Были среди них убежденные, стойкие большевики, такие, как братья Артамоновы, Калугин, Кудимов, Головкин, были и еще молодые, неустоявшиеся, мечущиеся ребята, горевшие желанием действовать во что бы то ни стало, не считаясь ни с чем. Таким был слесарь железнодорожного депо Васил Ишмуратов, в конце концов ушедший к эсерам.

В начале апреля боевая организация, в которую он вошел, решила ликвидировать начальника депо инженера Васильева, известного черносотенца и самодура, снискавшего своими действиями всеобщую ненависть рабочих. На сходке, проведенной в лесу возле вокзала, бросили жребий. Он пал на Ишмуратова. Проникший в организацию провокатор не замедлил доложить об этом своему начальнику, но Ишмуратов успел опередить нерасторопную златоустовскую полицию и привести приговор в исполнение К сожалению, Васильев был только ранен, зато сам Ишмуратов оказался за решеткой.

За два дня до этого покушения кто-то из боевиков-эсдеков тоже не удержался от соблазна и разрядил свой револьвер в руководителя местного отделения черносотенного «Союза русского народа» ярого черносотенца-фанатика Аникеева. Все усилия местных властей найти убийцу ни к чему не привели, и полиции ничего не оставалось, как отнести и этот акт на счет все того же Ишмуратова.

В середине мая, желая как-то проявить себя, исправник Сторожев собрал целую команду конных стражников, сел в пролетку и отправился в путешествие по тракту Златоуст — Куса. Тракт этот давно пользовался дурной славой и не раз уже привлекал к себе всяких любителей эксов. Дело в том, что по этой дороге возили почту и немалые порой деньги. Осенью прошлого года здесь произошла серьезная экспроприация. После этого было еще несколько попыток, к счастью для полиции, неудачных. Но теперь лето, они могут повториться!

Проехав мост через речку Ай, кортеж исправника стал подниматься на гору Мышляй. Дорога здесь оказалась такой узкой, что на ней с трудом могли разъехаться два экипажа.

— Вот здесь это и произошло, — напомнил исправник. — Поставив свою повозку поперек дороги, грабители остановили почтовый экипаж и легко взяли кругленькую сумму Буду просить губернатора, чтобы дал денег на расширение дороги.

На Липовой горе за Медведевкой на всем трехверстном пути густой высокий осинник подступил прямо к тракту.

— Прекрасное место для засады, — констатировал исправник. — Буду просить губернатора, чтобы дал денег на вырубку леса.

Вернувшись домой, он написал губернатору Ключареву докладную, но едва та ушла в Уфу, как ему доложили:

— Группой неизвестных лиц на Липовой горе ограблена почта. Никого задержать не удалось.

Произошло это 22 мая. Продумав целую неделю, исправник решился, наконец, организовать прочесывание леса 29 мая, рано утром, все наличные силы полиции и сорок солдат с офицерами из четвертого батальона двенадцатого Великолукского полка собрались на берегу Ая. Каждому выдали по двадцать четыре боевых патрона, словно ожидались ожесточенные бои с крупными силами неведомого неприятеля. Не упустили и такое нужное дело, как перевязочный пункт: на войне — как на войне! Его организовали на десятой версте по Кусинскому тракту.

Операция длилась весь день. Каждый кустик, ложок, овражек на пути от айского моста до Медведевки были осмотрены самым тщательным образом. Были и выстрелы, но всякий раз искомые партизаны оборачивались то корягой, то камнем, то пнем. Между тем те, кого здесь так старательно разыскивали, спокойно пили чай в Златоусте, от души смеялись над незадачливым исправником и обсуждали планы новых операций…

Выполняя то роль связного, то роль инструктора, Михаил объездил добрую половину Урала. Бывая в Уфе, непременно интересовался положением своих друзей симцев и уезжал в еще большей тревоге: несмотря на все усилия привлеченных партийным комитетом защитников, Василию Лаптеву и Дмитрию Кузнецову помочь было невозможно, им грозила смерть.

