Грузный Гудимов полудремал. Его седая крупная голова время от времени толчками склонялась на грудь. И когда подбородок упирался в золотой зажим галстука, Гудимов резко вскидывал голову и озирался по сторонам: не заметил ли кто из соседей, что он минуту вздремнул?

Перед экзаменаторами стоял молодой человек — абитуриент. Он был в солдатской гимнастерке и солдатских бриджах. На ногах поношенные кирзовые сапоги. Очевидно, только что демобилизовался и, не заезжая домой, решил попытать судьбу.

Размахивая руками и строя рожицы, он читал басню Крылова «Волк на псарне». Члены комиссии внимательно слушали, и видно было, что чтение им нравилось. Тут же каждый из экзаменаторов делал свои пометки на листах, лежавших перед ними.

Кораблинов положил на стол свою широкую ладонь и, добродушно оглядывая с ног до головы вчерашнего солдата, который ему сразу чем-то понравился, сказал:

— Теперь, молодой человек, последнее. Мимический этюд. Вообразите себе, что вы спите в полуподвальной комнате, вон хотя бы на том диванчике. Один. Вдруг просыпаетесь и видите, что пол залит водой. Вы кинулись к двери, но дверь заперта снаружи. Вы стучите — вам никто не открывает. Задачу поняли?

— Так точно!

И в этом солдатском «так точно» для всех членов приемной комиссии прозвучало нечто такое, что сработало в пользу абитуриента: весь он был как на ладони — открытый, прямой, непосредственный. К тому же, как все заметили, «с божьей искринкой».

И, словно давно и окончательно обдумав решение задачи, парень прошел к дивану, не торопясь разулся, портянки аккуратно повесил на голенища сапог и улегся на диване, подложив под голову кулак.

Так неподвижно он лежал с минуту. Члены комиссии любовались его загорелым выразительным лицом. Потом в комнате, постепенно нарастая, раздался равномерный храп.

Кораблинов не удержался от похвалы:

— Молодец!.. Так сладко спят только солдаты. Молодой человек, пора просыпаться, а то и мы, глядя на вас, зададим храпака.

Солдат просыпался медленно, неохотно. Некоторое время он, растянувшись на узком диване, сладко потягивался, почесывал живот и, не открывая до конца глаз, встал. Опустив босые ноги на пол, он быстро, как от горячего, отдернул их и испуганно уставился на пол. Со сна он никак не мог понять, что случилось. Но, осененный догадкой, быстро засучил до колен штаны и, боязливо и ознобно ступая в «воду», сторожко, как будто боясь ухнуть с головой в затопленное подполье, направился к двери. Толкнул ее — дверь не открывалась. Заглянул в скважину замка и принялся отчаянно стучать кулаками в дверь. Прислушался — за дверью полное безмолвие. Пытается открыть ее нажимом плеча, но все безуспешно.

В просторной комнате стояла тишина. Члены комиссии пристально следили за поведением человека, попавшего в беду. Даже с Гудимова слетела дремота.

— Вода прибывает. Она доходит до ваших колен. В городе наводнение, — словно приказ или донесение начальнику, отчеканил Кораблинов.

С опаской, озираясь, солдат отошел от двери, высоко поднимая ноги, подошел к окну, зачем-то посмотрел в него (во взгляде его был страх) и, взяв в охапку сапоги, забрался на стул. Дрожал, озирался, искал выхода…

И снова голос Кораблинова прозвучал, как команда:

— Вода прибывает! Стул затоплен.

Абитуриент по-обезьяньи проворно и решительно прыгнул на стол экзаменационной комиссии. Преподавательница Каплунова в испуге отпрянула от стола. Могучий Гудимов так откинулся в своем кресле, что оно под ним чуть не разъехалось.

Кораблинов встал и откровенно любовался игрой абитуриента.

— Вода затопила стол!..

Светлана сидела не шелохнувшись. Вместе со всеми, кто находился в комнате, она следила за каждым движением солдата, за малейшей переменой на его выразительном лице.

А абитуриент, дрожал всем телом и затравленно смотрел по сторонам.

— Вода все прибывает!.. — с трагическими нотками в голосе проговорил Кораблинов.

И здесь солдат нашел выход. Он, как кошка, прыгнул на массивный шкаф, стоявший в полутора метрах от стола.

Кораблинов зааплодировал. Его поддержали остальные члены комиссии.

