Но от театральной школы не надо требовать, чтобы она научила поступившего «как играть на сцене». Ее назначение — помочь ученику приобретать навыки в работе и вместе с тем приучить его к труду, преподавать ему легчайший метод составления плана своей работы, научить его разбираться в массе предоставленного ему материала.
В своем утверждении образования и развития артистической среды главнейшими стимулами процветания театра, Ленский не останавливается, как он сам выражается, на терапии, он требует и хирургии с прискорбной и неизбежной ампутацией ее больных и зараженных членов. Ставка Ленского была ставкой на сплоченное меньшинство, которое бы раз навсегда выбросило из своей среды все бесполезное и вредное для искусства.
Свою речь Ленский заключил указанием на необходимость, чтобы во главе каждой культурной труппы стоял режиссер-художник, а не просто человек с ярлыком режиссера на лбу.
Мы остановились так подробно на выступлении А. П. Ленского потому, что слова выдающегося преподавателя Малой сцены были боевой декларацией для молодого поколения входящих в жизнь актеров. Быть может нигде, как здесь, филармонист Мейерхольд получил своего рода благословение на будущий «Sturm und Drang» и понимание сценических задач ближайшей эпохи. От образованного актера к режиссеру-художнику — таков был завет Ленского, воспринятый Мейерхольдом 11‑го марта 1897 года на заседании, где выступал великий артист.
Так как съезд затянулся до 23‑го марта, а В. И. Немирович-Данченко был занят все время участием в его работах, то экзаменационные спектакли филармонии начались в том году позднее обыкновенного, а именно 25‑го марта. По драматическому классу весной 1897 года их было четыре. Последний пришелся на 4‑е апреля. Нельзя было начать их раньше и потому, что по традиции они происходили в Малом театре, а там заседал съезд.
В. И. Немирович занял Мейерхольда, наряду с другими второкурсниками, в целом ряде ролей. На долю Мейерхольда пришлось пять выступлений. Он играл Рийса в «Перчатке» Бьернсона, Рунина в одноактной комедии «Искорка», Рихарда Кесслера в «Битве бабочек» Зудермана, лекаря Бомелия в «Царской невесте» Мея и графа Лаубе в «Заколдованном принце».
Критики московских газет главное внимание уделили, конечно, выпускающимся, но в отдельных рецензиях мы находим упоминание и о Мейерхольде. Так, сотрудник «Театральных Известий» отмечает, что Мейерхольду гораздо больше подошел фат Кесслер, чем добродушный Рийс. А исполнению Бомелия посвящается чуть ли не целый абзац. Отмечая, что Мейерхольд с задачей показать историческую личность царского лекаря справился вполне удачно, рецензент пишет: «мы даже не узнали того резкого и однотонного голоса, который неприятно поразил нас в других ролях, сыгранных г. Мейерхольдом. Внешние данные тоже помогли образовать Бомелия и в общем эта роль является у г. Мейерхольда лучшей из всех виденных нами».
Филармония оценила успехи Мейерхольда следующими «отметками»: А — «Внешние данные (лицо, выразительность его, фигура, природная грация, гибкость и т. д.)» — 4 1/2; Б — «Дикция (голос, красота и сила звука, умение владеть им; чистота и отчетливость произношения, благородство и разнообразие интонаций)» — 4 1/2; В — «Тон (художественный вкус; верность тона, жизненность, простота, легкость, отсутствие тривиальности, разнообразие)» — 4 1/2; Г — «Темперамент (яркость окраски, сила настроения и заразительность его, экспрессия передачи и т. д.)» — 4; Д — «Сценизм (насколько легко владеет сценой, непринужденность жестов, движений и т. д.)» — 4 1/2. Общий вывод (годовой балл) — 4,4. Вместе с тем Вл. Ив. Немирович-Данченко характеризовал Мейерхольда в таком (сделанном им, как преподавателем) отзыве:
Мейерхольд принят прямо на второй курс. В течение года и рал больше всех учеников даже старшего курса. Значительная привычка к сцене, и владеет ею довольно легко, хотя в жестах и движениях еще не отделался от привычек, заимствованных у провинции. Темперамент не сильный, но способный к развитию, и тон не отличается гибкостью. Голос глуховат. В дикции были недостатки, от которых, однако, быстро отделывается. Лицо не очень благодарное, но для амплуа характерных ролей вполне пригодное.
