Когда Светлане осталось произнести несколько последних фраз, ее остановила Каплунова.

— Я думаю… достаточно? — громко спросила она, повернувшись к Кораблинову.

— Да, — согласился с ней Кораблинов.

— Достаточно, девушка, переходите к басне.

Все члены комиссии сделали на листках своих пометки. Сделал их и Кораблинов.

При чтении басни Светлану неотвязно точила мысль: «Зарежут!.. Все равно зарежут!..» На Кораблинова она взглянуть боялась. А когда кончила читать басню, то по лицу членов комиссии поняла, что и на этот раз ею остались недовольны. Да и сама она чувствовала, что читала плохо. Кораблинов сидел неподвижно, опустив глаза. Профессор Бушмин, прикрыв рот ладонью, проглотил полусонный зевок и вяло смотрел на часы. Скрестив на груди свои старческие руки с выпуклой сеткой голубых жилок, он печально смотрел на Светлану. Краснощекий, лоснящийся Бельский рассеянно глядел в окно и думал о чем-то своем. Грузный Гудимов дремал. Голова его короткими толчками опускалась все ниже и ниже. Но как только его тройной подбородок ложился на грудь, он испуганно открывал глаза и, борясь со сном, бесцеремонно тряс головой.

О чем-то перешептываясь между собой, члены комиссии делали пометки в ведомостях. Светлана видела, как почти каждый из экзаменаторов успевал знаками обменяться с Кораблиновым, который делал вид, что внимательно слушает Светлану, и тут же кислой мимикой своего выразительного лица заключал: «Не то… Типичное не то».

Эту досаду и сожаление на его лице безошибочно улавливали все члены комиссии.

Не следили за Кораблиновым только непоседливый профессор Бушмин и Гудимов, которого окончательно сломил сон.

Светлана откашлялась и уже хотела приступить к стихам, как вдруг заметила: по лицам членов комиссии будто ветерок свежий пробежал. Бельский мячиком подскочил на стуле и глянцевито засветился улыбкой, брошенной куда-то через ее плечо.

Светлана обернулась назад и увидела: по ковровой дорожке тяжелой походкой усталого и чем-то очень озабоченного человека шел Сугробов. Студенты любили его, а преподаватели побаивались. Сугробов принадлежал к тому высшему рангу артистов, о которых уже при жизни пишут в юбилейные даты такие газетные и журнальные статьи, которые чем-то напоминают собой некрологи: «Художник широкого творческого диапазона… Основатель своей сценической школы… Автор ценнейших трудов по мастерству актера… Человек высокой культуры и глубокого, обаятельного таланта…»

Было в осанке Сугробова что-то от былинных богатырей. Высокий гигант могучего сложения, ясноликий и светлоглазый, он покорял своей простотой в общении и тем недюжинным талантом, который вобрал в себя многое, чем может гордиться русский человек. Такой утром будет грузить баржу и ухваткой своей удивит заправского грузчика; после обеденного отдыха он свободно часа два проведет в беседе с иностранным дипломатом, который долго будет вспоминать, как гибок и увесист русский ум, какая светлая голова высится на широких плечах… А вечером многотысячный зал, точно заколдованный, затаит дыхание, когда он почти шепотом будет произносить монолог Арбенина из лермонтовского «Маскарада».

Сугробов сел в кресло, с которого предупредительно встал Бельский, окинул взглядом Светлану, приветливо улыбнулся ей и дал знак, что можно продолжать.

— Может быть, стихи опустить? — тихо спросил Бельский, обращаясь к Сугробову. — Не возражаете?

— Пусть прочтет все, — сказал Сугробов и, глядя на Светлану, спросил: — Что у вас?

— Твардовский… «Я убит подо Ржевом». — Голос Светланы дрожал, в горле у нее пересохло.

Начала она тихо и как-то глухо:

С каждой строфой голос Светланы креп, наливался неодолимой верой во что-то такое, чего она ясно еще не осознавала до конца, но сердцем чувствовала, что в словах этих заложена величайшая трагедия большого народа.

От последних двух строф по спине Сугробова пробежали мурашки.

А Светлана, позабыв, что она перед строгой комиссией, которая в оставшиеся несколько минут решит ее судьбу, прижав к груди руки и совсем побледнев в лице, то почти задыхаясь и переходя на шепот, то выплескивая из самого сердца слова, как звенящие морские валы, читала:

Светлана закончила читать. Она смотрела на Сугробова и ждала, что ей прикажут делать дальше.

Снова, уже в третий раз, каждый из сидящих за столом проставил себе в ведомость отметку. Недвижимым был лишь Сугробов.

Оставалось последнее — мимический этюд.

— У вас будут вопросы, Юрий Александрович? — обратился Кораблинов к Сугробову, когда нужно было давать экзаменующейся тему мимического этюда.

— Нет.

— Тогда позвольте мне… — Кораблинов надел очки и посмотрел в экзаменационный лист Светланы. — Позвольте мне, Светлана Дмитриевна, поставить перед вами задачу.

Кораблинов долго смотрел на Светлану, словно прикидывая, что бы такое задать ей поярче, повыразительней для мимического этюда; а она стояла перед комиссией с таким видом, будто в следующую минуту ее поведут на казнь. И ее предчувствие, что в своей явной и плохо скрытой от нее мести Кораблинов еще не использовал до конца всех возможностей как одно из главных лиц приемной комиссии и что экзамен ее он непременно постарается завершить чем-то очень больным для нее, а может быть, даже оскорбительным, не обмануло ее.

Затаенно ухмыльнувшись собственным мыслям, Кораблинов обвел взглядом членов комиссии.

— Вообразите себе, Светлана Дмитриевна, что кто-то из членов нашей приемной комиссии вам органически неприятен. Присутствие этого человека вас не только пугает, но страшит, выводит из себя, мешает вам в полную меру раскрыть свои возможности. Более того, вы даже глубоко убеждены, что этот человек злой и мстительный… Вы не доверяете его оценке, но пока сдерживаетесь… Вы меня поняли?

После некоторого замешательства Светлана растерянно ответила:

— Да… кажется, поняла…

— Вот так, продумайте и начинайте. Заранее предупреждаю — задача сама по себе сложна, здесь все должно идти на очень тонких нюансах мимики и жеста.

Над длинным столом, покрытым тяжелой бархатной скатертью, повисло молчание.

А Светлана, несколько освободившись от страха, сковавшего ее, подумала: «Так вот он, ваш последний, кораблиновский удар… Пока вы только играли со мной, как кошка с мышкой. А сейчас вам все это изрядно надоело, вы всласть наигрались и решили меня съесть. Ну что ж, ешьте… Но только учтите: я еще посопротивляюсь! Просто, без боя, я не сдамся. Отомщу хотя бы за Володю… Мимикой лица, глазами, жестом… я покажу вам то, чего вы от меня требуете. Я вас уже ненавижу!»

— Простите… — Светлана взглядом обожгла Кораблинова и посмотрела в сторону Сугробова. — Я понимаю… Этюд должен быть только мимический… Но… разрешите мне поддержать его словами?

— Это же очень трудно!.. Это будет уже импровизированный монолог. А он вряд ли будет вам по плечу, — вмешался Сугробов.