Айстис, не дожидаясь расспросов, стал рассказывать, как во время плавания по Внутреннему морю их корабль был захвачен пиратами, которые его и других пассажиров продали в рабство, как он совершил побег и бесконечно рад, что попал на этот корабль…

Капитан остался доволен рассказом, хотя ему, как и остальным, хотелось узнать побольше. Он велел накормить и переодеть Айстиса, дать ему возможность выспаться. Когда юноша проснулся, уже была ночь. Выйдя из каюты, он увидел людей, которые спали прямо на палубе, на тюках с товарами, между ящиками и мешками.

Над головой ярко мерцали звезды. За бортом плескалась вода. Она плескалась не только внизу, вдоль бортов корабля, но и наверху, в больших бочках, привязанных к бортам с внешней стороны, где хранился запас пресной воды, как было принято на римских кораблях.

Однообразно терлись веревки о борта корабля. Вяло трепетали на мачтах паруса. Кто-то вскрикнул сквозь сон…

Не спали лишь вахтенные моряки. Один вглядывался вперед по ходу, другой наблюдал за морем из бочки, привязанной к вершине мачты. Еще один измерял глубину моря, громко объявляя показания лага:

— Двадцать пядей!

— Хорошо! Так держать! Не спится? — обратился капитан к Айстису.

— Гляжу, чем заняты ваши люди…

Капитан показал рукой на моряков у лага, штурвала, на мачтах:

— Очень тяжело в этом море! Надо постоянно быть настороже. Ровно ничего не значит и то, что мы тут проходили не раз и не два… Там, где вчера было глубоко, сегодня может оказаться мель, где вчера была чистая вода, сегодня могут выступить скалы. В море тьма ракообразных, которые за одну ночь сооружают преграды! Они быстро затвердевают, и тогда кораблю смерть. Если корабль застрянет на появившейся вновь мели, спасения нет. Глубина невелика, с рослого мужчину, но шестами корабль не столкнешь! Уж если случится несчастье, никто нас не найдет, не придет на помощь! Тогда начинается борьба не на жизнь, а на смерть. Более сильные выбрасывают за борт слабых, чтобы оставалось больше продовольствия. И все ждут не дождутся высокой волны, которая сняла бы корабль с мели… Но далеко не всегда несчастных спасает волна, чаще они умирают от голода и жажды. И стоят корабли, оставшись без пассажиров, занесенные песком. Никому нельзя к ним прикасаться. Они напоминают о страшных местах, которых очень много на этом пути…

— Рассказывали, что в бухтах орудуют разбойники…

— Еще сколько! — ответил капитан. — Мы высматриваем не только мели, но и все бухточки, в которых находят себе прибежище пираты. Они выходят в море на маленьких шлюпках и набрасываются на корабли, словно саранча, отнимают товары, деньги и скрываются. Все чаще в путь отправляются несколько кораблей. И я из порта Беренике вышел вместе с «Гераклом», однако море нас разлучило…

Капитан умолк и снова стал всматриваться в побережье, вдоль которого корабль плыл ночью.

Светало.

— Гляди! Гляди! Чудесные птицы! Не фениксы ли это? Не слышал ли ты о таких, находясь там? — спросил капитан, указывая на берег, вдоль которого гордо вышагивали похожие на аистов длинноногие розовые птицы с очень длинными шеями. Таких Айстис нигде не видел. Они на самом деле казались чудесными[109].

— Куда держит путь ваш корабль, капитан? — поинтересовался Айстис, размышляя про себя, как ему добраться до Рима.

— Перед нами длинный путь… Мы сделаем остановку в Баб-эль-Мандебе, оставим товар для нашего гарнизона… Полагаю, и тебе будет удобно остаться на нашем посту и ждать корабля, плывущего на север… Как я понимаю, тебе хочется как можно скорее вернуться в Остию?

— Да, да, — подтвердил Айстис. — Буду вам век благодарен, если вы мне в этом поможете!

На третий день «Веста» подплыла к острову, который, по словам Венициана, напоминал полумесяц. Это и был Окелис — военный пост римлян, охранявший вход в Красное море, или, по-иному, в Аравийский залив. Раздвоенный пролив спокон веков носил название Баб-эль-Мандеб, что значит «Ворота слез».

