— Прекратите канючить! Займитесь делом! Не такого я ждал себе помощника…

Капитан 1 ранга стал багровым, словно губернатор не словами обидел, а ладонями исхлестал по щекам.

Только Арбузов закрыл за собой дверь, как в кабинете появился священник Георгий и ошарашил сообщением:

— Божий храм, ваша светлость, обворовали!..

Часом позже неприятный разговор произошел у губернатора с полицмейстером поручиком Губаревым. Завойко, припомнив ему случаи нераскрытых краж, обозвал представителя стражи бездельником и приказал любыми

путями найти грабителей церкви, чтобы наказать злодеев «примерным расстреливанием». Это означало — приговорить пойманных к смертной казни, но так, чтобы сами преступники верили, что их публично расстреляют. Все будет сделано по-настоящему: помост, солдаты с ружьями, толпа… Палач привяжет грабителей к позорному столбу. Площадь заполнится гулом барабанного боя. Шеренга солдат приготовится к стрельбе. И когда «смертники» с замиранием сердца будут отсчитывать последние секунды жизни, раздастся команда «Отставить!» «Смертный приговор» будет заменен вечной каторгой. Это Завойко сделает только потому, что смертная казнь в России отменена…

Оскорбленный полицмейстер, обидчиво пробурчав «ни днем ни ночью не знаю покоя, и заслужил бездельника», ушел надутым, как индюк. Василий Степанович пожалел, что погорячился, но слово не воробей… Он знал, что Губарев поделится обидой со своей женой, Серафимой Гавриловной, та обязательно пожалуется Юлии Георговне. Дамы дружат давно. Юлия Георговна со свойственной ей тактичностью легко упрекнет мужа и, чтобы уладить конфликт, непременно пригласит супругов Губаревых на чай. И тогда самому Василию Степановичу придется как-то оправдываться за свою несдержанность, обиняком извиниться…

Не успел Завойко собрать бумаги со стола — он намеревался посмотреть, как идет строительство Кошечной батареи, в кабинете снова появился Арбузов, теперь уже с каким-то тюком сукна…

Сердито выпроводив из кабинета своего помощника, Завойко, усталый и раздраженный, оставил канцелярию. Ему необходимо было подышать свежим воздухом, успокоить нервы. На Большой улице встретил Губарева.

— Ну и денек сегодня выдался! — сокрушенно произнес губернатор, ища сочувствия у полицмейстера, а тот понял его в прямом смысле — ясный, теплый, солнечный.

— Скоро пойдут дожди, — отозвался Губарев и, словно между ними не было неприятного разговора, поторопился доложить, что им выяснено о грабеже церкви. — Иностранцы в нее лазили. Двое их было…

Василий Степанович попросил полицмейстера рассказать подробнее.

— Кирпичи под оконной решеткой разобрали, — сообщал Губарев. — Загнули решетку, медвежья, видать, у

них силенка, и пролезли внутрь. Сундук вскрыли ломом. Замок сорван, жесть — в клочья.

— Понятно, — прервал Завойко. — А откуда известно, что церковь ограбили иностранцы?

— Их Агафья Карандашиха, жена казачьего урядника Василия Карандашева, ночью из окна видела.

— Не ошиблась в темноте? Почему она решила, что это иностранцы были?

— Разговор слышала, не по-русски говорили…

— А на каком языке — английском, немецком?

Губарев улыбнулся.

— Агафья знает только два языка: русский и матерный.

Скупая усмешка скользнула и по лицу Завойко.

Полицмейстер сказал, что взлом церкви был обнаружен только перед обедней, когда дьякон пришел на службу. Когда дьякон с оханьем и аханьем забегал вокруг церкви, Агафья задним умом дошла, что люди, которых ночью видела, и могли быть ворами.

— Как они выглядели?

Губарев пожал плечами:

— Карандашиха говорит, что один нес мешок, а другой поддерживал его сзади. Вроде бы тот, что с грузом был, выше напарника. А разговор, она утверждает, — точно нерусский.