Вернувшись из очередной такой поездки, он узнал об аресте Ивана Артамонова. Взяли его с оружием в руках, на допросе он не стал отрицать, что является членом боевой организации, но давать какие-либо показания категорически отказался. С тем его и увезли в Уфу.

— Не слишком ли много потерь? — спросил Гузаков Ивана.

Тот лишь вздохнул.

— Что предлагаешь, сотник?

— Хорошенько тряхнуть уфимскую тюрьму. Ведь если собрать все наши силы, сделать это можно. Там сейчас столько наших! Это ж сколько «галстуков» принять придется, представляешь?

— Уфа — это не Сим, Миша… — напомнил Иван.

— Понимаю, но все равно — можем же? Если всей дружиной? А?

Кадомцев так и не ответил на его предложение. Лишь дал понять, что на такой операции одним махом можно положить работу целых двух лет, чего комитет им, конечно, не позволит.

В июне из Лондона с пятого съезда партии стали возвращаться посланцы Урала. Они привезли немало приятных новостей, главной из которых была полная победа на съезде большевиков.

— По всем основным вопросам повестки дня, — с гордостью докладывал Накоряков, — прошли наши резолюции. Меньшевики при всем желании ничего поделать не смогли. Уральцы на съезде стойко держались ленинской позиции.

— Как решился вопрос о боевых организациях? — выражая настроение всех, спросил Гузаков.

— Это, пожалуй, единственный вопрос, по которому наша резолюция не прошла, — помрачнел Назар. — Ста семьюдесятью голосами против тридцати пяти съезд принял резолюцию меньшевиков.

— Направленную против нас?

— Очень резко, даже категорично осуждающую всякие экспроприации и партизанские действия.

— За какую резолюцию голосовал Ленин?

— Он был в числе тридцати пяти…

Узнав, что и резолюция «тридцати пяти» была довольно-таки осторожной (в ней говорилось о том, что «в настоящий момент, при отсутствии условий для массового революционного взрыва, партизанские действия нежелательны» и что формой боевых организаций может быть «система партийной милиции, заключающаяся в обучении военному делу всех членов партии в рамках существующих партийных ячеек»), присутствовавшие на собрании задумались. Решения съезда положено выполнять, но как это трудно — самим, своими руками рушить то, что с таким трудом, такой ценой удалось создать за годы революции!..

Чтобы прийти к какому-то решению, обратились в партийные комитеты, и вскоре совещание девяти ведущих уральских комитетов РСДРП постановило:

Большой ясности в такой сложный для партии вопрос это решение тоже не внесло. С одной стороны, оно вроде бы исходило из решений съезда и в то же время по существу проводило резолюцию «тридцати пяти», отвергнутую съездом.

На какое-то время деятельность всех дружин практически была парализована. Достаточно было сойтись двум-трем боевикам, чтобы разгорелся спор. Одни утверждали, что решение съезда о роспуске всех дружин глубоко ошибочно и навязано партии меньшевиками. Другие, ссылаясь на то, что Ленин голосовал против меньшевистской резолюции, требовали игнорировать указание съезда и по-прежнему выполнять роль боевого авангарда своих партийных организаций. Третьи сомневались, пойдут ли на такое нарушение устава сами партийные комитеты. Четвертые, приводя примеры безобразного поведения мелких, отбившихся боевых отрядов, принципиально настаивали на их немедленном разоружении и объявлении вне закона; что же касалось дружин, созданных непосредственно при комитетах и действовавших под их руководством, то об их роспуске не могло быть и речи. Встречались среди спорщиков и такие, кто без устали кричал, что партия предала своих боевиков, а раз так, то полагаться теперь нужно только на самих себя. Одни из таких крикунов со временем находили себе место среди анархистов и эсеров, другие мелкими группами рассеялись по всему Уралу, безо всякой пользы для дела погибая в случайных стычках с полицией и местным населением.