По окончании экзаменов Мейерхольд уехал в Пензу и летом, как мы писали в предыдущей главе, много играл в Пензенском Народном театре.
В то время как протекали эти последние каникулы Мейерхольда и его сокурсников, произошло событие, определившее судьбу части учеников, оканчивавших в будущем году школу.
Как это известно из истории Художественного Театра, летом 1897 г. произошло знакомство К. С. Станиславского и В. И. Немирович-Данченко. И в знаменательной встрече, которая произошла 22‑го июня в кабинете «Славянского Базара», в течение восемнадцатичасового разговора было решено создание нового театра, куда должны были влиться и ученики В. И. Немирович-Данченко и члены «Об‑ва Искусства и Литературы», руководимого К. С. Станиславским.
Поэтому естественно, что когда третий курс принялся за занятия, он уже волновался не только своей работой текущей, но и проектами нового театра Кончавшая вместе с Мейерхольдом О. Л. Книппер так описывает в напечатанном ею отрывке воспоминаний это волнение третьекурсников:
«Уже ходили неясные, волновавшие нас слухи о создании в Москве небольшого театра, какого-то “особенного”; уже появлялась в стенах школы живописная фигура Станиславского с седыми волосами и черными бровями и рядом с ним характерный силуэт Санина; уже смотрели они репетиции “Трактирщицы”, во время которой сладко замирало сердце от волнения; уже среди зимы учитель наш Владимир Иванович Немирович-Данченко говорил покойной М. Г. Савицкой, Мейерхольду и мне, что мы будем оставлены в этом театре, если удастся осуществить мечту о его создании, и мы бережно хранили эту тайну»…
Сохранившийся «дневник драматических курсов» за 1897 – 1898 г. дает представление о том, каков был распорядок занятий. Из этого дневника мы узнаем, что на III курсе состояло в тот год 12 человек (8 учениц и 4 ученика), каждый день велась запись намеченных и проделанных работ, подписанная дежурным. Подпись «Дежурный Вс. Мейерхольд» мы находим на первой странице «дневника», фиксировавшей день 10‑го октября, когда началось учение. В этот день занимались третьекурсники главным образом «Василисой Мелентьевой» и самостоятельно репетировали 4‑е действие «Бесприданницы». На чередовании репетиций и лекций строились последующие дни.
В этом же дневнике мы находим и данные о спектакле «Трактирщица». Она шла 7‑го февраля в качестве ученического вечера вместе с пьесой «Новобрачные». Мирандолину играла Книппер, Кавалера ди Риппафрата — Фесинг (потом известный под фамилией Загаров), Фабрицио — Снигирев, слугу кавалера — Зонов. Мейерхольд исполнял роль Маркиза Форлипополи.
Занятия в филармонии не мешали Мейерхольду столь же интенсивно посещать концерты и театры, как и в предыдущем году.
Театральный сезон 1897 – 1898 гг. в драматических театрах мало чем отличался от предшествующего. В Малом театре продолжалось все тоже пропагандирование мертворожденных пьес современных русских авторов. Так, «капитальными», по выражению «Ежегодника императорских театров», явились в ту зиму следующие пьесы: «Вава», комедия в 4 действиях соч. С. Кетлер и В. А. Крылова, «Отверженные» — переделка О. К. Нотовича из романа Гюго, «Пашенька» Персияниновой, «Защитник» Н. Тимковского, «Питомка» И. В. Шпажинского, «Семейство Волгиных» Вербицкой, «Борцы» М. И. Чайковского, «Путем славы» Е. М. Воскресенской, «Разрушенный дом» В. А. Крылова, «И в руках было, да сплыло» Купчинского, «Полоцкое разорение» А. В. Амфитеатрова, «На закате дней» переделка на русский лад комедии Леметра и перевод комедии Бракко «Неверная». «Гвоздем сезона» оказался сумбатовский «Джентльмен», впервые сыгранный в бенефис В. А. Макшеева.
Для Мейерхольда, недавно лишь слышавшего доклад Ленского, где говорилось о безвкусном репертуаре, Малый театр, увы, был лучшим примером этого. И хотя Ленский имел в виду, главным образом, провинцию, но ясно, что под прозрачную маску «провинция» подходила и та сцена, где приходилось играть ему самому. И, конечно, нельзя ничем иным как репертуарным безвкусьем объяснить тот факт, что трагическая актриса Ермолова должна была играть в свой бенефис возобновленную драму Жоржа Онэ «Теща», переделанную автором из его романа «Серж Панин».