— Хорошо, — сказал Завойко, чтоб на этом закончить беседу. — Продолжайте, Михаил Дмитриевич, допытываться, дознаваться. Будьте осторожны, спугнуть бойтесь злодеев. — И напомнил — У нас стоят два иностранных судна — немецкое и американское. Доверительно поговорите с капитанами, попросите нам помочь. Они вряд ли будут выгораживать грабителей. И даже наоборот, — постараются от них отделаться…

Вечером 16 августа Губарев доложил губернатору о своих дознаниях. Подозрение пало на двух американцев, которые осенью прошлого года сбежали со своего китобоя и остались зимовать в Петропавловске. Вот уже без малого год, как они болтаются в порту, подыскивая себе работу полегче и повыгоднее. Вначале приобщились к охотникам-камчадалам, — сбежали от них после первого выхода на медведя; потом — к рыбакам, — не понравилось мокнуть в холодной воде. В последнее время один устроился половым в кабак, а второй попросился в пожарную команду. С прибытием брига «Ноубль» беглые

американцы обратились к капитану-соотечественнику с просьбой взять их на судно матросами. Тот согласился.

— Трое суток эти бродяги живут на бриге, — сообщил полицмейстер. — Капитан имеет сведения, что минувшей ночью новые матросы куда-то отлучались. Утром их еле добудились.

— Что собираетесь делать? — спросил Завойко.

Губарев сказал, что за предполагаемыми злодеями

установлена слежка. По утверждению капитана «Ноубля», украденных вещей на судне нет, а стало быть, и нет улик, чтобы обвинить американцев в грабеже.

— Они, полагаю, спрятали добычу где-то недалеко от порта, — высказал свои соображения Губарев. — Грабители непременно за ценностями придут, чтобы перед уходом «Ноубля» перенести их на судно. Вот мы их и накроем с поличным…

— Хорошо, — согласился Завойко. — Полицмейстеру лучше меня знать, как уличить и когда арестовывать злоумышленников. Важно их поймать и ворованное возвратить церкви.

Смотря вслед удалявшемуся Губареву, Василий Степанович с грустью подумал: «Ну какой из тебя, Михаил Дмитриевич, начальник городской полиции? Петропав-ловск-то и городом назвать неудобно. Не от хорошей жизни назначил я тебя, поручик грузовых экипажей, полицмейстером. Знаю, не с желанием согласился на новую должность. Но и меня пойми правильно: нельзя городу быть без полиции и полицмейстера. Любопытно, как ты покажешь себя в настоящем деле?»

Под настоящим делом губернатор подразумевал сражение, которое, как он думал, рано или поздно произойдет при защите Петропавловска от чужеземцев. В разработанном Василием Степановичем прожекте обороны порта Губареву отводилась роль командира стрелкового отряда волонтеров, которых еще неизвестно сколько соберется в трудный час.

«А что делать с Арбузовым? — мыслил Завойко. — Вот прислали помощника: «На тебе, Боже, что нам не гоже». Нытик да и только! Неужто трудно понять, что провиант ныне у нас на особом учете? Арбузову полезно будет поездить по Камчатке. Пусть прогуляется, посмотрит, как живет промысловый народ. Может потом по-другому себя поведет…»

Уже в сумерках Василий Степанович возвращался домой. Кончился нелегкий трудовой день. Над Петропавловском нависала ночь, темная, безветренная, тихая и теплая. В селении гасли огни. Люди, уставшие за день, экономя керосин и свечи, укладывались на покой. В порту одиноко и «упряжками» рыскали ездовые собаки. Необходимые жителям снежного полуострова зимой, они летом беспризорно сновали повсюду в поисках бросовой рыбы, не дожидаясь, когда их накормят хозяева.

ДЫМ НА ПОСТУ

Старший боцман Матвей Сидорович Заборов в мундире, с которого не отцеплял знак отличия за безупречную службу, как всегда, поднялся раньше всех. Он своей мор-жевой походкой обходил корабль и недовольно бурчал что-то под нос. Поднял кем-то оставленную на палубе швабру, бережно поставил в угол.

— Учу лоботрясов, учу и никакого толку, — пробормотал Заборов. — Бросают, ядреный корень, швыряют. Эх-эх-хе!

На «Авроре» привыкли к сварливому характеру стар-шего боцмана. Таким, беспокойным и придирчивым к мелочам, видимо, сделала его сама служба, складывающаяся в основном из массы небольших дел. Старшему боцману нужно (это стало его внутренней потребностью), чтобы на фрегате был полный хозяйственный порядок. А корабль — махина! Экипаж — три сотни человек! Вот и попробуй уследи за всем и всеми. На фрегате ревностно несут службу верные помощники — боцманы и боцманматы, — но Заборову кажется, что не будь его, и металл на «Авроре» проржавеет, и палуба покроется грязью и хламом.