— Видел, а что?

— Как это, — что?.. Я тут полжизни прожил, не мог найти, а ты…

— То ты, а то я. И потом опыт же мой надо учитывать. Как я по Тунгуске-то! Хе! Это тебе не ваши горки!

— И что же ты скажешь о Луке?

— А что про него можно сказать?

— Ну как же, Олег! Это же Лука! Это же для нас… Да ты не врёшь ли?

— Одно слово лжи действует на карму, как капля никотина на лошадь! — наставительно сказал он. — Не понимаю, что тебя так удивило. Ну видел я этого вашего монаха, — ничего особенного. Обычный инопланетянин. Что я, с пришельцами не общался?

— Кто инопланетянин? Лука — инопланетянин?

— Ну да. Разумеется. Судя по форме черепа, — он не из нашего пространства, а из параллельного, — точнее сказать не могу. Скорее всего, гамма-вселенная, а может быть, и дельта-вселенная. Довольно любопытно, да. Для «Сумрака» вышла бы заметочка строчек на сто.

— И что же, он действительно спит?

— Анабиоз. Анабиоз, в полной мере сохраняющий функцию дыхания. Занятная метода.

— А лампады видел? Сколько их?

— Что-что? Какие лампады? Не помню.

— А желание? Ты загадал желание?

— Серый, умоляю, не говори глупости! Мне эти игры детские как-то не по возрасту. У меня одно желание было: как бы поскорее до постели добраться.

— И оно исполнилось? — спросил я грустно.

— Ясное дело, — проворчал он.

Я посмотрел на этот жирный комочек плоти, обречённый мною на смерть, а затем помилованный. Вероятно, был некий высший смысл в том, чтобы Ньюкантри остался жив, была неясная мне цель в его спасении. Казните меня, но даже после всего пережитого за эти дни я так никакого смысла и не увидел.

— Скажи, пожалуйста, Олег… — начал я довольно нерешительно. — Скажи, пожалуйста… Так ты, значит, не стал с Татьяной продолжать? А почему?

— Ну, так уж вышло! — он пожал плечами.

— А ведь ты мне вчера так её хвалил! Как же…

— Ну, ясно, что хвалил! Как такую не похвалить! Я таких и не видал никогда!

— Тогда почему же?..

Он рассердился:

— Откуда я знаю, почему?! Таковы превратности сансары!

Олег помолчал немного, потом улыбнулся:

— Да, ты знаешь, как получилось-то любопытно? Я сперва с ней — ну, с новой-то! — познакомился… Ну, денёк мы с ней пообщались… В ресторанчик, туда-сюда… Потом ты явился, потащил меня в новое убежище… Захожу я к твоему Костику в квартиру, — и что же вижу? Она! Она его сестрой оказалось! Вот, что значит карма!

Тяжко, словно сытая корова, из-за поворота выкатила зелёная Нива. Костя высунулся из окна и помахал нам рукой:

— Пора! Олег Васильевич! Вас дама ждёт!

Я захлебнулся студёным утренним воздухом, закашлялся и в глазах у меня потемнело. А что если дама — это всё-таки Татьяна?

Но не Татьяна это была, а Надежда, — мой маленький синеглазый гномик, моя надежда на новую любовь. Она тоже высунулась из окошка Нивы и светло разулыбалась, видя ковыляющего к ней Ньюкантри. И я тоже улыбнулся и подошёл к машине:

— Здравствуйте, Надя! Вот уж не ожидал…

— Здрасьте, — ответила она безмятежно, но во взгляде её я чутко уловил скрытую настороженность. — Остаётесь в Стрельцове, да? Или… с нами поедете? Я хочу сказать, — до вокзала?

Костя повернулся ко мне и добродушно пошевелил усами:

— А ты что, — знаком с Надькой? Это же сестра моя младшая!.. Когда вы с ней успели познакомиться?

— Надежда всюду поспеет, — ответил я, внимательно наблюдая, как Надежда с тщательно продуманной заботливостью поправляет Олегу шарф. Ньюкантри что-то размягчено бубнил ей, — слов я не слышал, видел только вытянутые из-под рыжей бороды мокрые губы.

— Да, Серёга, спасибо тебе! — с чувством пожал мне руку Костя. — С таким человеком познакомил! Можно сказать, заставил меня послужить гению. Теперь и в книгах напишут, в серии ЖЗЛ: «От своих врагов О.В. Новосёлов скрывался в доме Константина Черепащука…» И подпишут ещё: «На фото К. Черепащук — второй слева». Как ты думаешь: будет такое? Напишут обо мне?

