А свистки все верещали и верещали. Совсем рядом, по ту сторону забора. Теперь Варя поняла, отчего она здесь и почему он обошелся с ней так неделикатно. Просто, видимо, не было другого выхода. Чтобы спасти ее от ареста, не нашел ничего другого, как выбросить со двора… в соседний сад. Как чурку! Как полено! Взял — и через забор!..

Лежа в снегу, она тихо заплакала. Но теперь уже не от гнева, а от тревоги и страха за него. Ведь он остался  т а м. И не стрелял, не бросал бомб потому, что был не один. Достаточно было бы одного выстрела со стороны боевиков, чтобы эти «синие крысы» открыли огонь по людям. Так в горячности можно было бы погубить всех, и хорошо, что они это поняли раньше ее…

Когда за забором все улеглось, она выбралась, наконец, из своего сугроба, миновала дом и по хорошо расчищенной дорожке вышла к калитке. Хорошо, что дом был заперт и ее никто здесь не видел. На улице после недавнего полицейского набега тоже было пусто и тихо. Так, никем не замеченная, она прошла по Телеграфной, потом свернула на Уфимскую и вскоре оказалась дома.

Вечерний урок прошел не ахти как, потому что всеми своими мыслями она еще была там, среди товарищей. Похоже, полиция нынче похватала многих. Но — кого? Сумели ли скрыться члены комитета? Что стало с Петром и его боевиками? Где они сейчас — в участке или уже в тюрьме?

Неизвестность — самая страшная пытка для человека из подполья. Чтобы прекратить эту пытку, она довела урок до, конца и, не заходя домой, отправилась в город. Квартира Волковой оказалась самой близкой, и она решила заглянуть туда прежде всего. «Если Мария Герасимовна дома…»

Волкова была дома. Обрадованно распахнула дверь, чуть не за руки втащила в квартиру, засыпала вопросами. Оказывается, она ушла от Беллониных одной из первых и успела… рассыпаться! Теперь ее беспокоила судьба других.

От нее Варя отправилась на Гоголевскую, где в доме Еремина снимала квартиру медичка Валентина Мутных. На стук вышел сам хозяин.

— Кого там опять бог несет?

— Я к вашей постоялице, господин Еремин.

— Пациентка, что ль?

— Пациентка. Я массаж у нее беру.

— Не будет массажа, сударыня. Ступайте себе домой, нет Валентины.

— Когда же приходить, не сказала?

— Никогда, совсем никогда! У нее теперь новая квартира — огромная, каменная, понятно? А с меня и одного обыска хватит. Весь дом антихристы перевернули. Ну как есть весь дом!..

Он сердито захлопнул дверь и загремел железными задвижками.

— Куда теперь? — озадаченно спросила себя Варя. — К Наде Бычковой? Это на Бекетовской. Интересно, дома ли она?

Бычковой дома тоже не оказалось, а в квартире ее был произведен обыск. Не обошла полиция и квартиры Бойковых. Открывшая Варе двенадцатилетняя Галинка сквозь слезы рассказала, что мама в тюрьме и что недавно у них была полиция. Унесли какие-то книжки и все деньги. Маленькую Настеньку, конечно, изрядно перепугали, а вот они с Надей совсем даже не испугались, потому что уже большие и к обыскам привыкли.

Успокоив и приласкав детей Лидии Ивановны, Варя заторопилась домой, где ее у соседки дожидалась Ниночка. Весь день ей было как-то не до нее (такие дела!), а теперь она чуть ли не бежала, чувствуя и вину перед ребенком, и бесконечную любовь к нему, и радость оттого, что есть еще к кому ей бежать, кого любить и перед кем виниться…

Глава девятнадцатая

Ротмистр Леонтьев с трудом сдерживал в себе гнев: этот выскочка Ошурко опять поставил его в чертовское положение. В двадцать пять лет — пристав, заведующий уголовным розыском и все — мало? Хочет большего? А для чего? Чтобы заметило начальство, понятно: в молодости все мы изрядно тщеславны и честолюбивы. Но зачем же за счет других? Или на своем уголовном поприще совсем уже не осталось дел? Все переделал, всех воров переловил, умирает от скуки?

