Матвей Сидорович всегда в делах, всегда в заботе. Нечасто ему удавалось выкроить свободное время, редко старший боцман появлялся на берегу. Последний раз был в порту трое суток назад и, к собственному неудовольствию, неожиданно нажил там врага в лице фельдфебеля, начальника продовольственно-фуражного лабаза.

Заборов, как и многие грешные его сословия, свои поступки и характер считал вполне нормальными и все случившееся рассматривал с приемлемых для него позиций, непроизвольно оправдывая себя и обвиняя кого-то. Это исходило от него настолько искренне, естественно, что до-

казать обратное стоило труда, а чаще было невозможно. Матвей Сидорович считал себя человеком хорошим, так оценивал и других людей, чьи поступки ему нравились, а тех, кто противоречил, поступал не так, как хотелось бы старшему боцману, относил к плохим. Заборов находил много примеров и доводов, утверждавших его правоту.

Страший боцман «Авроры» и фельдфебель из интендантской службы порта сошлись случайно. Как рыбак рыбака видит издалека, так и хозяйственники без труда узнали друг друга. Они сразу нашли общий язык. Разговорились о провизии, у кого какой не хватает, а иной столько, что впору делись с другими. Примеряясь друг к другу, осторожно выяснили, чем можно выгодно обменяться. У фельдфебеля красную рыбу девать некуда — полсклада ею завалено, а у старшего боцмана в трюме мешками лежит лавровый лист — в теплых краях матросы собственными руками нащипали. Фельдфебель рискнул за предложенный мешок ароматной приправы пожертвовать пятью рогожными кулями с соленой рыбой. «Хороший человек этот фельдфебель! — подумал Заборов. — Такое добро не пожалел за какую-то жухлую траву». «Не раздумал бы, — боялся фельдфебель. — За бросовую рыбу — собак ведь ею кормим — пообещал целый мешок заморских ароматных листьев, которые по ведомостям на год дают жалкие фунты». На этом бы хозяйственникам пожать друг другу руки и разойтись. Однако словоохотливый фельдфебель не отпускал малоразговорчивого, но, чувствовалось, обязательного в обещаниях старшего боцмана. Он начал жаловаться на крыс, от которых в лабазе разбегаются сибирские коты.

— Помогу я тебе в этой беде, — пообещал Матвей Сидорович. — По части уничтожения крыс у меня большой опыт. На «Князе Варшавском» у нас этой твари было видимо-невидимо. Матросы капканами их ловили, палками убивали, как в городки играли. Заинтересованность у них была: кто пять хвостов крысиных мне приносил, того берегом поощрял…

Делясь опытом борьбы с крысами, Заборов умолчал о главном: грызунов уничтожали десятками в сутки, а их на корабле не убавлялось. «Что за чудо?»— удивлялся Матвей Сидорович, не догадываясь, как его оболванивают матросы. Убив всем экипажем пять крыс, моряки носили старшему боцману одни и те же хвосты. Делали матросы это очень ловко. Покажет кто-то Заборову хвос-

ты и тут же на его глазах выбросит в иллюминатор. Матвею Сидоровичу и в голову не приходило, что они летели не за борт, а оказывались в корзине у другого матроса…

— Капканами и палками крыс не уничтожишь, — авторитетно заявил Заборов фельдфебелю. — С ними надо поступать по-другому…

Матвей Сидорович от кого-то слыхал, что, если поймать крысу и, подпалив шерсть, отпустить, помещение тотчас же покинут вместе с ней все ее сородичи. Сам Заборов этот метод испробовать не успел, но мудрый опыт борьбы с мерзкими грызунами за что купил, за то и продал. Хозяйственники разошлись друзьями. Однако приготовленный накануне для обмена мешок с прелым лавровым листом старшему боцману сплавить не удалось. Пустым осталось и место в трюме, приготовленное для пяти кулей обещанной рыбы.

В тот же вечер Заборов услышал частый колокольный звон и панические крики людей, бежавших к рыбному складу, из которого валили клубы дыма. Не успел Матвей Сидорович с моряками добежать до места происшествия, как огонь был потушен.

— Что там произошло? — спросил Заборов у солдата инвалидной команды.

— Теантер! — с улыбкой ответил тот и удовлетворил любопытство моряков — Какой-то дурак посоветовал нашему фельдфебелю подпалить крысу и отпустить. Он, недотепа, так и сделал. Крыса забегала по лабазу и в двух местах подожгла сухую рогожу.