Я растерянно покивал ему в ответ, но Костю это не удовлетворило и он строго переспросил:

— Нет, правда, напишут? Как ты думаешь? А?

— Какие могут быть сомнения! — бодро воскликнул я. — А ты скажи-ка лучше: вы действительно к Луке ходили?

— Да! — приосанился Константин. — Сподобился я, так сказать… Сколько раз, бывало, в детстве эту пещеру искали… Ведь с тобой вместе, — да? Уж, кажется, все горки облазали… А с Олегом Васильевичем только вышли, — и сразу пришли!

— Ну, так расскажи, расскажи! — взмолился я. — Как же это? Какой он — Лука? И сколько там лампад?

— Ну… — Костя нахмурил брови, поджал губы. — В общем… Пещера! И в ней — свет!

Он замолчал, кажется, решив, что дал исчерпывающую картину.

— Ещё, ещё говори! — почти кричал я. — Сам-то Лука, какой он?

— Лука… Он там лежит. Конечно, лежит, — а ты как думал? Не врёт народ, оказывается! Сам себе не верю!..

— Да Лука-то как выглядит?!

— Как выглядит?! Обыкновенно! Как человек! Что тут говорить, не понимаю… Ну, лежит, старик такой… Ну, что ещё сказать? Ты у Олега Васильевича спроси: он мастер рассказывать, а я-то что? Олег Васильевич тебе всё объяснит, разложит по полочкам… Умнейший человек! Ох, счастье-то мне привалило: внукам буду рассказывать…

— Эй, собеседники! — властно крикнул Ньюкантри с дальнего сиденья. — Хватит уже! Растарабанились, как две бабы… Потом пообщаетесь! Серя, подойди-ка сюда, — чего скажу!..

Я послушно подошёл к Олегу.

— Слышь, Серя! — добродушно усмехнулся он. — Спасибо, брат, спас ты меня, объявляю благодарность!.. Н-да… Значит, досталось тебе вчера? Ну, ничего, ничего: до свадьбы — (тут он всхохотнул и ткнул меня кулаком под рёбра, прямо в сгусток синяков) — до свадьбы заживёт! Ты уверен, что они уехали? Ну, ничего, пускай ездят, пускай ищут… Не найдут, не беспокойся! Я знаешь, где спрятал золотой футляр? И первичную рукопись тоже?.. Открою тебе тайну, знаю, что ты не выдашь… У вашего Луки, в пещере!

Он залился довольным хихиканьем.

— Прямо там, под саркофагом! Потихоньку! Даже Костя твой, Череп-то, не заметил ничего. И знаешь… — он подтянулся к моему уху и зашептал на весь Стрельцов: — Я же пещеру-то запечатал! Ага! Замуровал вашего Луку! Теперь туда никто не войдёт!

— Как замуровал?

— А вот так — заклинанием! Там же, в первичной-то рукописи есть особое заклинание для запечатывания дверей… Я его, конечно, в переводе прочитал, по-русски, но это не важно. Как мне в голову такая светлая мысль пришла — сам не пойму! Был, наверное, момент соединения с Высшим космическим разумом. Но теперь уж всё! Теперь пещера навсегда закрыта! Понял, да? Ты там бывал уже? Заходил туда раньше? Нет? Ну, теперь уж не войдёшь, — опоздал, браток! Ну, ладно, пока-пока! Пора нам в путь! Эй, Череп! Трогай, Костя-Константин!

Костя испуганно подпрыгнул на сиденье, вытаращил глаза в панике, вцепился в баранку и газанул так, что Нива в секунду сгинула с моих глаз, — я даже понять не успел, куда она исчезла. Всё. Был Новосёлов — и нет Новосёлова. Я стоял один на перекрёстке.

Итак, подведём итог. Татьяну я потерял навсегда. Потерял я и Надежду. Глупый каламбур, но и надежду я тоже потерял: отныне в жизни мне ничего ниоткуда не светило. Я даже не мог повторить эти гордые слова — «Переквалифицируюсь в управдомы!» — потому что я и так ни чем от управдома не отличался: унылый писака в затхлом строительном журнале. Я мог бы стать злодеем: убийцей и предателем. Я ими не стал. У меня была отличная возможность проявить героизм, — но и это, почему-то не вышло, хотя все действия в этом направлении проводились в строгом соответствии с инструкцией.

…Теперь представьте себе картину: Раскольников с топором под мышкой приходит к процентщице, но уже у двери вдруг выбрасывает к лешему топор, и дарит старухе все свои скудные сбережения, все до копейки, безвозмездно, и целует ручки, прося не побрезговать скудной лептой… Наверное, самого Достоевского стошнило бы от такого сюжета…