— Ну, хватит, дружочек, хватит. Великолепно! — заключил Кораблинов, оборвав смех.

Абитуриент пружинисто спрыгнул на пол, опустил засученные штанины и смиренно, держа в руках сапоги, подошел к столу с лицом тихони.

— Ступайте отдыхайте. Только если в жизни придется стать жертвой наводнения, старайтесь вырваться из квартиры через окно.

Не растерялся солдат и здесь:

— Но вы же сказали, что я сплю в полуподвале, а окна в полуподвалах, как правило, зарешечены железными прутьями. Это бесполезно… — Солдат присел на диван и принялся ловко и быстро наматывать на йоги портянки.

— О да!.. Вы по-житейски правы, — согласился с ним Кораблинов.

Члены комиссии одобрительно переглядывались, кивали друг другу и улыбались солдату.

— Я свободен? — спросил солдат, вытянувшись по стойко «смирно».

Кораблинов подошел к нему и крепко пожал ему руку.

— Поздравляю!

— Спасибо!..

Громыхнув коваными каблуками по паркету, солдат направился к выходу.

Кораблинов посмотрел в список, лежавший перед ним, и перевел взгляд на Светлану.

— Следующая?

— Каретникова, — подсказала ему секретарша, взглядом показывая на Светлану, сидевшую за столиком в ожидании своей очереди.

Светлана встала. Лицо ее было бледно. Она подошла к столу экзаменаторов.

— Что вы приготовили из прозы? — хмурясь, спросил Кораблинов.

— Главу из «Войны и мира». Смерть Андрея Болконского.

— Стихи?

— Твардовского, «Я убит подо Ржевом».

— Басню?

— Михалкова, «Слон-живописец».

— Пожалуйста, начинайте прозу. Только не больше десяти минут.

Во время чтения главы в комнату бесшумно вошел Сугробов — ректор института, председатель приемной комиссии. Видя, что с кресла, стоявшего рядом с Кораблиновым, поспешно привстал Бельский, Сугробов жестом (он показал при том на часы) дал понять ему: не беспокойтесь, я всего на несколько минут, а поэтому посижу вот здесь, с краю. Бельский понял значение жеста Сугробова и опустился в кресло.

Светлана читала отрывок, а сама чувствовала на себе тяжелый взгляд Кораблинова.

Вдруг дверь комнаты широко распахнулась, и на пороге выросла фигура Владимира Путинцева. Волосы его были растрепаны, по щекам струились извилинки пота, дышал он запальчиво. Все, кто сидел за длинным столом, отлично знали Путинцева, талантливого питомца института, любимца Кораблинова, который весной взял его на главную роль в фильме. А три дня назад Путинцев, к удивлению всех, был освобожден от роли.

На какое-то время все члены комиссии, глядя на застывшего на пороге Владимира, забыли о Светлане. А она продолжала читать о предсмертных страданиях и муках Андрея Болконского.

Сугробов знал Путинцева. Два месяца назад в своем докладе на ученом совете института он дважды упомянул его фамилию, когда обосновывал тезис о том, что для кинематографа мало одного врожденного актерского таланта, без жизненного опыта талант, даже очень яркий, может, как пустоцвет, не дать плодов. И тут же как пример Сугробов хоть кратко, но убедительно упомянул о двух пунктах биографии Владимира Путинцева: участие в боях на острове Даманском и работа на заводе у станка. И словно между прочим, как бы дополняя портрет студента-выпускника, которому сразу же доверили главную роль в фильме, упомянул: сибиряк, отец погиб на войне.

К Путинцеву подбежала секретарша. Она тревожно махала руками, что-то говорила ему, пытаясь выставить его…

Владимир закрыл за собой дверь.

Сугробов при виде встревоженного Путинцева встал. Догадываясь, что случилось что-то неладное, он кивком головы дал знать членам комиссии, что вынужден отлучиться. Стараясь не мешать чтению Светланы, он бесшумно, на носках вышел из комнаты.

Голос Светланы дрожал, она нервничала, местами сбивалась… Она видела в дверях Владимира. Заметила она также, с какой тревогой в лицо прошел мимо нее Сугробов. Раза два она мельком уловила выражение лиц членов комиссии и поняла, что она уже давно всем им изрядно надоела своим длинным рассказом, ее уже никто не слушал.