— Свою голову фельдфебелю надо иметь, — пробурчал Заборов, преодолевая смущение. — Нечего глупые советы слушать. — Он заспешил с матросами на корабль.

Потом до Заборова дошли слухи, что фельдфебель собирался при встрече набить ему морду. «А за что? — возмущался Матвей Сидорович. — И до чего же люди бывают неблагодарными! Сам, ядреный корень, уши распустил и бухнул в колокола, не заглянувши в святцы. Набьет морду! Оборзел фельдфебель».

По верхней палубе фланировал вахтенный офицер лейтенант Пилкин. Заборов подошел к нему, пожаловался:

— Ну во что, Константин Павлович, превратили нашу «Аврору?» Уродина, а не фрегат. На этот борт глянешь, — сердце радуется: все, как есть, на военном корабле; а сюды поглядишь, — душа плачет: фрегат без пушек. Коммерсант, ядреный корень, да и только! Начальству,

конечно, виднее, но я, будь на то моя воля, ни за что не оазрешил бы так калечить «Аврору». Где было видно, где было слышно, чтобы с военного корабля орудия снимали? Кто мы теперича? Наполовину моряки, наполовину сухопутные. Отгородили фрегат от моря боном, как корову стельную от стада…

— Так надо, Сидорыч, — не поддержал его Пилкин.

— Кому надо-то? — придирчиво спросил Заборов. — Видел я в энтот день господина Изыльметьева. Его благородию плакать хотелось, когда орудия с корабля уносили. Ему, сказывают, сам генерал-губернатор приказал так сделать.

— Ну, а чего, Сидорыч, не заступился? — хитро вставил лейтенант, — Пошел бы к губернатору и сказал: «Я, старший боцман корабля, возражаю категорически, ваше превосходительство, против такого произвола. Это самоуправство, насилие!»

— Вам бы только шутки шутить, ваше благородь, — недовольно отозвался Заборов. — А я, ядреный корень, и сам собирался итить к генералу, но господин Изыльметьев удержал.

— Вот это Иван Николаевич сделал зря, — разыгрывал старшего боцмана Пилкин. — Не удержал бы, орудия на «Авроре», глядишь, остались бы на своих местах.

— Может, и остались бы, — серьезно ответил Матвей Сидорович. — По-разумному, пушкам место на корабле.

На палубе появился лейтенант Александр Максутов. Он издалека поприветствовал вахтенного офицера и старшего боцмана, повернулся к сопкам, на перешейке которых сооружалась батарея. Убедившись, что его подчиненные уже работают, направился к бортовому трапу.

— Когда ждать на обед, пехота? — шутливо выкрикнул вслед князю Пилкин.

— Извольте, морские волки, известить нас об обеде колоколами громкого боя! — задорно откликнулся Максутов. — Ваш корабль защищать готовимся.

— Мои комендоры обеспечат «Авроре» полную безопасность! — прокричал вывернувшийся откуда-то прапорщик артиллерии Николай Можайский.

На палубу вышла группа гардемаринов, за ней — мичманы Пойов, Фесун, Михайлов. Все они без задержки покинули корабль. Несколько раньше ушли на берег с унтер-офицерами команды матросов. Авроровцы спешили по своим новым местам, на береговые батареи, которые не-

обходимо было за короткий срок привести в полную боевую готовность.

В порту начиналось обычное трудовое утро. И никто в Петропавловске не знал и не мог знать, что готовит им день грядущий, 17 августа 1854 года.

— Гляньте-ка, ваше благородь! — Заборов показал рукой в сторону Бабушкиной горы. — Никак, дым?

— Дым, — подтвердил вахтенный офицер. — Это сигнал с обсервационного поста: «Вижу корабль».

— Какой, чей корабль? — недоуменно спросил боцман, не скрывая беспокойства.

— А вот это, Сидорыч, пока никому неизвестно, — ответил Пилкин. — С обсервационного поста заметили в океане смутное пятнышко и дали сигнал. На Дальнем маяке сами еще не знают, во что превратится эта едва видимая точка.

— Так ведь то, ядреный корень, могет быть так и эдак, — встревоженно рассудил Заборов. — Войной, поговаривают, пахнет.