— Ничего мы с ней не сделали, — отрезал Стокдейл. — Ее здесь не было! — Он навис над Джоном, ухватив того за плечо. — Ее здесь не было. Слышишь? Слышишь?

— Не…

Стокдейл слегка встряхнул его.

— Ее здесь не было. Ее здесь не было. Слышишь?

— Я…

— Ты понял. Ты все понял.

— Отпусти.

— Ты все понял.

— Я понял.

Позже Стокдейл делился с Алленом:

— Это не насилие, а так, физическое воздействие. Просто чтобы собрать их внимание, доктор.

Дома Аллен налетел на малышку Абигайль и сгреб ее в охапку, делая вид, что хочет укусить ее в живот. Абигайль от восторга задрыгала ногами. Он опустил ее на пол.

— Уф, — выдохнул он. — Ты становишься тяжеловата для подобных игр. Итак, милые дамы, — обратился он к жене и дочерям, — я заказал для вас новые платья, как вы и просили. Они будут у нас завтра — как раз поспеют к свадьбе.

— Точно будут? — Ханна сглотнула, превозмогая боль в горле. — А что ты заказал?

— Уверен, вам понравится. Выбирала ваша мать, по журналам.

— Да, так и было, — подтвердила Элиза.

Ханна страстно надеялась, что платье будет правильного цвета, с сумеречным оттенком, исполненным дали и поэзии. Она вновь сглотнула. Горло болело. Скребущая сухость прокладывала себе путь все глубже, и приходилось сглатывать, чтобы ее смягчить. Кости налились тяжестью, взгляд тоже. Медленно покачнувшись, Ханна огляделась по сторонам. Похоже, она заболевает. И будет больна во время свадьбы. Стоило ей это понять, как она чихнула и застонала. В голове зазвенело.

Дора взглянула на нее неодобрительно:

— Надеюсь, ты не собираешься проболеть мою свадьбу. Лучше уйди к себе, Ханна. А то еще заразишь тут нас всех.

— А ведь Артур и Эмили тоже могли пожениться, и у них была бы такая же свадьба. Если прищуриться, очень на них похоже. По-моему, у него лоб совсем как у Артура.

— Церемония будет в желтой гостиной, — откликнулся Септимус.

— И тогда он стал бы нашим братом. Милый, любезный друг.

— Стал бы. Мог бы стать. Хватит сослагательного наклонения. Случается лишь осуществимое.

— Случается лишь осуществимое? Неужели?

— Иного не дано. А что не так?

— Порой я не в силах вынести, знаешь ли. Не в силах… вынести.

— Да, — Септимус умолк и, выждав, когда пройдет, растает этот пронзительный миг, мягко продолжил, следуя за ходом своей мысли. — Он был словно создан для нее, верно. И, по сути, поднял ее со смертного одра.

— Да, а теперь она выйдет за этого болтливого гардемарина. Это ль не было паденьем![17]

— Вспомнил Гамлета, да? Артур был чудесный. Едва ли наша сестра найдет другого такого. До сих пор ведь не нашла.

— Ты слишком уж рассудочен.

— Я слишком устал изображать из себя что-то еще.

Братья Теннисоны, не выпуская из рук бокалов с вином, поклонились вновь пришедшим гостям. Все это не прошло мимо внимания наблюдавшей за ними Ханны. Ей нездоровилось. В тесном новом платье слишком уж яркого голубого цвета, с ноющими коленями и локтями, она то и дело вытирала пот со лба и с верхней губы кружевным платком. А вокруг, жужжа, текла своим чередом свадьба. Ханна пристально глядела на Дору и Джеймса, что сидели за своим маленьким столиком с вином и пряным пирогом, принимая поздравления. Среди столпившихся вокруг них гостей они казались маленькими, одинокими, прикованными к месту, отрезанными от мира детьми. Ханне такое положение представлялось унизительным, особенно в свете того, насколько неуместно смотрелись на Доре локоны. Эти двое были словно вытеснены за пределы праздника. Все остальные знали свое дело и могли развлекаться от души. Быть может, все было бы иначе, если бы Дора и Джеймс выглядели хоть немного счастливее. Однако они не смеялись, не радовались. Говорили только тогда, когда к ним обращались. Не держались за руки. Ханна повернулась к Аннабелле, чтобы поделиться с ней этим наблюдением, но вместо подруги обнаружила рядом с собой дядю Освальда и его маленькую смуглую жену.