— Василий Акимович, я пригласил вас, чтобы лично от вас услышать все обстоятельства вчерашнего дела. Но прежде позвольте сделать вам одно дружеское замечание…

Леонтьев с трудом подбирал слова, чтобы сохранить хотя бы внешние приличия и не выдать своего раздражения.

— Политическими делами и политическим сыском у нас, как вам хорошо известно, занимается не общая полиция, а жандармский корпус. Ваша задача как чина общей полиции — уголовный сыск, моя — политический. При всем моем уважении к вам и к вашей молодости должен, однако, сделать вам замечание…

Ошурко стоял перед ним навытяжку, глядел в лицо преданными глазами и согласно кивал при каждом его слове. «Прикидывается щенком, — все больше раздражаясь, подумал ротмистр. — Играет простака, а сам, сукин сын, в душе смеется… Не рано ли, однако?»

— В последнее время я стал замечать, что вас, голубчик, настойчиво тянет к делам политическим. Не находите ли вы сами, что это странно и, смею сказать, несообразно вашему положению и должности?

— Всегда рад помочь, когда представляется возможность! — не задумываясь, с прежней неколебимой преданностью в глазах рявкнул молодой пристав.

— За помощь спасибо, однако подменять собой политическую полицию никому не позволительно. Телефон, надеюсь, у вас исправен? Стало быть, пользоваться надо, раз возникло что-то экстренное. Вот вчера, к примеру. Разве нельзя было прежде протелефонировать мне?

— Виноват, господин ротмистр, увлекся!

— Увлекся и все дело испортил. Разве не так?

— Но ведь десять человек арестовано, господин ротмистр.

— Десять — да. Но ведь не двадцать же и не тридцать, как должно бы. Однако, думаю, вы меня поняли? Давайте и впредь помогать друг другу, но не пахать два поля сразу. Богу — богово, Цезарю — Цезарево! Не нами сказано, но весьма мудро и прямо-таки к нашему случаю… Рассказывайте же, голубчик, я вас слушаю. Не по протоколу, а как было, мне так интереснее.

Они сели за стол, и Ошурко стал рассказывать:

— Вчера, четвертого февраля, часов в одиннадцать или двенадцать дня я получил сведения, что на Телеграфной улице против дома господина Безсчетнова прохаживается какой-то подозрительный молодой человек, поставленный, видимо, для наблюдения. Для проверки я отправился туда сам и на противоположной стороне улицы действительно увидел молодого человека в черной тужурке и в папахе с синей верхушкой. Предположение, что это часовой, вполне подтверждалось, и я попытался задержать его, послав с этой целью двух городовых. Но как только эти городовые стали приближаться, часовой скрылся во двор Безсчетнова, чем вызвал еще большее подозрение. Тогда я приказал городовым укрыться, а сам стал из-за сугроба наблюдать дальше. Вскоре со двора Безсчетнова вышел другой молодой человек. Он тоже стал прохаживаться взад и вперед. Когда он отошел от дома подальше, то был неожиданно для себя задержан моими городовыми и препровожден в полицейское управление.

— Что сообщил задержанный?

— Этого тогда я знать не мог, ибо вместе с ними в управление не пошел, рискуя упустить нечто важное.

— Что же вы предприняли дальше?

— Оставшись один, я решил зайти во двор Безсчетнова. Во дворе никого не было. Тогда я вошел к домовладельцу и попросил домовую книгу, чтобы навести кое-какие справки о его жильцах. К слову сказать, у Безсчетнова не один дом, а целых пять, и все находятся в одном дворе. Чтобы не вызвать преждевременной тревоги, я попросил хозяина проверить, не происходит ли чего подозрительного в его домах. Он ушел и тут же вернулся, доложив, что в квартире, снимаемой межевым инженером Беллониным, что-то делается, так как тот к себе его не впустил. Ввиду этого обстоятельства я отправился за нарядом полиции, но городовых, оставленных мною во дворе соседнего дома, уже не было. Позже я узнал, что они арестовали кого-то и также ушли в управление.

— А тем временем участники собрания начали беспрепятственно расходиться?

— Да, пока у меня не было городовых, со двора ушло человек десять-пятнадцать. Потом подошли городовые, и я распорядился закрыть ворота. Этим способом удалось задержать еще несколько человек, вышедших из квартиры Беллонина. А всего вместе с Беллониным десять.