиво сказала Екатерина Павловна, когда лакей подал кофе и удалился, — что же произошло с моей тетушкой, царствие ей небесное. И что за тайны клубятся вокруг этого дома?

— В свое время ходили самые разные слухи, — отозвалась Мария, смакуя неожиданно отменный кофе. — Я тогда только появилась при дворе вашей августейшей бабушки. Но принцессу Августу однажды видела.

— Правда? Каким образом?

— Сначала примите лекарство, ваше высочество, — твердым тоном отозвалась Мария. — Потом будут сказки на сон грядущий.

— Вы все-таки неподражаемы, Мари, — рассмеялась великая княгиня. — Я уже давно взрослая.

— Ваше высочество, для меня вы всегда — любимый ребенок, — отозвалась Мария с редкой для нее нежностью. — Пойдемте в вашу спальню. Здесь, право, неуютно, да и камин догорает…

В спальне, устроившись настолько удобно, насколько позволяло помпезное ложе, Екатерина Павловна приняла поданное Марией лекарство и потребовала продолжить рассказ о покойной тетушке.

— Вильгельму это наверняка будет интересно, — добавила она.

— Не думаю, ваше высочество, что принцу понравится такой рассказ о его матери.

— Вот как? Тогда я сохраню это в тайне. Рассказывайте же, Мари.

Мария помолчала немного, воскрешая в памяти давно минувшие дни минувшей эпохи и начала неторопливый рассказ.

Принцессу Августу она увидела, когда та внезапно ворвалась в покои императрицы Екатерины и, вся в слезах, кинулась ей в ноги. Немного успокоившись, принцесса выложила на стол прядь волос, выглядевшую, как вырванные и окровавленный зуб.

— Вот, ваше императорское величество, доказательства тех супружеских радостей, которые я имею.

Екатерина ужаснулась, но не удивилась. Нравы немецких мужчин ей были известны, и принцы не были исключением из этого правила. Сентиментальные до неприличия, пруссаки, вестфальцы, вюртембержцы, мекленбуржцы и прочие жители немецких княжеств, избивали своих жен с завидной регулярностью. Но в данном случае речь шла о брате великой княгини Марии Федоровны, супруги цесаревича-наследника, и оставить дело без последствий Екатерина просто не могла.

Она укрыла Зельмиру (так в своей переписке и частных разговорах она обычно именовала принцессу Августу) в отдаленных покоях Зимнего дворца, а затем отправила ее в Ревель на попечение генералу фон Польману, управлявшему богатым поместьем Лоде.

Этому генералу, вдовцу шестидесяти лет, Екатерина поручила ведать хозяйством принцессы Августы, доставлять ей все, что требуется. Самого генерал-лейтенанта императрица так описывала своему постоянному корреспонденту Гримму:

«Мой давний знакомый господин Польман, заведующий маленьким хозяйством Зелъмиры, человек осмотрительный и озабочен только лишь интересами Зельмиры… Польман стал ей преданным другом; мадам Вильде, приближенная принцессы, тоже. Они в ней души не чают. Время проводит она в чтении, я сама посылаю ей французские книги, в занятиях музыкой или в прогулках».

Екатерина, то ли ничего не ведая, то ли сознательно, описывала Гримму только в светлых тонах житие принцессы, обретшей теперь покой благодаря заботам щедрой императрицы. Впрочем, сама императрица в то время совершала длительную поездку по Крыму в сопровождении своего очередного фаворита и князя Потемкина, и просто могла и не получать самых полных сведений о том, как идет жизнь в Ревеле и Лоде.

Вернее будет сказать — получала сведения из писем, которыми обменивалась с принцессой и с тем же Польманом. Только вернувшись в Петербург, Екатерина смогла узнать о жизни принцессы Зельмиры-Августы от людей, посещавших Ревель, расположенный не так далеко от берегов Невы, и слышавших там от жителей то, о чем не сообщалось в письмах.

Но вскоре до Петербурга стали доходить слухи о связи со старым генералом, призванным «блюсти покой принцессы». О том, что так было на самом деле, свидетельствовала впоследствии приехавшая с Августой из Брауншвейга ее приближенная дама Вильде. Рассказывая о влиянии генерала на молодую женщину, придворная принцессы поведала:

«Она не смеет ничего говорить и мне только сказала, что когда он не велит, то и гулять она не пойдет».

А потом пришла весть о скоропостижной смерти принцессы, хотя навестившая ее незадолго до этого великая княгиня Мария Федоровна утверждала, что ее невестка была в добром здравии и ни на что не жаловалась…

— Да, генерал-губернатор упоминал об этом, — прервала рассказ Марии Екатерина Павловна. — А вот матушка, наоборот, никогда и ничего не рассказывала о первой супруге своего брата. Впрочем, ее можно понять: вряд ли она гордилась таким родственником.

— Ваше высочество, гордиться не приходилось и принцессой Августой. Вы же видели ее младшую сестру, принцессу Уэльскую? Так должна вам сказать, что старшая сестра тоже не блистала ни хорошими манерами, ни кротостью нрава. И тумаки мужа провоцировала сама, кокетничая напропалую со всеми мужчинами, которые попадали в поле ее зрения. К тому же любила хорошее вино, а выпив, становилась практически неуправляемой. Думаю, принцу Вильгельму об этом тоже незачем знать.

— Безусловно, — кивнула головой великая княгиня. — Действительно, справедлива русская пословица: «Муж и жена — одна сатана».

— Вы могли это заметить по вашему первому браку, ваше высочество — с легкой усмешкой заметила Мария.

Она заметила, как сжалась рука Екатерины Павловны. Только на мгновение, но этого было вполне достаточно, чтобы усмешка исчезла. Похоже, великая княгиня так и не забыла своего первого мужа, хотя, кажется, готова была полюбить и второго. О, эта удивительная способность русских женщин «Чьей-то любви уступая, гордо назваться избранницей…»! И самой верить, что любит, любит, любит…

Жаль только, что ей придется просить свою высокочтимую матушку согласиться на брак ее слишком независимой дочери с кузеном. Яснее ясного, что вдовствующая императрица предпочла бы оставить свою овдовевшую дочь при себе, особенно теперь, когда намечался брак самой младшей цесаревны. На ком бы ни женился ее любимый сын Николай, его жена никогда не заменит Марии Федоровне родной дочери. Пусть даже и той, чьему мужу она помогла расстаться с жизнью…

Мария так и не решилась рассказать об этом Екатерине Павловне. По одной единственной причине: она не могла просчитать возможные последствия. Великая княгиня, с ее неукротимым темпераментом, была способна на любой, самый безумный поступок. Причем не стала бы действовать исподтишка, а отомстила бы открыто. Только такой истории не хватало этой несчастной императорской семье.

Не стала Мария рассказывать и о тех слухах, которые из уст в уста передавали друг другу местные жители. Если им верить, то получалось, что в один из осенних дней 1788 года люди, работавшие около замка, услышали там какие-то крики. Прибывшего врача туда не впустили. Он тоже слышал крики, которые потом стали ослабевать.

Все решили, что принцесса родила без помощи повитухи, а Польман, чтобы скрыть последствия их взаимоотношений, потому и не хотел впускать в замок врача, который мог засвидетельствовать состояние матери и ребенка. Посчитали, что принцесса умерла при родах. Тело ее поместили в часовню при местной кирхе. Ребенка якобы положили к ней в гроб.