Чем ближе к Окелису, тем больше островков. Одни были побольше, другие еле выглядывали из моря. Необходима была величайшая осторожность, чтобы не напороться на подводный камень.

На рейде стояло примерно двадцать небольших парусных кораблей, украшенных знаком Рима — Великой Волчицей.

— Туземцы уже неоднократно нападали на наши корабли, плывущие через Ворота слез, — объяснил Венициан. — Если бы не наши военные корабли, ворота бы закрыли. Ведь мы их конкуренты, а они — разбойники! Пока наши корабли не плавали по этим морям, товары из восточных стран продавались в тысячу раз дороже…

Окелис оказался небольшой крепостью, окруженной высокой стеной. Он напоминал Карнунт или новый Карфаген: прямоугольник с площадью посередине, как было принято строить у римлян.

Над башнями летали стаи черных ворон и орлов.

Венициан отвел Айстиса к коменданту Окелиса, толстяку, который беспрестанно вытирал платком шею.

— Здравствуй, здравствуй, магистр! Снова в путь? А кого это ты привел? — сурово спросил толстяк, вероятно больше для видимости, потому что сразу сменил гнев на милость и велел принести красный чай, который хорошо утоляет жажду. Он внимательно выслушал рассказ Айстиса, но, услышав просьбу помочь как можно скорее добраться до Рима, стал качать головой: — Так, так… Сочувствую… Но… Венициан, а Венициан? Как же быть? Погода меняется! Пока подуют попутные ветры, пройдет много времени! Послушайте, юноша, этот рассеянный магистр, вероятно, не рассказал вам, что через наши ворота корабли плывут не тогда, когда им этого хочется. Более надежно, чем мои солдаты, их закрывают ветры! Полгода они дуют в сторону Окелиса с севера, а полгода — с юга. Пока ветры дуют с севера, никто не доберется до Беренике. Никакой парус их не одолеет. А времена тревожные…

— Снова зашевелились арабы? — спросил Венициан.

— И еще как! Словно осы, которых выкуривают огнем Весты! Вся Аравия Феликс, как мы называем юг Аравии, охвачена непонятным движением. Наши наблюдатели застают все больше людей на побережье. Вдоль берегов снуют корабли — крупные и помельче. На побережье появились даже всадники на быстроходных верблюдах. Им лишь бы узнать, что творится по ту сторону пролива. — Комендант показал рукой па аравийский берег. — Таинственная страна…[110]

— Венициан, что же мне делать с этим юношей? А если война?

— А может?..

— Что «может»?

— А может, говорю, пусть он плывет со мной?

Толстяк с удовлетворением развел руками:

— Замечательное решение! Я разрешаю! Пусть этот милый юноша плывет с тобой через Ваджур[111] на факторию! Пусть поглядит на мир, а затем вы оба снова попьете красного чая у меня в Окелисе и доставите меня в Вечный город. У меня давно уже не было отпуска, а сенат разрешил мне на некоторое время вернуться в столицу.

Айстис стоял на палубе быстро плывущего корабля и мысленно разговаривал со скульптором Сабоном, поэтому он не сразу понял, что ему говорил Венициан, плотный, крепко сложенный мужчина, одетый в традиционный плащ капитана римского корабля из тщательно обработанной телячьей шкуры, в широкополой шляпе, украшенной страусовым пером.

— Берег Благовоний… — медленно произнес Венициан, показывая влево, где еще виднелась полоска земли.

— Благовоний? — переспросил Айстис и посмотрел в том направлении, куда показывал Венициан.

— Да, да. Говорят, там растут деревья, у которых необыкновенный запах! Ни один человек, познавший очарование этого запаха, не в состоянии его забыть. Арабы собирают веточки этих деревьев и везут их на верблюдах по Пути Благовоний на север… Говорят, дерево благовоний все покрыто наростами. Из ствола течет сок, а благовония получают, надрезая те места, где кора наиболее сочная. Пахучая жидкость сочится, густеет и стекает на рогожу и на выровненную землю. Вся природа наполняется сказочными запахами… Арабы никому не разрешают подходить к этим деревьям…