— Здравствуй, — сказал он ей. — Твой отец устроил чудесный праздник.

Ханна сглотнула и ответила:

— В самом деле. — Откуда-то издалека до нее доносился громкий смех отца — показной, деланный и ритмичный, нисколько не похожий на тот, что разносился по дому, когда отец на самом деле радовался.

— И такое тонкое вино, — продолжил Освальд, поднимая мерцающий бокал с мадерой. Должно быть, дело было в ее болезни, но Ханна не могла отвести взгляда от его колышущегося опалового блеска.

— Вы же знаете отца, — сказала она.

— Знаю. С расходами он не считается.

— Какое милое платье, — включилась в разговор миссис Аллен, протягивая руку и прикасаясь к хрустящему волану на Ханнином рукаве.

— Благодарю, — Ханна вновь вытерла лоб платком.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Освальд.

— Не вполне.

— Что ж твой отец ничего мне не сказал? Я бы захватил микстуру.

— А, Аннабелла, вот ты где!

— Да, я тут.

— Дядюшка Освальд, позвольте представить вам мою подругу Аннабеллу. Аннабелла, это мои дядя и тетя.

— Очень приятно познакомиться, — сказала Аннабелла и сделала реверанс.

— Взаимно, — кивнул ей Освальд. Его жена едва заметно присела в реверансе, не переставая потягивать вино.

— Дядюшка, вы нам позволите вас оставить?

— Конечно.

Ханна и Аннабелла под руку удалились.

— Что-то мне совсем плохо, — сказала Ханна.

— Ты очень горячая.

— Солнце слишком яркое.

— Послушай, а он тут?

Ханна попыталась заглянуть в исполненное нетерпения лицо подруги, однако белое платье Аннабеллы буквально ослепило ее ярким, бьющим прямо в глаза светом. Она вновь вытерла лицо.

— Да. Ты еще не видела их с братом? Они же здесь на голову выше всех.

— И который из двух — он?

— Что? Да вот же он. Тот, что красивее. С волосами.

— Ах да. Брюнет, как ты и говорила.

Ханна содрогнулась от страха перед тем, что ей предстояло сделать. Она была настолько слаба, что могла и не выдержать. Сейчас, сегодня, в этом самом месте ей предстоит с ним говорить. И ей просто необходимо было собраться с силами.

— Мы к ним подойдем? — спросила Аннабелла.

— Да, наверное, — ответила Ханна. И спасло ее лишь появление отца, который взял Аннабеллу за руку и с восхищенной улыбкой отвел руку в сторону.

— Очаровательно! — сказал он. — Вы просто обязаны познакомиться с другими гостями. Карлейли прислали письмо с извинениями, однако остальные вроде как уже здесь. Пойдемте же. И ты тоже, Ханна.

И Ханна пошла вслед за ними. Она спиной, не глядя, чувствовала, где стоит и что делает он: так животное знает, где его хозяин.

Боксер Байрон услышал голоса и заковылял в их сторону, загребая больной ногой. И вот он увидел их, увидел, что они творят, как опошляют истинную любовь. Перед его взором предстали молодые, которых связали, словно преступников, суровыми узами закона — и теперь они сидели среди людей, отнявших у него Марию. Он поспешно захромал к ним, покачивая плечами.

Между Фэйрмид-Хауз и садом он приметил санитаров, которым приказано было его не пускать. Поэтому он стоял поодаль и ждал, пока кто-нибудь из них не отвлечется. Вот к одному подбежала маленькая девочка, принесла пирожное, и пока он отошел вслед за ней на несколько ярдов, Байрон устремился в образовавшуюся лазейку.

Проталкиваясь сквозь прохаживающихся гостей, он взялся разыскивать доктора, сообщая об этом всем и каждому. И доктор не замедлил найтись.

— Где Мария? — набросился он на доктора.

— Джон, — произнес доктор, — вам не следует здесь находиться.

— Где Мария?

— Сейчас не время. Вы должны уйти. У моей дочери свадьба. — Он поманил к себе одного из санитаров.

— У вашей дочери? А моя дочь — Вики, ваша королева! И что вы мне на это скажете? Я требую вашего повиновения!

— Джон, вы должны уйти.